Страница 118 из 138
Где-то в залах играла музыка, непрерывно сплетались звуки, безумолчно, как шум фонтана.
Он оглянулся и посмотрел на квадратные каминные часы, богато отделанные золотом и голубой эмалью. Было без десяти минут десять — пора подниматься, надевать перевязь, брать в руки меч, созывать людей и идти на битву. Изгнанник вновь возвращался, намереваясь взять город, объявить себя наследником и предъявить свои права на престол. Черные корабли должны были уже повернуть обратно. Братья должны сразиться. Один из них должен погибнуть, и город будет спасен. Рикард встал, и тотчас, колотя хвостом по полу, подскочил готовый к бою грифон.
— Ладно, пошли! — сказал Рикард, но голос его прозвучал холодно. Он взял меч в изукрашенных жемчугом ножнах и надел его на перевязь, а грифон, повизгивая от нетерпения, терся клювом о руку принца. Рикард не обращал на него внимания. Он устал, ему был грустно, о чём-то он тосковал — но о чём? Чего он хотел — услышать молчание музыки или хоть раз перед боем поговорить с братом? — он и сам не знал. Наследник, защитник, он обязан повиноваться. Он надел серебряный шлем и нагнулся, чтобы поднять перекинутый через стул плащ. Свисающие жемчужные ножны зацепились за что-то у него за спиной. Он оглянулся и увидел на полу раскрытый сундучок. Пока принц смотрел на него все тем же отрешенным, холодным взглядом, тонкая струйка тьмы, похожая на дым, выскользнула наружу и собралась на полу около сундучка. Принц нагнулся, поднял его — и темнота хлынула из рук.
С визгом отпрянул грифон.
Высокий, светловолосый, в белых доспехах, серебряном шлеме Рикард стоял посреди комнаты и смотрел, как стекает тьма. Вокруг него, под руками уже собрались сумерки. Принц стоял неподвижно. Потом, помедлив, раскрыл сундучок, поднял над головой и опрокинул вверх дном.
Темнота проплыла у лица. Принц услышал, что смолкла музыка, и оглянулся. Стало очень тихо. Свечи горели. Мерцали кружки света, и на потолке, на стенах вспыхивали золотые и лиловые пятна. В углах собралась темнота, она лежала за каждым стулом, и стоило Рикарду повернуться, по стене метнулась его тень. Вот тогда-то в темном углу он заметил два круглых глаза, светящихся красным, и, уронив сундучок, быстро шагнул им навстречу.
«Это, конечно, грифон». Он вытянул руку, заговорил с ним. Но тот не шелохнулся и только издал странный металлический звук.
— Идем! Ты что, боишься темноты? — сказал принц и вдруг сам почувствовал страх. Он вынул меч. Все было тихо. Он отступил назад к двери — и чудовище прыгнуло. Он увидел черные крылья, распростертые под потолком, железные когти и клюв. Огромная туша нависла над ним, прежде чем он успел поднять оружие. Принц напрягся, клюв лязгнул у горла, когти вонзились в руку и грудь. Ему всё-таки удалось высвободить меч и ударить, отбросить и ударить ещё раз. Вторым ударом он перерубил шею грифона почти до половины. Тот с визгом упал на осколки стекла и затих.
С грохотом уронил Рикард на пол свой меч. Руки были липкими от собственной крови, пелена застилала глаза. От хлопанья крыльев грифона все свечи, кроме одной, погасли или упали. Ощупью принц нашел стул и сел. Через минуту, ещё не отдышавшись, он сделал то, что делал всегда на вершине холма после битвы: опустил голову и закрыл руками лицо. Стояла полная тишина. В канделябрах мерцали свечи, отражаясь тусклыми блестками в топазовой россыпи на стене. Рикард поднял голову.
Грифон лежал неподвижно. Его кровь собралась на полу в лужу, черную, как первые капли темноты, пролившиеся из сундучка. Железный клюв был раскрыт, и раскрыты были глаза, похожие на два красных камня.
— Он мертв, — сказал кто-то тихим ласковым голосом, и колдуньин кот появился из темноты, осторожно переступая через осколки разбитого столика. — Раз и навсегда. Слышите, принц? — Кот уселся и аккуратно обернул свои лапки хвостом. Рикард стоял, неподвижный и отрешенный, но неожиданный звук вдруг заставил его вздрогнуть — он услышал тихое тиканье рядом. Тотчас на наружной башне раздался оглушительный бой часов, отдаваясь в каменном полу, в ушах, в крови. Часы били десять.
В дверь заколотили, крики заполнили все коридоры дворца, сливаясь с последними ударами колокола, с воплями перепуганных зверей, окриками, командами.
— Скоро начнется сражение, принц, вам нужно спешить, — сказал кот.
Ощупью, среди крови и темноты, принц отыскал свой меч, вложил его в ножны, накинул плащ и направился к двери.
— Сегодня будет день, — сказал кот, — и вечер, и ночь. На исходе дня один из вас вернется в город — или вы, или ваш брат. Но только один из вас, принц!
На мгновение Рикард остановился:
— Там сейчас светит солнце?
— Сейчас — да.
— Ну что же, оно того стоит, — сказал юноша, и открыл дверь, и шагнул в гул голосов, в залитые солнцем и страхом залы, и длинная тень побежала за ним вслед.
РАССКАЗ ЖЕНЫ
Он был хороший муж, хороший отец. Я не знаю. Не понимаю. Не понимаю, как это случилось. Я видела все своими глазами, но это неправда. Он всегда был ласковым. Если б вы только видели, как он играл с детьми, стоило только увидеть его рядом с ними — кто угодно сразу бы понял, что в нем не было зла, ну нисколечко не было зла.
Впервые я увидела его, когда он ещё жил у матери, неподалеку от Спринг-Лейк, я привыкла встречать их вместе, сына и мать, и решила, что с парнем, который так внимательно относится к домашним, познакомиться стоит. Потом я как-то гуляла по лесу и увидела его одного, когда он возвращался с охоты. В этот раз ему не повезло, полевая мышь и то больше добудет, но он ни капли не огорчался. Он шел вприпрыжку да радовался утренней свежести. Именно за эту черту я сначала его и полюбила. Он все принимал легко, и если дела шли не по-его, не ворчал и не хныкал. А тогда мы заговорили друг с другом. Наверное, с этого все и началось, потому что он появился дня через два и крутился тут в двух шагах целыми днями. И моя сестра мне сказала — родители с нами не жили, годом раньше они перебрались южней, а мы остались, — так вот, сестра мне сказала, немножко чтобы подразнить, но в общем вполне серьезно: «Ну, если он и дальше собирается здесь торчать все дни напролет, да ещё почти целые ночи, мне тут делать нечего!» И она перебралась жить чуть дальше. Мы всегда были по-настоящему близки друг другу, я и моя сестра. И это уже не уйдет. Ни с чем бы я не сумела справиться, если бы не она.
Так он здесь поселился. И я могу лишь сказать, что это был самый счастливый год в моей жизни. Мой муж приносил мне только радость. Он так много работал, не лентяйничал никогда, был такой большой и красивый. И все на него глядели этак, знаете, снизу вверх, несмотря на его молодость. По ночам на собраниях Ложи он все чаще был запевалой. Пел он прекрасно, вел уверенно, и все голоса, низкие и высокие, следовали ему и соединялись с ним.
До сих пор у меня бегут мурашки, когда я вспоминаю об этом, до сих пор я ещё слышу их пенье — дети тогда были маленькими, я оставалась дома, — пенье доносится из-за деревьев, светит луна, летние ночи, сияние полной луны. Никогда не услышу я ничего прекрасней. Никогда мне не будет так радостно, как в тот год.
Говорят, виновата луна. Луна и кровь. Кровь его отца. Я никогда не видела его. Он был с Уайтуотерской стороны, и здесь родни у него нет. Я всегда думала, что он вернулся к своим, но теперь я уж и не знаю. После того, что случилось с моим мужем, о нем ходили всякие разговоры, всякие сплетни. Говорят, это что-то в крови, о чём можно и не узнать никогда, но если оно случится, то лишь при перемене луны. Все случается только тогда, когда погаснет луна. Когда все спят по домам. Говорят, тогда что-то находит, и тот, чья кровь предана проклятью, просыпается оттого, что не может спать, и он выходит наружу под слепящее солнце, и он уходит один — его тянет искать себе подобных.
Наверное, это правда, потому что с моим мужем все именно так и было. Я спрашивала сквозь сон: «Куда ты?» — а он отвечал: «На охоту, конечно, к вечеру буду», — и был сам на себя не похож, и даже голос менялся. Но мне так хотелось спать, я так боялась разбудить малышей, а он был так мил и внимателен, что мне и в голову не приходило встать и спросить «куда?», или «зачем?», или что-нибудь в этом роде.