Страница 28 из 57
— Конечно, никто не сказал ее сиятельству, — обдавая меня ядреным запашком чеснока, зашептала мне на ухо Штаубе. — И мы надеемся, что по крайней мере этот раз от нее возможно будет скрыть.
Я беспечно предположила беременность кого-то из старшеклассниц, и меня сие не касалось.
— И скажу вам честно, хорошо, что вас в это время не было в академии, потому что слухи, слухи… они сильно задели бы вас.
— Каролина Францевна, — взмолилась я, окончательно потеряв терпение, и отстранилась, потому что запах был невыносим. — Ближе к делу! Я могу чем-то быть полезной?
Штаубе заозиралась, убедилась, что никто не подслушивает — нашла тоже повод для опасений, в курсе, похоже, все, кроме малышек и меня.
— Анастасия Ивановна упала с лестницы, — выпалила Штаубе, и я чудом не села на пол. Не то чтобы меня это задело, но, учитывая наш конфликт, меня могли бы и обвинить, пожалуй. — В классе… Юлия Афанасьевна поговорила с девочками, и она уверена, что Анастасия Ивановна уже и в классе… ох, какой стыд. Она была нетрезва, вы понимаете?
Я хлопала глазами как дурная. Софья тоже — потом она зачастила, что никогда не замечала за Миловидовой подобных пристрастий, но два года прошло и все же свобода, которая есть у преподавателей и классных дам, не всегда идет им на пользу.
— Между нами, — продолжала Каролина Францевна, и, к счастью, дышала уже не прямо на меня, — девочки помогли ей встать и отвели в комнату, и пришел доктор Хуфф, о, он знает столько тайн! Неприятная история, кажется, Анастасия Ивановна не сильно пострадала, но ваши девочки рано или поздно начнут задавать вопросы, и я…
— Да-да, ужасно, — закивала я, думая о своем. В самом ли деле Миловидова упала потому, что была подшофе? А Калинина? — Я боюсь, что мои девочки уже взрослые, чтобы сопоставить случившееся с Анастасией Ивановной с тем, что происходило с Натальей Филипповной. Она тоже падала, и девочки об этом знают.
— Владыка! — Каролина Францевна всплеснула руками. Аромат чеснока цапанул глаза, и я сморгнула. — О, нет. Нет, нет, Наталья Филипповна не брала в рот ни капли. Конечно, — и она доверительно наклонилась ко мне — да пропади ты пропадом! — Бывало, по случаю приезда ее величества и его высочества давали прием, вы, разумеется, не помните, воспитанниц не приглашали, но Наталья Филипповна, клянусь вам, только-только могла пригубить вино. И потом уходила, ей становилось трудно дышать. — Штаубе перестала возмущенно тараторить, подумала. — Девочки могут вас спросить, но знаете что? Скажете им, что Анастасии Ивановне стало худо?
Да ты знаешь детей еще хуже, чем я… Они не отстанут, пока не выпытают все, а если их не устроит ответ, такое додумают. «Худо» для них совершенно не объяснение ничему.
— Пожалуй, — протянула я, заглушая в голове крики Софьи — «Что ты задумала!». — Я скажу, что у нее нехорошее состояние перед ежемесячными днями. Заодно будет повод рассказать девочкам, что их ждет, чтобы они не пугались, когда подрастут.
Тысяча чертей! Софья расхохоталась, а Штаубе начала сползать по стене. Но возразить ей мне было нечего, не предлагать же версию, что Миловидова в положении… Я и насчет тех самых дней была не сильно уверена, так как сама всю жизнь переносила их постольку-поскольку, но по коллегам могла примерно предположить. Этого хватит.
А Калинина, выходит, не употребляла спиртное совсем. Что это значит?
— Ничего, полагаю, — рассудительно заметила Софья. — А должно?
Я неопределенно хмыкнула. В моем мире значить могло — от здорового образа жизни и нелюбви к алкоголю до заболеваний, а здесь? Возможно, Софья права, Штаубе не хочет лишних пересудов, а я ищу трудности там, где их нет.
Через четверть часа Миловидова вылетела у меня из головы. В спальне девочек ощущалось тепло — недостаточно, чтобы закрыть эту тему, но морозной ночью холоднее в дортуаре не стало, наоборот. Старая грымза экономит на отоплении, вызверилась я на Мориц, и здесь, куда ни плюнь, тоже воруют. Я найду на тебя управу, поклялась я, стиснув кулаки, как только Ветлицкий немного оттает.
Как у меня много дел, и какое малое количество я могу сделать без чьей-либо помощи здесь и сейчас.
Девочки не знали о случившемся с Миловидовой, привычно готовились ко сну, помогая друг другу раздеться и расплести косы, и были несколько оживленнее, чем вчера, и в то же время более уставшие. Тепло в дортуаре и игры на воздухе, и вот результат, и неужели это так сложно, что до меня никто до этого не додумался?..
Все наконец совершили вечерний туалет, и, пожелав малышкам спокойной ночи, я вышла из дортуара и почти со спокойной душой отправилась во Вдовий флигель. По пути я прижалась к стене, пропуская двух бородатых мужиков — они волокли куда-то вязанку дров. Значит, и я сегодня буду спать с комфортом, но все же, что за треклятая роскошь внешне и повальная нищета там, куда никто из чужаков не заглядывает?
Воруют.
Все двери комнат во Вдовьем флигеле были закрыты, и я задержалась у каждой, прислушиваясь и принюхиваясь. Если был доктор, то оставил какие-то снадобья, и они точно должны издавать специфический запах. Но ничего, ничего, и чисто случайно я услышала негромкий болезненный вскрик.
Я коротко стукнула и открыла дверь, не дожидаясь ответа. Комната Миловидовой была такая же, как и моя, и из окна здорово сквозило. Она повернула голову, увидела, кто зашел, и попыталась подняться, я махнула рукой.
— Зачем ты пришла?
— Проведать, — я закрыла дверь и села на стул. — Все же мы были в одном дортуаре довольно долго, чтобы считаться неплохо знакомыми.
— Что тебе нужно?
Ей было больно, может, не перелом, но серьезный ушиб или трещину она при падении получила. Но даже если она позволит мне себя осмотреть, толку будет мало. Я постаралась улыбнуться как можно добросердечнее и потянула носом: да, пахнет спиртным, и, кажется, Миловидова приложилась к новой порции недавно.
— Что у тебя болит?
— Я дочь врача, если ты не забыла, Сенцова, — сквозь зубы ответила Миловидова. — Мне не нужны ни твоя помощь, ни твое участие.
— Ладно, — я согласно наклонила голову. — Ты правильно думаешь, что повод для визита у меня не один, и я воспользуюсь тем, что встать тебе трудно. Мне не нравится, что ты провоцируешь девочек на издевательства друг над другом, и я настоятельно рекомендую тебе отказаться от этой привычки.
— Да что ты, Сенцова? — притворно-сахарно проговорила Анастасия, и прорвалось ее состояние навеселе, пусть сложно было назвать ее веселой. — Как травить меня, ты была первая. Сама Бахтиярова признала твою красоту, когда ты появилась в дортуаре, но что-то ты не вступилась, когда меня начали дразнить дохлой мышью и сравнивать с тобой, такой прекрасной?
— Бахтиярова была моей хорошей подругой, — зашептала Софья. — После выпуска она ушла в монастырь — она всегда этого очень хотела. А Миловидову дразнили не за гнездо из пуха на голове, а за то, что ее никогда не стоило просить ни о чем. Она даже фартук не могла никому завязать нормально.
— Нас сравнивали в тот день по опрятности, а не по внешности, если я верно помню, — холодно откликнулась я, далее словно считывая в памяти то, что Софья мне сказать не успела. Гофман знала? Безусловно, но не вмешалась ни разу, ладно, опустим. — Мне жаль, если ты от меня ждешь раскаяния, но то, что когда-то происходило с тобой, не причина подвергать этому же других, тем более маленьких девочек. Моя очередь спрашивать. Почему ты так удивилась, когда я прекратила избиение старшеклассниц?
Некрасивое лицо Миловидовой исказилось. Я посмотрела на очертания ее тела под одеялом, подумав, что преподавательница танцев, та самая Беранже, прошлась и по ее упитанности, отказывая в приеме в труппу. Софья признала, что я, пожалуй, права, не в одной лени дело.
— Кто-то тебя этому научил? — наконец разлепила губы Миловидова. — Ты не такая конченая дрянь, какой была в академии. Тебя не били, хотя и стоило бы, ты зазнайка и задавака, высокомерная, капризная, и дядя присылал тебе достаточно денег, чтобы ты могла бегать к Аскольду и просить его купить сласти хоть каждый день. — Ого, козочка, то есть ты приучилась к транжирству с детства. — Ты угощала нас, нищенок, словно кидала подачки. Не помнишь?