Страница 103 из 141
Глава 60. Кому и за кого стыдно
Лампа стояла на письменном столе из лакированного дерева, за ним виднелась спинка единственного в комнате стула. Все. Стены из необработанных досок за мебель не считаются. Чисто, сухо, но сразу видно: здесь не живут, используют для встреч. Посетителям волей-неволей придется стоять, как на аудиенции у Седого демона.
– Вот, – вместо ответа я подошла к столу и выложила газетный сверток, – обещанная плата.
Продавец взял неизвестный предмет в руки, скрытые черными перчатками, такие могли принадлежать мужчине средних лет, и обнюхал его. Черный нос быстро шевелился. Убедившись, что ведьмак не обманул, продавец убрал наш сверток в ящик и выложил на столешницу свой, напоминавший книгу, замотанную в несколько слоев ткани.
– Артефакт. – Приглашающий взмах рукой.
– Проверь, – скомандовал парень.
Продавец открыл пасть и вывалил язык на бок. Что сие означает, я могла лишь догадываться. Злится или улыбается? В любом случае староста высказался -однозначно, убедиться, что нам не подсунули дохлого кота в мешке. Ткань разматывалась слой за слоем. Мужчины отпрянули в разные стороны, смотреть на артефакт, кроме меня, не хотел никто. Я тоже не рвалась, но приказ есть приказ. Когда тряпки были отброшены, у меня вырвался пораженный вдох. Артефакт существует на самом деле. Признаюсь честно, сперва я решила, что ведьмак меня разыгрывает. Или разыгрывают его. На ворохе ткани лежала небольшая, как книга в мягкой обложке, икона. Изображение женщины в полный рост в одежде, ниспадающей мягкими складками, руки подняты на уровень лица в мольбе, серебряный оклад и вполне различимая надпись на старославянском «Анна Пророчица». Икона не была безгранично старой, но и новоделом не назовешь.
– Оно? – нервно спросил из дальнего угла мохнобровый.
– Не знаю, – честно ответила я. – Икона, как икона, больше не скажу.
– Я знаю, как проверить, – высказался с противоположной стороны продавец, – покажи ее волчку. Если глаза выжжет – артефакт, а если башку снесет – обычная икона.
Водитель зарычал, с другой стороны ему ответили точно так же
– Почему? – заинтересовалась я, не обращая внимания на злящегося Сеньку, пока не закручу образ обратно в тряпки, подойти ни тот ни другой не осмелятся, что само по себе уже доказательство.
– Знаешь, как так получилось? Старик не рассказал, как освященный предмет стал артефактом? – повернулся ко мне волкоголовый.
– Нет.
– Это не ее дело! – влез водитель.
– Не тявкай о том, чего не понимаешь, волчок. – Мужчина показал внушительные зубы. – Вы собираетесь притащить эту пакость в Серую цитадель, так хоть узнайте, что именно. – Продавец прислонился к стене, сложил руки на груди. – Ее создали люди в начале прошлого века, и иконописец, и тот, кто отливал оклад, были обычными мастерами, создававшими простые вещи. Таких икон написали немало, но эта уникальна.
– Еще бы, – перебил парень, – не тонковата защита? – Он указал на руки продавца. – Кожа еще не слезла?
– Вы можете касаться ее? – удивилась я.
– С предосторожностями, – продавец стянул перчатку и продемонстрировал обычную мужскую руку, – но да, могу.
– Но как? – Я посмотрела на изображение святой Анны, кем бы она ни была.
– Ее осквернили кровью невинных. Однажды настоятель прихода Серафим взял из красного угла икону и забил ею свою мать, жену и двоих детей. С тех пор за иконой тянется недобрая слава, смыть пятно не удалось и святой воде. Образ неоднократно освящали, без особого толка. После произошедшего на лице святой стали выступать кровавые слезы, предвестники несчастья. Говорили: заплакала Анна Пророчица – жди беды. Первое село, куда переместилась икона после убийства невинных, сгорело вместе с жителями, занялось ночью, когда спохватились, было уже поздно, спаслись немногие, они-то и вывезли непострадавший образ.
Деревня, в которую перебрались погорельцы, опустела от мора через год. Потом был приход советской власти, война, дорога в светлое будущее. Все владельцы артефакта мертвы, и не только они – обычно всем селом, хутором, деревней на тот свет и отправлялись, размах у святого образа, как принято говорить, щедрый, – волкоголовый засмеялся, будто залаял, – а вы ее в цитадель тащите!
Ну да, тащим. Не для себя. Покупатель – Семёныч, с него станется и в Юково эту пакость привезти. Даже оскверненный кровью святой предмет оставался святым, а потому в руки нечисти не давался. Икона не убивала созданий с нечистой кровью, как любая другая, а жгла. Ну, и серебро оклада не оставляло наших равнодушными.
«Зачем эта убийственная красота старику?» – размышляла я на обратном пути. Ничего, кроме массового геноцида, в голову не приходило. Водитель бросал тревожные взгляды то на меня, то на сверток на моих коленях.
– Может, ну ее? – безмерно удивил меня парень и самой идеей, и тем, что заговорил, стараясь спрятать необъяснимую враждебность. – Бросим в болото, пусть пиявок травит.
– А старик? – В принципе, не скажу, что такая мысль меня не посещала.
– Скажешь, что о стёжке заботилась, – выдал мохнобровый.
– И ты меня не остановил?
– Что я могу против опоры стёжки? – Он крутанул руль, и мы выехали из тёмного квартала на обычную дорогу. – У меня приказ, чтоб ни один волос не упал.
– Откуда знаешь? – Я напряглась. Сведения о тех, кто своим существованием отодвигают безвременье от стёжки, держат в секрете. Выдать такую информацию постороннему – поставить село под угрозу.
– Об опорах? – Парень недобро оскалился. – Я давно старосту вожу, глухотой не страдаю, – слова были наполнены горечью, будто затронули личную, болезненную тему.
– За что ты меня так не любишь?
Мохнобровый отвернулся и сосредоточился на дороге. Нам обоим было не по себе, как может быть не по себе двум чужим людям, запертым в замкнутом пространстве.
– Я должен был стать опорой стёжки, а не ты, – ответил он с какой-то детской обидой.
– Я, заешь ли, письменных заявок не заполняла. – Машина резко вошла в поворот, заставив схватиться за ручку.
– Знаю, – парень вздохнул, – от этого еще хуже.
– Ты ведь не человек? – поинтересовалась я, не очень понимая, почему он надеялся стать опорой.
– Нет. Я изменяющийся, имеющий два тела, человек-волк, между прочим, единственный во всем Юкове, таким был седьмой основатель стежки, или шестой, о чистом человеке я раньше и не думал. Кто, если не я, должен стать опорой?
– Зачем тебе это надо? – удивилась я. – Вряд ли каждый встречный желает проверить тебя на прочность, и ты не нуждаешься в защите Ефима?
– Не понимаешь, какая тебе дана власть? – Сколько горечи в голосе, совсем еще молодой парень, так и не избавившийся от юношеского максимализма. – Уважение? Я стал бы не просто волчком, а опорой, тем, от кого зависят жизни других. Ты боишься утопить эту штуку в болоте, – он указал на сверток с артефактом, – разве старик может что-то тебе сделать? Только отругать. Ты же опора, хватит пресмыкаться!
– Тебе стыдно, – догадалась я, – стыдно за меня. Ты злишься, потому что был бы куда лучшей опорой, – впереди замаячила высокая стена замка, – н-да, поговорил бы с Ефимом, что ли.
– Уже, – он махнул рукой, – Хранитель сказал, от него это не зависит.