Страница 32 из 37
– Если бы ты еще немного подождал, он сам упал бы тебе в руки.
Иньяцио качает головой:
– Да, но тогда мне досталась бы компания-банкрот, и было бы гораздо сложнее получить субсидии от государства. К тому же никто не заинтересован в том, чтобы Рубаттино обанкротился. На него работает слишком много людей.
Карета замедляет ход. Что-то случилось на перекрестке – телега завалилась на бок, по земле разлетелся товар. Франсуа опускает занавеску, тихо ругается по-французски.
Иньяцио подавляет зевоту, чувствует, как внезапно на него навалились всей тяжестью эти лихорадочные дни. Ему не хватает мягкой качки парохода, земля вызывает у него чувство усталости.
– Теперь у компании есть все: завод «Оретеа», пароходы, дома… Собственно, к этому я и стремился, да.
Карета едет дальше.
– А как восприняли новость в Палермо? Знаю, что люди там своеобразные…
– Как они могут воспринять? – пожимает плечами Иньяцио. – Все, начиная с моих рабочих, плевать хотели на новость. Ни строчки, ни комментария в газетах… будто это их не касается. Ну да, теперь у меня больше восьмидесяти пароходов. И что им с того? – В голосе Иньяцио плохо скрываемая горечь. – Важно, чтобы в их кармане звенели монеты, в остальном – хоть трава не расти…
Франсуа хочет что-то ответить, но в этот момент карета останавливается.
– Oh, je crois que nous sommes arrivés![3] – восклицает он и проворно выскакивает из кареты.
Иньяцио кивает, смотрит в окно. Перед ним двухэтажный особняк, неброский, но элегантный, с коваными балконами. Таким он его и помнит.
Из открытого окна летит возглас:
– Братец!
Иньяцио едва успевает выйти из кареты, как оказывается в объятиях Джузеппины. Сестра обнимает его так напористо, что они чуть не падают.
Джузеппина осталась прежней и в то же время изменилась. Формы округлились, волосы на висках поредели, как когда-то у бабушки, чье имя она носит. Но глаза такие же выразительные и лучатся добротой.
Она отстраняется от брата, смотрит на него, гладит по лицу.
– Родной мой! Как давно мы не виделись… – шепчет она одними губами. Притягивает к себе его лицо, осыпает поцелуями.
Иньяцио чувствует, как в груди разливается тепло. Объятия сестры – это возвращение домой. Это мир и покой. Мозаика жизни, сложившаяся вдруг в одну картину.
– Очень, очень давно! – Он крепко обнимает сестру.
На пороге появляется подросток, у него прямые светлые волосы. Он уже вошел в пору мужания, но лицо у него пока совсем детское. Это Луи Огюст, сын Франсуа и Джузеппины. Его племянник.
В памяти тут же возникает Винченцино. Он был бы сейчас чуть помладше, такой же нескладный, с недовольным видом.
Не смей об этом думать, приказывает себе Иньяцио.
– Проходи, проходи! – Джузеппина тащит его за рукав.
Они поднимаются по лестнице в небольшую гостиную, обитую синим дамастом, с бархатными креслами и низкими столиками из красного дерева. Гостиная не вычурная, обставлена со вкусом: статуэтки из слоновой кости; на столе, покрытом хорошим сукном, китайская ваза.
– У вас красиво.
– Чем богаты… – Франсуа разводит руками.
– Если я говорю, что красиво, значит, мне нравится! К чему прибедняться? – спрашивает, смеясь, Иньяцио.
Он устраивается на диване, приглашает сестру сесть рядом.
– Как Джованна? – спрашивает Джузеппина.
– Хорошо, спасибо. Я был так занят бумагами, нотариусами и адвокатами, что почти не виделся с ней. Она в Палермо, занимается домом, заботится о детях. В последнем письме, которое я от нее получил, мне показалось, что она… – он подбирает подходящее слово, – немного расстроена.
– Должно быть, ей обидно, что ты приехал сюда без нее, – наклоняет голову Джузеппина.
Иньяцио смущенно крутит на пальце дядино кольцо, надетое вместе с обручальным.
– Так получилось. Я никому не мог доверить это дело. Лагана и Орландо, конечно, много для меня сделали, но в Риме хотели видеть меня лично, и подписать договор в Генуе мог только я. А из Генуи решил заехать к вам.
– Да, ты правильно сделал, – соглашается сестра.
Франсуа сидит в кресле напротив зятя. Луи Огюст стоит неподалеку, у дверей в гостиную.
– Поди-ка сюда, – подзывает его кивком Иньяцио.
Мальчик в нерешительности смотрит на мать, неохотно подходит.
– Он говорит по-итальянски, но не очень хорошо. – Джузеппина как будто пытается оправдать сына.
– Конечно, ведь он живет в Марселе, – отвечает с улыбкой Иньяцио, гладя Луи Огюста по голове. – Вы бы почаще к нам приезжали!
– Ах, если бы это было так легко, Иньяцио, – тихо говорит Франсуа. – Конечно, я много езжу по делам, но для твоей сестры… запереть дом, поехать в Палермо… Это непросто.
Франсуа говорит, опустив глаза, и Иньяцио понимает, в чем истинная причина. Слишком много меж ними различий, и дело не только в богатстве.
– Я хотел сказать, – Иньяцио похлопывает себя по ноге, – мы будем очень вам рады. Помните, что есть дом, есть семья, где вас ждут.
Обращаясь к зятю, Иньяцио меняет тему разговора:
– А когда доставят багаж? Я кое-что вам привез, не терпится вручить подарки.
– Я думаю, после обеда, – отвечает Франсуа. – Но, если хочешь, я их потороплю.
– Нет, не стоит. – Иньяцио закрывает глаза, откидывает голову на спинку дивана.
– Я так рада, что ты здесь! – Джузеппина берет его руку. Ее тихий, мягкий голос наполнен искренностью, которая связывала их все эти годы.
Не открывая глаз, Иньяцио кивает, он тоже рад. Тяжелые дни позади, исчезло напряжение, из-за которого он не мог спать по ночам, он дышит легко и свободно, его клонит в сон.
Теперь он может расслабиться. Побыть просто Иньяцио, а не доном Иньяцио Флорио.
– Светский раут?
Утром, за завтраком, Джузеппина объявила, что вечером в форте Гантом намечается торжественный вечер, и она будет рада, если брат согласится пойти с ними.
– Скорее, кулуарная встреча городского купечества и офицеров армии и флота, – объяснила сестра, глядя на него поверх чашки с чаем. – Немного повеселиться, посплетничать.
– В конце концов, они защищают наши торговые караваны и заморские владения. С военными надо ладить, – добавил Франсуа, наливая Иньяцио кофе.
– Конечно, ты прав. Просто не хочу, чтобы мое присутствие истолковали превратно… Ты же понимаешь, теперь я главный конкурент французского флота. Люди видят то, что хотят видеть, и часто искаженно. Мне бы не хотелось, чтобы у вас из-за меня были неприятности.
– Брось, Иньяцио. Ты здесь с частным визитом. И потом, кому какое дело?
Так что вечером они втроем отправились в форт Гантом.
Джузеппина одета в голубое платье, удачно скрывающее ее погрузневшую фигуру. На шее жемчужное ожерелье, которое Иньяцио привез из Генуи. Франсуа не мог скрыть смущения, когда Иньяцио доставал подарки, и даже покраснел, когда шурин протянул ему золотые карманные часы с выгравированными на внутренней стороне инициалами.
– Ты просто красавица, моя дорогая! – говорит Иньяцио по-французски, глядя на сестру. – Франция пошла тебе на пользу, – улыбается он.
– Да, мой дом теперь здесь, – отвечает она, сжимая руку Франсуа и бросая на него полный нежности взгляд. – Но ты, братец, просто льстец: я уверена, мое платье не идет ни в какое сравнение с туалетами Джованны.
Они смеются, Иньяцио поворачивается к окну кареты, поднимает занавеску, делает вид, что интересуется архитектурой Марселя. Джузеппина права: Джованна ухаживает за собой, у нее красивые наряды и элегантные украшения… но в ней нет прозрачной ясности, какую он чувствует в сестре. Его жена играет роль. Джузеппина – нет. Но самое горькое, что он понимает свою ответственность за эту комедию положений. Ведь именно он хотел, чтобы их жизнь превратилась в спектакль, где персонажи неотличимы от играющих их актеров.
Экипаж Мерле останавливается. Перед ними выстроились в ожидании другие кареты. Джузеппина вздыхает, Франсуа сжимает ее руку.
3
О, мы, наконец, приехали! (фр.) (Здесь и далее, кроме оговоренных случаев, – прим. перев.)