Страница 5 из 14
Разнокалиберные домики, сложенные из того, что удалось купить по дешевке или стырить (из шпал и кирпича, из старого бруса или просто из досок), усыпали утопающую в зелени долину.
Волга еле протиснулась по узкой улочке под названием «Сливовая». По стальным бокам скребли выбивающиеся из щелей забора коварные стебли малины, отдавая болью и в моем сердце.
– Почему тут такие улицы? – Света с удивлением смотрела в окно. – Неужели нельзя было нормальные сделать? Вдвоем уже не разминуться.
– Потому что по шесть соток участки выделяют в одни руки, – ответил я. – Каждому ведь хочется хоть чуть-чуть урвать государственной землицы и расширить усадьбу, вот и стиснули заборчики дорогу до ширины тропинки.
Дело, на самом деле, обычное, но вот Светлану это здорово удивляло. Как людей из моей прошлой жизни удивляли хрущевские «холодильники» и нарисованные прямо на ногах «стрелки» колгот.
– Я представляла себе дачу по-другому… Особняк с террасой, мощеные дорожки. Такую, как мы с родителями ездим к знакомым отдыхать.
– Это ты про правительственные и про партийные дачи говоришь, а простой народ особняков не возводит. Скворечник, скорее, в лучшем случае – конуру. И то – при определенном везении и старании. А вот и наш домик.
Я остановился возле строения. Краской на углу кривенько начертано: «Сливовая 13».
– Приехали, это дача Дубова.
Дом с чуть облупившимися наличниками и маленькими, будто игрушечными, оконцами ничем не отличался от соседствующих собратьев. Только вид у дома грустный, одиноко ему без хозяина.
Мы бросили машину, естественно, перегородив улицу. Я открыл калитку, что запиралась на деревянную, отполированную временем вертушку, и вошел на участок.
– А вы кто такие? – откуда-то сбоку раздался возглас с пенсионерской дотошностью и хрипотцой.
Из-за жиденького забора, что отделял соседний участок, торчала неприветливая голова в пилотке из газеты. Голова пошевелила пышными белесыми усами, что свисали на морщинистые щеки, словно виноградные плети.
– Нет там никого! – продолжила морда хмуриться и буравить нас недоверчивыми глазками.
– Мы из милиции, – ответил я. – Скажите, это дача Дубова Глеба Львовича?
– Из милиции? А-а!.. Ну, так бы сразу и сказали. – на худом лице сверкнула улыбка с не по годам белыми зубами. – Не Глебкина эта дача.
– Как? – удивился я. – А чья тогда?
– Родителей его, царство им небесное. А Глеб здесь ни семечка не посадил, ни колышка не вбил. Так… Приезжал покуражиться, то с одной бабенкой, то с другой.
– Так, может, он с женой был? – уточнила Света, все еще надеясь на кристальную порядочность нашего «клиента».
– Да что я, Ленку его не знаю, что ли? Змеюку эту. Нет. То другие девки были. Не такие справные и сочные, как Ленка. Больше на воблу похожи. Худые, как Ротару, смотреть не на что!
– А ты, старый хрыч, все разглядишь! – на заборе повисло еще одно лицо.
Бабуля сначала с любопытством нас осмотрела, а затем отточенным движением залепила деду подзатыльник.
Тот ойкнул, чуть не отвалившись от забора:
– За что? Ильинишна!
– Чтобы на баб не пялился, – проворчала его супружница.
– Так не ходок я уже давно. Кончился, так сказать, запал боевой, что на жизнь отмерен был.
– И слава Богу! – перекрестилась бабуля.
– Так а лупишь меня тогда за что?
– За прошлые твои грешки. Как только еще морковка не отсохла? Столько лет с тобой маялась, хоть теперь душеньку отведу.
Хрясь! – бабуля залепила второй подзатыльник деду, заметив, что тот не сводит глаз со Светы в обтягивающем спортивном костюме.
Дед снова ойкнул и, потирая затылок, наконец, отлип от забора. Подошел к жене и что-то стал бормотать. Из обрывков слышно лишь «что творишь, дура», «перед людьми неудобно», «товарищи из милиции приехали, а ты…»
– Мы к вам зайдем! – крикнул я колоритным пенсионерам. – Сначала Дубовский дом осмотрим, а потом зайдем. Поговорить надо. Можно?
– Конечно, можно, – отозвался дед. – Я пока чайник поставлю.
Мы ступили на низкое шаткое крылечко. Одна из досок недовольно скрипнула, грозя сломаться. Но я не отступил, не поверил доске. Если уж Дубова выдерживала, то меня и подавно сдюжит.
Дверь, обросшая слоями краски цвета застарелого кирпича, впускать нас не собиралась, демонстративно выставив вперед массивный навесной замок.
– Ломать будешь? – спросила Света, оглянувшись в сторону бдительных соседей.
– Попробуем пока так, – сказал я, подняв придверный коврик.
Пусто. Обшарил крыльцо, ключа нигде не оказалось. На перилах стоял одинокий глиняный горшок. С землёй, но без растительности внутри. Стоял в фарфоровой тарелке с золотой каемочкой и отколотым краешком. Я приподнял горшок. Есть! Под ним оказался заветный ключ.
Отпер дверь и вошел внутрь. Света последовала за мной. Пахнуло прохладой, старыми газетами и сырой землей, будто в доме ящики с рассадой держали и при этом еще только что полили.
Единственная комната оказалась просторной, но с низким потолком. Если встать на цыпочки, то можно потолочную балку головой зацепить.
У стены – старый продавленный диван с некогда шикарными кожаными подлокотниками. Рядом вышедшие из моды этажерки, облезлый комод, самодельная полка с бакалейной мелочевкой, у окна круглый стол на изогнутых ножках. В доме чисто, но все потертое, больше на хлам похоже. Так и есть, старая мебель всегда доживала свой век на дачах.
Я осмотрелся. На столе початая бутылка водки. Опустошена примерно на две трети. Порыскал по полкам, обшарил комод. Ничего необычного: жестяная коробка с нитками, подшивка «Крокодила» десятилетней давности, кое-какая домашняя утварь, алюминиевые ложки и вилки, чуть гнутые, явно подрезанные из какой-то столовой. Вернулся к бутылке. Необычная бирюзовая этикетка с желтым текстом: «Водка «Золотое кольцо».
Напиток непростой. Стоит такая раза в три-четыре дороже обычной «Столичной» или «Московской». Подарочный вариант, так сказать. Продавалась она в индивидуальной картонной упаковке. Неплохой у Дубова вкус. Где-то я уже видел такую бутылку… Я задумался. Точно… Вспомнил. У Гоши в ресторане такую подают. Ее я и откушал при нашей последней встрече.
Такое добро – и не допито. Странно… Я нашел какую-то старую коробку и аккуратно, держа кончиками пальцев, положил туда бутылку. Отдам Каткову, пусть на пальчики проверит. Скорее всего, Дубов выпивал не один. Посмотрим, кто к нему в гости хаживал…
– Мрачно здесь, – вздохнула Света… – Неживым пахнет.
– Просто давно не проветривали, – сказал я. – Но я закончил, сейчас еще с соседями поговорим – и в город возвращаться можно.
Мы вышли на воздух. Птички щебечут, теплый ветерок обдувает запахом травы и безмятежности. Красота.
Зашли на участок соседей, оставив коробку с бутылкой в доме Дубова. Прямо на улице под раскидистой яблоней уже накрыт скатеркой с рукодельной вышивкой дощатый стол. Вместо обещанного чайника среди чашек важно возвышался, словно вельможа над челядью, пузатый советский самовар. Отливая серебром, он чинно ждал гостей.
– Проходите, люди добрые, – старик радушно закивал, волоча из дома очередной колченогий табурет. – Попробуйте чебуреки. Лучше Ильинишны такие никто не печет.
– Спасибо, – Света не спешила садиться. – Неудобно как-то, мы просто вас поспрашиваем.
– Неудобно, когда дети соседские на тебя похожи, и в почтовый ящик гадить тоже неудобно, а у нас так здесь заведено. Пришел гость, будь добр, за стол садись.
– Спасибо, – я сел первым и кивнул Свете, мол, уважь хозяев, диалог проще без галстуков вести.
Та присела на краешек самодельного табурета.
Из дома показалась Илинишна, что несла бутыль с прозрачной жидкостью и стопки.
– А это лишнее, спасибо, конечно – скрестил я руки, опознав самогон. – Мы на службе.
Хозяйка пожала плечами и развернулась, собираясь унести угощение обратно.
– Куда? – встрепенулся дед. – Вертай взад! Я-то не на службе.
– Обойдешься, – огрызнулась бабуля и пошла-таки прочь, что-то ворча себе под нос.