Это всё из-за тебя

– Да, – наконец поворачивается лицом ко мне. Убийственный контакт происходит. В салоне сразу жарко становится. Вкруг все сужается в одну точку, где смотрим друг на друга. Глазами выдает по большей мере всё, что творится. Такой коктейль Молотова там происходит.

– Это что, кровь? – разрывает наш замок из рук и дотягивается своей рукой до моей брови, но я перехватываю и целую тыльную сторону.

– Ерунда, Ню. – сгребаю её ладошку и переплетаю наши пальцы.

– Это надо обработать, – взволнованно говорит Аня. – Останови около аптеки.

И я останавливаюсь. Вместе заходим в ночную аптеку. Покупаю все, что говорит Аня, и растворяюсь, когда, приложившись к бамперу моей соточки, Аня стоит между моих ног с ватным диском и перекисью водорода. Я же нахально позволяю себе обнять её за талию так, что она в кольце моих рук оказывается. Очень сосредоточенно занимается моей бровью. Протирает диском. Щиплет, но терпимо. Немного морщусь, но Аня это воспринимает по-своему и заботливо сложив губы уточкой, дует на рассечение. Затем проходится спиртовой салфеткой и так же дует, что я зарываюсь ей в шею и целую туда. Она ежится и пытается отстраниться, сопротивляясь моему напору.

– Кир… – шипит задушенно. Со смешком принимаю и подставляю лицо к дальнейшим её действиям.

– Собачка или барашек? – показывает детские пластыри в ее пальчиках.

– Неет, я это на себя не наклею! – со смехом выдаю. – Серьезно, чтобы я эти детские пластыри на себя клеил.

– Ну да, лучше же заражение получить и оказаться где-нибудь на операционном столе. Да? – серьезно вопрошает Аня, сводя свои бровки к переносице и недовольно надувая губки.

– Собачка или барашек? – не унимается Аня уже с серьезным видом. И я поддаюсь. Разрешаю наклеить на себя этот пластырь. Хоть и выглядит это смешно. Блять, видели бы пацаны…

– Барашек. – с тяжелым вздохом показываю на фиолетовый пластырь в её руке.

– Неудивительно! – тарахтит Аня, отдирая от него пленку и прикладывая его к ране. – Такой же упертый, как и ты. – разглаживает своими пальчиками. – Готово.

– Мерси, мадмуазель. Позвольте вас отблагодарить поцелуем. – с ухмылкой наклоняюсь к ней. Но всё, что получаю – это приставленный палец к губам.

– Спасибо будет достаточно. – выбирается из кольца моих рук, убирает остатки в пакет и садится в машину. Я следую ее примеру.

В глухой район добираемся быстро. Окраина города с восточной стороны. Когда-то мы тут жили. На одной лестничной клетке. С тех пор ничего не изменилось. Тут так же все заброшенно. Парадные подъезды трех пятиэтажек с облупившей желто-белой краской. Разбитая плитка на ступеньках. Выломанные два прутья у перил. Домофон порядком не работает. Сейчас пристанище для бомжей. Игровая детская площадка, которую можно наблюдать только в фильмах ужасов. Футбольное поле с разорванной ржавой сеткой вокруг. Почти голые ворота, на которых еще где-то можно увидеть белую сетку, хоть что-то похожее. Заброшенная котельная. И чуть дальше, в соседних домах, баскетбольная площадка с сине-белыми пластмассовыми креслами по бокам в три ряда на деревянных палках. Тут прошло наше детство. Наше притяжение. Тут мы стали друзьями. И тут хочется стать сейчас парой. Блять, в моих мечтах вот прям сейчас.

Оставляю фары включенными. Они освещают ярко всю площадку. Видно все: потертую белую разметку, оранжевое покрытие и кольца. Хоть тут сетка сохранилась и, к удивлению, даже щитки. Аня с улыбкой всё рассматривает, как и я вспоминает. Хочу напомнить, что было и хорошее между нами. И это действует. Проходит вдоль рядов и садится на наши два кресла. Двадцать три и двадцать пять. И на двадцать четвертом между нами гвоздиком когда-то выгравировано: Анна + Кирилл = навсегда. Тогда в эту фразу каждый вкладывал свой смысл. Я любовный посыл гонял, Аня же, как известно, дружеский. Но от того, с каким трепетом она сейчас проводит по ним пальцем, в груди жар распыляется. Захвативший с собой мяч приземляется рядом.

– С тех пор тут ничего не изменилось, – с теплотой оглядываясь по сторонам, произносит Аня. – Спасибо, что привез сюда. – столько нежности и счастья вкладывает, что сиропом растекаюсь. Готов хоть каждый день возить, лишь бы так улыбалась. Знал, что подействует. Знал, что расслабится.

– Когда-то мы были тут счастливы. – смотрит в окна бывшего дома. Я, папа, мама и брат, – с грустью говорит Аня.

– Настолько сейчас плохо? – интересуюсь у неё.

– Я не знаю, как хорошо, – отвечает Аня и замечает мяч. – Это что? – смотрит на меня в упор.

– Сыграем, Ню? – задействую старое дружеское имя.

– Неет. Мало того, что Ремешков меня достает с этим баскетболом, и ты туда же! – восклицает Ню.

– Давай, уверен, ты всё помнишь. – подмигиваю ей и вбрасываю мяч с попаданием в корзину.

– Понтовщик. – фыркает, откидываясь на спинку сиденья и складывая руки на груди.

Понимаю, что идти точно не собирается. Беру её в охапку и перекидываю через плечо. Уношу на игровое поле.

– Отпусти! – вопит Аня, тарабаня меня своими руками по спине. – Я умею ходить.

Ставлю на центральную линию и вручаю мяч в руки. Сам же сбоку становлюсь.

– Закрой глаза. Прислушайся к звукам. Воспоминаниям. Что я тебе тогда говорил. Вспоминай правила. Ассоциации. – жду её реакцию и только тогда отыгрываю. – Открывай глаза и бросай. – даю клич. И Аня бросает. Мяч ударяется о железный щит и гулом приземляется на пол, укатившись вдаль.

– Я же говорю, гравитация неспособна выдержать меня и баскетбол. – со вздохом покидает поле.

– Не всё так безнадежно. – забрав мяч, подаю руку и становимся вместе на позицию. Я сзади неё становлюсь. Своим пахом плотно прижимаюсь к Бурцевой. Она реагирует. Вытягивается, словно струна, а мяч, словно защитный блок. Вцепилась в него мертвой хваткой. Мне даже показалось, что она не дышит.

– Расслабься, ты зажата, как струна, – шепчу на выдохе ей в ухо. – Ничего не получится, если твое тело будет деревянным. Баскетбол любит действия и легкость. – массирую шею и на понемногу отмякает.

– Воот, молодец, Ню, – улыбаюсь ей. – А теперь вспомни, что говорится в правилах постановки тела для выброса мяча и расскажи мне.

– Мяч над головой… присесть и вытолкнуть мяч в корзину, – сбивчиво говорит Аня.

– Эмм... Приведу аналогию с рогаткой, – стоит мне произнести, Аня краснеет.

– Боже… не говори мне этого. Не надо. – смущенно закрывается. А меня прет от её стеснительности. Хотя суть вообще была в другом.

– Да, наш ангелок не такой и святой. – усмехаюсь в открытую, за что получаю кулаком в грудь. Ловлю её ладошку и притягиваю к себе.

– Суть была вообще-то не в том, о чем ты подумала, – говорю ей, проводя своим пальцами по её спине, пока она прячет своё лицо на моей груди, за которым уже развернулся пожар. На улице прохладная осень, а я полыхаю, как вулкан.

– Ну, если не хочешь слушать, тогда поцелуй. – приподнимаю её подбородок. Но, как и прежде, Аня приставляет к ним палец.

– Аверину свою целуй. – выдает в губы и разворачивается. Забирая мяч, отходит с ним к штрафной линии, набивая.

– Ревнуешь? – напрямую иду.

– С чего бы? – не смотрит в глаза. И выдает следом, что прибивает меня так же, как этот чертов мяч, к земле.

– Мы же друзья. – выбивает на всю площадку. Эхом расходится.

Мы же друзья...

Охуеть, какие друзья. Такие, что блять, я тебя уже мысленно представляю рядом с собой и под собой. С моей фамилией и животом, где будет наш сын. Большой дом и лабрадор.

Но мы, блять, друзья…

Друзья…

– Точно, друзья. – прячу все то, что хочу выразить за ухмылкой.

– Так что там с аналогией? – возвращает к мысли моя Ню.

– Чтобы рогатка выстрелила в нужной траектории и силы, её нужно оттянуть и бросить. В зависимости от того, насколько сильно оттянешь, настолько дальше и забросишь. Почти то же самое с баскетболом.

– Иди сюда. – возвращаю её на исходную линию. И снова позади неё становлюсь и, не обращая внимания уже на то химическое, что происходит внутри меня, инструктирую Аню.