Соната разбитых сердец

— Но это безумие!

— Хватит! — в изнеможении повторил Казанова. — Вы худший спутник, какой только мог мне попасться. Никто не заставлял вас идти со мной. Если хотите, можете спокойно сдаться и вернуться в камеру. Прошу вас только подождать, пока я выберусь отсюда. Вы этого хотите?

— Нет, но…

— Тогда давайте наденем нашу лучшую одежду, так мы будем меньше бросаться в глаза. А там посмотрим.

Развязав принесенный из камеры узел, Джакомо стянул с себя перепачканные кровью лохмотья и надел белоснежную рубашку, отделанную кружевом, шелковые чулки, штаны и добротный камзол. На голову он водрузил шляпу с золотой испанской пряжкой и белым пером. Затем он подхватил рваную грязную одежду, вернулся в канцелярию и спрятал ее там в темном углу.

Когда Казанова вернулся назад, его вдруг осенила воистину гениальная идея. В своем безупречном наряде он подошел к окну и открыл его. Во дворе слонялось несколько бездельников, которые вопросительно уставились на Джакомо, выглянувшего из окна дворца, явно гадая, кто это.

Самый бойкий поинтересовался:

— Вашество, а что вы там делаете, а? Неужели сторож Андреоли по ошибке запер вас внутри?

В глазах Казановы сверкнул огонек: план сработал.

— Именно так, друг мой, я хотел бы попросить… Не могли бы вы послать за ним, чтобы он нас выпустил?

— Уже бегу, вашество! — воскликнул тот и испарился.

Казанова вернулся в комнату и закрыл окно. Он едва успел привести в порядок шляпу и прикрыть пару царапин импровизированной повязкой из разорванного платка, как сторож уже поворачивал ключ в замке тяжелой двери.

Перед Казановой и Бальби возник худой мужчина с любопытным взглядом, но Джакомо не стал тратить время на приветствия и объяснения. Он мгновенно выскользнул в дверь, прошел между гигантскими белоснежными статуями Марса и Нептуна и оказался на Лестнице гигантов. Спустившись по ступенькам, он преодолел Бумажные ворота и пересек площадь Святого Марка. Не оборачиваясь, Казанова остановил первую же гондолу, что проплывала вдоль берега, и запрыгнул на борт.

Бальби следовал за ним, и как только монах тоже оказался в лодке, Джакомо обратился к гондольеру.

— В Местре, — распорядился он, позвякивая несколькими цехинами, припрятанными в кармане камзола.

Лодочник кивнул и принялся грести так быстро, как только мог.

Глава 51

Санта-Мария-дель-Розарио

Гондола резво плыла по направлению к Местре, а Джакомо задумчиво смотрел на богатые дома по берегам канала. Впервые он осознал, что собирается покинуть Венецию. Возможно, навсегда. Когда ему удастся вновь увидеть родной город? А Франческу?

От одной мысли о ней сердце словно сжали невидимые тиски. Несмотря на то что Мочениго назначил его секретным агентом Венецианской республики, сейчас, покидая родной городи возлюбленную, Джакомо чувствовал себя изгнанником.

Побег не принесет ему никакого триумфа. Да, конечно, ненадолго все заговорят о нем, но что стоят эти жалкие крупицы славы по сравнению со всем тем, что он потерял?

Однако Казанове не хотелось надолго погружаться в мрачные мысли: после стольких неудач судьба наконец улыбнулась ему, и он снова свободен. И хотя будущее по-прежнему было туманно, с другой стороны, план добраться до Больцано не казался таким уж неосуществимым. В конце концов, его ждут свежие лошади и две сотни цехинов.

Если бы Джакомо мог измерить свои чувства, то все остальные эмоции перевесило бы страстное желание мести, которое беспрестанно терзало его душу. И это пугало: Казанова осознавал, что недавние события что-то изменили в нем, и, возможно, безвозвратно. Маргарет фон Штайнберг! Она отобрала у него все, разлучив с любимой и друзьями. Джакомо чувствовал себя уязвимым, слабым, загнанным в угол, и это ощущение мучило его. Вот почему теперь он мечтал о том, что, как только залижет раны, уничтожит эту женщину.

Как последний болван, он принял пари и слепо выполнил волю графини. Он недооценил ее, не понял, что Маргарет никогда не была им увлечена — напротив, она его ненавидела и, глазом не моргнув, пожертвовала Франческой и Дзагури для достижения своих целей.

А Гретхен? Что же стало с красавицей Гретхен? Жестокость Маргарет фон Штайнберг не знает границ. При необходимости она способна без малейших угрызений совести избавиться от собственной камеристки.

Если графиня смогла так легко обвести его вокруг пальца, значит, она точно знала об их встречах, и о любви, что Гретхен испытывала к нему, и о том, какой безудержной и порочной была их страсть. Наверняка Маргарет решила сполна отплатить Гретхен за ее неверность. Графиня разрушила жизнь как минимум троих людей: похоже, все, чего она касалась, умирало или превращалось в слабую тень.

Пожалуй, то, что Мочениго надумал превратить его в шпиона, — это лучшее, что могло произойти. Это позволит Джакомо сравнять счет. Боже, как он мечтает об этом!

Тем временем гондола преодолела таможенный пост и поплыла по каналу Джудекка. Джакомо невольно залюбовался фасадом церкви Санта-Мария — дель-Розарио, отражавшимся в холодной глади лагуны. Он завороженно смотрел на четыре статуи, воплощавшие в себе основные добродетели: благоразумие, справедливость, силу, умеренность.

Казанова отлично знал, что сам он не обладает ни одной из них, и именно поэтому считал истинным благословением любовь, что подарила ему Франческа. Потому что, конечно же, он ее не заслуживает.

Он увидел Гретхен: грудь стянута платьем цвета морской волны, кожа бледная, волосы развеваются на ветру, словно осенняя листва… И пылающий взор. Глаза, похожие на горящие угли, проникали в самую душу, обвиняя его. Дзаго почувствовал, как тонет в бездне вины и греха. Он хотел коснуться ее, но что-то помешало ему приблизиться. От острой боли в животе он согнулся пополам. Его трясло, как в лихорадке, а внутри все сжималось в мучительных судорогах.

Слезы брызнули у него из глаз, с губ слетели мольбы о прощении. Он повторял их раз, другой, третий, сотый, но Гретхен лишь смотрела на него, не отводя пламенеющих глаз. Несмотря на его извинения, слова, просьбы, ему не было пощады.

Дзаго хотел бы просто быть с ней, но теперь уже слишком поздно! Он увидел, как черная веревка оборачивается вокруг шеи Гретхен, и услышал стук деревянных бусин по полу. Этот звук все не умолкал, делался совершенно невыносимым.

Дзаго закричал, но это ничего не изменило.

Он рухнул на колени, молясь ей, словно языческому идолу, словно богине любви. Но бусины все катились по полу, прямо к нему. Они подпрыгивали и били его по коленям. Дзаго поднял одну из бусин и ужаснулся: на него смотрел человеческий глаз.

Он снова закричал, выронил кошмарную находку и перевел взгляд на Гретхен. Та по-прежнему смотрела на него, только теперь на месте глаз у нее были бездонные черные дыры. Кровавые подтеки обрамляли пустые глазницы.

Дзаго резко проснулся, весь в поту. Одежда промокла насквозь, словно он попал под проливной дождь. Рука невольно потянулась к поясу, нащупывая пистолет. Пальцы стиснули деревянную рукоятку, почувствовали знакомые узоры из серебра и перламутра. Но даже любимое оружие в руках не принесло Дзаго ни малейшего облегчения.

С того дня, как он убил Гретхен, ночь за ночью повторялся один и тот же кошмар. Он почти не спал из-за ужасных видений, которые преследовали его словно темное заклинание, как проклятье, призванное вечно напоминать о совершенном злодействе.

Дзаго смирился бы с этим наказанием, если бы мучительные сны не лишали его отдыха и сил. Он постоянно чувствовал напряжение, беспокойство, неуверенность, а позволить себе пребывать в подобном состоянии он никак не мог. С арестом Скьяво-на все прошло гладко: один вид Дзаго внушил ужас этому несчастному трусу, и тот не оказал никакого сопротивления. Но что произойдет, встреть он достойного соперника?

Верный помощник Черного инквизитора достиг своего положения по очень простой причине: там, где другие медлили в нерешительности, он действовал не раздумывая. Он просто делал то, что нужно: без сомнений, без вопросов. И постепенно взрастил в своей душе демона, который научил его восхищаться собственной чистой работой. Но теперь все изменилось, и каждое новое утро было еще хуже, чем предыдущее.