Страница 20 из 69
Постепенно слова Гонлина пробились сквозь суеверный ужас Антеи. Она посмотрела на него, потом снова на стену. Остальные тоже замолчали, ожидая объяснений — или хоть какого-то ободрения.
— Это защитники Вирги, — сказал Гонлин. — Мы всегда знали, что они там; вы могли даже слышать легенды о них. Там, где я вырос, мы называли их мотлями рубежей мира.
Телен ахнула и повернулась к Антее. Та кивнула. В детстве у них был замечательный сборник сказок, полный фантастических иллюстраций. На одной из них был нарисован мотль — драконоподобный часовой, охраняющий врата мира. Она всегда подозревала, что именно эта книга вдохновила Телен изучать археологию. Но несмотря на все чудеса, которые они повидали с тех пор, как покинули дом, Антея и представить себе не могла, что мотли могут реально существовать.
— На сегодня мотли находятся под нашим командованием, — продолжил Гонлин. — Наши древние полномочия на защиту Вирги — это не просто слова. Они подкреплены силой — силой, о которой многие из вас, несомненно, никогда не догадывались. То, чему вы теперь стали свидетелями, — это то, чего мне никогда не доводилось видеть и за многие столетия не видел никто из наших людей. Но командование всегда знало, что они там, ждут на случай если нам понадобятся. Мне жаль, что это произошло при таких обстоятельствах, но с данного момента каждому из вас доверена часть этой силы. Чтобы дать отпор нашим врагам.
Он продолжал речь, разъясняя способности этих неожиданных новых союзников, а рубежные мотли тем временем с гудением приблизились и начали описывать поблизости круги. Затем Гонлин сказал: «Телен, берешь Авиа двенадцать. Антея, Авиа тринадцать». И из ночи вынырнул кошмар из живого металла; его конечности оканчивались дулами массивных орудий, а голова походила на покрытый рубцами стальной шар. Его оболочка все еще курилась от минусовых холодов после долгого сна в ледяной стене мира.
Гигантская голова дернулась в одну сторону, потом в другую. Затем:
— Кто здесь Телен Аргайр?
Казалось, заговорил сам ледник, голосом древним, холодным и гулким, будто гром. Сестра прижалась к Антее, и та крепко обняла ее. Однако потихоньку Телен стала отстраняться, пока Антея не отпустила ее, и та поплыла по воздуху к чудищу.
— Я Телен Аргайр, — сказала она почти неслышным голосом.
— Мы Авиа двенадцать.
Мотль подался вперед, подхватив ее одной рукой с оружейными стволами вместо пальцев. Затем, устроив небольшой ураган вокруг зрителей одним взмахом крыльев, исчез в ночи. Сотни, а затем и тысячи других мотлей последовали за ним в темноту.
И еще тысячи ждали в тени на краю мира. Один из них заскользил по воздуху вперед, величественный и безмолвный. Антее припомнились отзвуки фатума в его голосе, когда он выкликнул: «Кто здесь Антея Аргайр?»
Антея вздрогнула и пришла в себя. Она чуть не уснула у перил. Может быть, ей пора вернуться к Эргезу.
Может быть, сегодня ночью она заснет без сновидений.
Тремя днями позже Чейсон стоял на тонком, глубоко провисшем поперечном канате, держась левой рукой за вертикальный линь, раз за разом раскачиваясь всем телом в сторону открытого воздушного простора. Он пытался ухватиться за ручку лебедки, дразняще повисшую вне досягаемости.
Казалось, будто во вселенной остались только он сам и эти тросы. Их продолжение пропадало в серой мгле сверху, снизу и по обе стороны. Туман довольно быстро перемещался мимо него — то есть это он перемещался сквозь туман, потому что торчал на одной из канатных спиц городского колеса. Он мог различить движение только по тому, как дрожит и клубится серость вокруг, но когда он оборачивался лицом навстречу ветру, туман вскоре увлажнял его щеки и заставлял моргать от наполняющих воздух капелек.
До него смутно доносились крики других такелажников. Они пытались определить, насколько городское колесо ушло от правильной круговой формы, притом лишенные подспорья четких линий обзора. Это была небыстрая, выматывающая работа, к тому же рискованнее обычного — из-за угрозы удара молнией из быстро несущихся облаков.
Может, виноват был отгородивший весь мир туман, только Чейсон отнесся к опасности равнодушно, и вообще впал в некоторую задумчивость. Он всегда ожидал, что погибнет насильственной смертью: от выстрела, удара ножом, сабельной раны, или разлетится вдребезги вместе с кораблем, которым будет командовать; или же он умрет в постели, в окружении семьи, врачей и чиновников, ожидающих, когда положено будет объявить прессе о его кончине. Эти варианты смерти прилагались к его должности, они были естественным замкóвым камнем[4] для личности, которую он выстроил в себе как адмирал Слипстрима. А потом, в последние месяцы, он воображал, как умирает, позабытый тюремщиками, что тоже входило в его роль — на этот раз в качестве военнопленного, благородно жертвующего собой ради своего народа.
Вместо всего этого его история, видимо, закончится на том, что он превратится в рядового человека из толпы. Он стал чернорабочим, натягивал канаты, чтобы крутилось городское колесо. И если он вернется в Слипстрим, что будет ожидать его там от прежнего «я»? Всего несколько дней назад он был уверен, что сможет воззвать к своим старым друзьям и сторонникам в правительстве, чтобы спасти хоть какой-то кусочек своей прежней жизни.
Только вот позже, пока трудился безымянным работягой в бригаде такелажников, он все не переставал размышлять о своих старых знакомцах. А вообще были ли люди верны ему или их уважением пользовался его чин? А его друзья… его ли они любили? Или его солидное положение и власть?
Дариуш вроде бы пока признавал его влияние, однако не было причин, чтобы так продолжалось и дальше. У Дариуша были все основания обижаться на Чейсона, потому что кому, как не Чейсону, быо отвечать за драматичность судьбы Дариуша Мартора? Завербованный на флот в смехотворно юном возрасте, Дариуш вряд ли помнил иную жизнь. Теперь, когда он выбрался из тюрьмы и хоть краем глаза уловил (хотя в такой антиутопии, как Фалкон, конечно, довольно смутно), на что может походить нормальная жизнь, до него вскоре должно дойти, каким жалким и угнетенным было его собственное бытие. И он примется искать причины.
Чейсон, как бы то ни было, в целости доставит его домой; кроме этого долга чести у него сейчас не оставалось практически ничего.
Снизу долетел еще один крик, на этот раз ближе прочих. Чейсон глянул себе под ноги и увидел появляющиеся из тумана голову и плечи человека, примерно в пятнадцати футах под ним. Это оказался Сансон. Он быстро добрался до Чейсона и остановился, чуть не дойдя до него, затем пару раз сморгнул и сообщил:
— Вам лучше не высовываться.
— Что ты имеешь в виду? — Он спустился пониже и повис рядом с Сансоном. На миг обрамляющая такелажника серость исчезла, открывая вид на крыши под ним и на канатные спицы. Затем надвинулись новые облачные кружева, и они вновь остались одни.
Сансон откинул с глаз черные спутанные волосы.
— Это копы. Они хотят созвать нас вниз на проверку. Этот новоприбывший, который с ними, хочет видеть всех. Может оказаться, он ищет вас.
— Зачем бы ему искать меня? — невинным тоном спросил Чейсон.
Сансон начал спускаться обратно.
— У него ваш акцент.
Чейсон смотрел, как Сансон растворяется в тумане. У адмирала колотилось сердце; что все это значило? Зачем проверяющему из секретной полиции Фалкона говорить со слипстримским акцентом?
Прозвучал короткий гудок: сбор. Он услышал, как выше него другие такелажники заворчали по поводу недоделанной работы. Какое-то время Чейсон, размышляя, повисел на месте. Потом начал спускаться.
Целые дни напролет он старался собрать достоверные новости о происходящем на родине. В Раше, столице Слипстрима, что-то творилось, но никто не мог сказать с уверенностью, что именно. До него доходили слухи об осаде, но кто осаждал кого? Никто не заикался о том, чтобы у правительства могли случиться неприятности. Это была еще одна загадка в дополнение к и без того запутанной ситуации.
4
Замкóвый камень (иногда просто замóк) — клинчатый камень кладки в вершине свода или арки. При выкладке арки или нервюры свода его вставляют последним и он «запирает» другие клинчатые камни, уравновешивая боковой распор криволинейного перекрытия, отчего вся конструкция приобретает прочность. Отсюда название. — Прим. пер.