Страница 19 из 37
Присутствующие в кабинете не смели возразить Иньяцио.
– Господин инженер, я надеюсь, что подобная ситуация больше не повторится, – Иньяцио повернулся к Тайсу.
У Тайса начался приступ кашля. Он понимал, что будет, если он ослушается главного. Прочистив горло, он ответил:
– Я сделаю все возможное.
Только сейчас, в карете, везущей его домой в Оливуццу, Иньяцио может расслабиться. Послеполуденный дождь и северный ветер очистили небо, которое стало прозрачным, как стекло. За окном Палермо купается в быстротечной красоте заката, еще благоухающего солнцем.
Исчезают городские стены, сносятся, освобождая место новым кварталам, – знак нового времени, идущего на смену прошлому, о котором, возможно, не все любят вспоминать. Люди переезжают, покидают старые дома в центре, ищут жилье попросторнее. Широкие, обсаженные деревьями дороги ведут за город, а раньше там были лишь тропинки через цитрусовые рощи. Карета проезжает мимо палаццо Стери, здесь часть бывал его отец, ведь там располагались таможенные службы, а реконструировал этот дворец Дамиани Альмейда. Сейчас тут расчищают площадь, разбивают сад. Рядом, в нескольких шагах от большого особняка семейства Ланца ди Трабиа, стоит и смотрит на море палаццо Де Паче, где живет его сестра.
Все, что осталось от внушительного замка Кастелламаре, – поросшие травой камни: по приказу Гарибальди форт разбомбили, так как он занимал стратегически важное для подступа к городу место. Генерал отдал приказ, пьемонтцы приказ исполнили. На эти руины сегодня карабкаются последние лучи солнца, пробивающиеся сквозь мачты и трубы кораблей, пришвартованных в бухте Кала. Желтый туф церквей и домов по другую сторону дороги словно излучает тепло, разбавляя сумерки мягким сиянием, пахнущим летом.
Иньяцио мысленно возвращается в прошлое, в свою юность.
Каждое из этих мест связано для него с каким-то образом, ощущением. Бухта Кала напоминает о том времени, когда он вместе с отцом ждал прибытия пароходов. Проехав через ворота Порта-Феличе, он видит Казино дам и кавалеров, лучший аристократический клуб города, – там он впервые встретил Джованну…
Но есть места, где Палермо, кажется, хочет вмиг избавиться от своего прошлого и, в определенном смысле, от прошлого Иньяцио: чтобы расчистить место для театра, который строится на руинах бастиона Сан-Вито и Порта-Македа, были снесены церкви Сан-Джулиано, Сан-Франческо делле Стиммате и Сант-Агата, распотрошен целый район. Все меняется, так и должно быть.
Иньяцио потирает переносицу. Он любит июньские теплые вечера, когда еще нет изнуряющей духоты, буйство природы в саду виллы, аромат цветущих деревьев, роз и жасмина. Возможно, у него будет время прогуляться перед ужином по аллеям сада. Он полюбил этот сад. И не только: вилла в Оливуцце теперь ему нравится больше, чем «Четыре пика», дом его детства, где царил пьянящий запах моря; и даже больше, чем дом на виа Матерассаи, где родились его сыновья, Винченцо и Иньяцио.
Кстати, Винченцино… У него снова температура, и накануне Джованна всю ночь не отходила от его постели. Сегодня Иньяцио не получал от жены никаких известий. Говорят, что отсутствие новостей – уже хорошие новости. Так оно и есть.
Вечер темным покрывалом укрыл деревья в саду. Экипаж Иньяцио останавливается перед большим оливковым деревом у входа в каретник. Охранники, как тени, перемещаются за кустами, подходят ближе – удостовериться, что хозяину ничего не угрожает. Иньяцио, заметив их, знаком прогоняет прочь.
В доме все спокойно. Из окна, выходящего в сад, льется свет и смех.
– Папа!
Он едва успевает ступить на землю, как две маленькие ручки обхватывают его ноги.
Джулия. Его дочь. Малышка.
Девочка смеется, целует его руку, глядя на него снизу вверх. Щечки ее раскраснелись, резвый ребенок так и пышет здоровьем. Пока они вместе идут к дому, Джулия рассказывает о том, как прошел день, о занятиях с гувернанткой и об играх наперегонки с Пегасом, пуделем, которого ей недавно подарили на ее седьмой день рождения.
Иньяцио слушает и смотрит на ее темные, блестящие, как у Джованны, волосы. У Джулии мягкие, добрые глаза, но ее жесты уверенны и поступь тверда. Она – Флорио.
Они проходят через комнаты и оказываются в зеленой гостиной. В кресле сидит Винченцино, читает книгу, рядом с ним гувернантка. Джулия идет к дивану, где лежит полураздетая фарфоровая кукла.
Иньяцио подходит к сыну:
– Как ты?
– Хорошо, спасибо. – Мальчик отрывается от книги и смотрит на отца. Глаза у него блестят, но, кажется, температура прошла. Он убирает прядь волос со лба, закрывает книгу. – Я ел мясной бульон, как велел доктор, потом занимался. Maman сказала, что мы скоро поедем в Неаполь. Это правда?
– В Неаполь или во Францию. Посмотрим.
Иньяцио смотрит на лицо сына. У Винченцо тонкие черты лица, он обладает живым умом и спокойным характером; ему не дашь десяти лет – он выглядит взрослым. Они, отец и сын, очень похожи. Иньяцио поворачивается к гувернантке, стоящей рядом с мальчиком:
– А моя жена?
– Донна Джованна и синьорино Иньяцидду наверху. – Гувернантка поджимает губы, на лице – плохо скрываемое недовольство.
Иньяцио догадывается, что его младший сын, должно быть, снова озорничал.
– Что натворил твой брат на этот раз? – спрашивает Иньяцио у старшего сына.
Винченцо пожимает плечами.
– Он разозлил учителя, потому что не хотел заниматься. Когда мы остались в комнате одни, он взял книги и выбросил их в окно. – Винченцо кусает губы. Он уже жалеет, что все рассказал отцу, воспринимает это как предательство.
Иньяцио кивает. Его старший сын всегда был серьезным и ответственным, а младший – настоящий сорвиголова. При том, что он всего на год младше брата. Пора бы и ему взяться за ум, да где там…
Он выходит из гостиной и поднимается по лестнице, освещенной по бокам двумя большими светильниками, закрепленными на стене. Их выковали на заводе «Оретеа», как и люстру в холле второго этажа. Ему навстречу идет Нанни.
– Скоро буду, нужно переодеться к ужину, – говорит ему Иньяцио и медленно идет по коридору, подходит к спальне Иньяцидду.
Из-за двери доносится голос Джованны. Она строго выговаривает сыну:
– Вот ужо погоди, придет твой отец, все ему расскажу! Мыслимо ли дело, бросать книжки за окно!
Иньяцио тяжело вздыхает. Джованна не понимает, что дети должны слышать литературную речь. Ну как ей это втолковать?
Он входит и, не здороваясь, сразу обращается к Иньяцидду:
– Насколько я понимаю, сегодня ты вел себя очень плохо. Где учебники?
Джованна стоит в углу комнаты. Смотрит на Иньяцио, отступает назад.
Ребенок сидит на кровати, прижав к груди подушку, защищающую его от всего мира. Он насупился, кудряшки растрепались, в глазах вспыхивают злые огоньки.
– Я просто хотел немного поиграть, чтобы отдохнуть, а он мне не позволил, он все говорил и говорил. Я устал его слушать.
– И ты не придумал ничего лучшего, как выбросить книги из окна? Плохо, очень плохо. Есть время для игр и время для дела. Тебе нужно это усвоить.
– Нет! Если я говорю, что устал, значит, я устал! – Мальчик несколько раз гневно ударят ладонью по кровати. – Я занимался все утро, даже помогал Винченцо, он не мог сделать урок по французскому! – кричит он. – Учитель здесь ради меня. Я говорю ему, что я устал, и он должен меня слушаться!
Иньяцио подходит ближе. Иньяцидду непроизвольно отстраняется, защищается подушкой. Его гнев сменяется страхом.
Отец выхватывает у него подушку.
– Никогда не смей говорить со мной в таком тоне! – Иньяцио наклоняется совсем близко к Иньяцидду, произносит тихо, почти шепотом: – И не смей так разговаривать с людьми, которые на нас работают. Я надеюсь, ты меня понял.
Ребенок тяжело дышит, в его глазах гнев смешивается со страхом. Отец за всю жизнь его и пальцем не тронул, но он умеет так наказать, что лучше бы побил.
Иньяцидду кивает, что понял, его губы дрожат, он не может произнести ни слова в ответ, и Иньяцио это замечает.