Измена в прошлом

Мы испытывали радостное воодушевление от воспоминаний прошлого. Оно буквально звенело вокруг нас в воздухе. Сверкало в Пашкиных синих как васильки глазах, в наших счастливых улыбках, в, по-весеннему расцветших, лицах людей вокруг.

– Пойдём! Всё равно здесь кофе дрянь. Помнишь, в кремле было летнее кафе-мороженое? Интересно, оно там есть сейчас?

– Посмотрим. Может, его уже открыли, тепло же.

Мы шли по улице держась за руки, и я с удовольствием подставляла лицо свежему апрельскому ветерку и ласковому солнцу.

– Я помню, когда была маленькая, мама привезла меня в выходной на прогулку в город. Мы ели мороженое в этом кафе. Знаешь, из таких металлических вазочек на ножке? Лето, жара, мороженое тает, стол липкий от лимонада и осы! Вот прям садятся на край креманки и сосут мороженое. И по горлышку бутылки с лимонадом толпятся. Жуть! Мне так страшно было, я ос боюсь!

Пашка только довольно и счастливо посмеивался, слушая детские воспоминания, и нежно сжимал мою ладошку.

– А я помню, когда отец служил в Казахстане, мы жили в закрытом гарнизоне посреди степи. Нам два раза в неделю привозили в гарнизонный магазин мороженое. Мы с пацанами ждали машину с утра. Ошивались у КПП, высматривали. Переживали, привезут – не привезут? Родители дадут двадцать копеек, и ты зажимаешь их в руке, чтобы не потерять. Мороженое было в бумажных стаканчиках и деревянная палочка отдельно. Слопаешь это мороженое, а потом ещё палочку сосёшь, пока вся сладость из неё не выйдет. Казалось, что ничего вкуснее нет. А в Германии мороженое невкусное было. Мне не нравилось.

Я с жадностью слушала Пашкины воспоминания о детстве. Почему в прошлой жизни мы не делились ими? Сейчас мне было страшно интересно знать о его детстве. Какое оно было? Как жил Пашка, где рос, взрослел, с кем дружил?

– Паш, а когда ты в первый раз влюбился?

– Первый раз точно помню! Мне года четыре было, или пять. Я влюбился в Снегурочку.

Я прыснула от смеха. Паша как всегда! В Снегурочку!

Мне в детском саду нравился мальчик Жан. Толстенький такой, неуклюжий. Но у него было очень красивое и непривычное имя. Ж-а-н! Я любила его только за это.

– Не смейся! Эта была первая и очень трагичная любовь. – улыбался муж. – Мы жили на севере, в маленьком военном городке, и на Новый год, для малышни взрослые сделали праздничный утренник. Ёлку нарядили, Дед Мороз, подарки с конфетами и орехами, всё как положено. Ну и Снегурочка. Настоящая! У неё была белая коса, белые ресницы и брови, голубые глаза. Я считал её самым прекрасным сказочным созданием.

Пашка загадочно улыбнулся и вдруг весело засмеялся.

– Она оказалась женой отцовского сослуживца. Они приходили потом к нам в гости. Но я свято верил, что она настоящая Снегурочка. Просто, почему-то замужем за черноглазым лейтенантом. Когда они перевелись служить куда-то на юг, я плакал. Боялся, что она там растает на солнце. Прям рыдал, а взрослые смеялись. Я не понимал и ещё громче ревел.

– Бедный, бедный Павлик! – я, смеясь, жалела маленького Пашку.

– Вот и они так ржали, – обиженно улыбаясь, пихнул меня плечом муж, – а у меня трагедия, между прочим, была.

– А потом, Паш? В школе влюблялся? – веселилась я.

– Постоянно! Во всех белоснежных блондинок! Только однажды, в тёмненькую девочку Дину. Но она меня отшила ещё на подлёте. У неё папа крутой был, полковник, командир бригады, и она была старше меня на четыре года. А ты?

– Я тоже. Ну, может, не влюблялась, но были мальчишки в школе, которые мне нравились. А после школы я встретила тебя. С тобой у меня шансов не влюбиться не было.

Пашка обнял меня за плечи и прижал к себе покрепче. Но бродить так, обнявшись, по узкой крепостной стене было неудобно, и он снова взял меня за руку.

– У меня тоже шансов не было, Юла. Я как твою косищу увидел, так и пропал.

– Снегурочку вспомнил? – шутливо нахмурилась я.

– Наверное. – подразнил Пашка, но потом ласково и осторожно взял моё лицо в ладони и внимательно рассмотрел его, словно увидел впервые. – Ты была настоящая. Нежная, такая красивая. И очень стеснительная.

– Была? Теперь другая, не красивая?

Пашка улыбнулся.

– Ты невероятная, Юля! Самая нежная, трепетная, вот только теперь смутить тебя очень сложно.

Я фыркнула на это заявление, и неожиданно зарделась, вспоминая, что мы сегодня творили в постели, когда проснулись. Освободилась из Пашкиных рук и повернулась лицом к городу. Здесь, на высокой, белоснежной стене кремля открывался красивый вид на центральную улицу и, лежащую под стенами, площадь с памятником Ленину.

Муж обнял меня со спины и положил подбородок на мою макушку.

– Красиво тут. Когда зацветут розы на площади, будет ещё шикарнее. Я жутко скучал по этому городу.

– Ты, наверное, видел и покрасивее.

– Видел. Но здесь осталось моё сердце.

Мы помолчали, думая каждый о своём. Я прожила в этом городе всю жизнь. Путешествовала много. Особенно в последние годы, когда стала нормально и стабильно зарабатывать. Но всегда с радостью возвращалась домой. Я любила этот знойный, жаркий и по южному зелёный город.

Это был замечательный весенний день. Мы долго бродили по старинному кремлю, по его аллеям, обошли по кругу стены, зашли в собор, в котором пока ещё была картинная галерея, потом его вернут церкви, отреставрируют, и будут проводить богослужения. Постояли на лобном месте, представляя, как здесь собирались толпы людей, проводили народные собрания и казни.

Кафе-мороженое было ещё закрыто, и мы отправились на набережную в поисках уютного кафе или ресторана с летней верандой.

Мимо озера, в котором плавали грациозная белые лебеди, извечная туристическая картинка нашего города. Мимо изящного здания планетария с его колоннами и красивым подъездным крыльцом.

По тенистой аллее из старых вязов и акаций вышли на широкую, закованную в бетон набережную с литыми, чугунными перилами ограждения.

Если бы я знала, чем закончится этот чудесный день…

Глава 43

Город наш – город рыбаков. Здесь не найдётся, пожалуй, ни одного человека, кто хоть раз в жизни не держал в руках удочку. Все – от мала до велика, ловят рыбу. С лодок, с пристаней, пирсов и причалов, просто с пологого песчаного берега или высокой парадной набережной, как сейчас.

В лихие девяностые мы выживали на рыбе. Её в реке было так много, что стоила она сущие копейки и продавалась на каждом углу. Сазаны, судаки, сомы, лещи или просто мелкая тарашка, краснопёрка и окуни.

Но раз в год наступала самая долгожданная и горячая пора. В конце апреля шла вобла.

Огромные косяки этой вкусной волжской рыбки шли так плотно, казалось, что рыба сама запрыгивает, даже на самые незамысловатые крючки и снасти.

Вот в эту, единственную в году неделю, все, у кого были хоть какие-нибудь удочки, выбирались на берег ловить воблёху. Так ласково местные называют любимую рыбку.

Увидев количество людей на каждый квадратный метр набережной, Пашка удивлённо присвистнул.

– Вот это я понимаю ажиотаж! Что происходит, Юла? Ты знаешь?

– Вобла пошла. – я потянула Пашку ближе к перилам. – Давай посмотрим! Я тысячу лет удочку в руках не держала!

– А ты любишь? – топал за мной муж. – Давай купим спиннинг, будем тоже на рыбалку ходить. Хотя я никогда не понимал этого увлечения. Скукотища же.

– Но не когда вобла идёт. – я смеясь буквально тащила Пашку за собой. – Сейчас такой клёв, что только успевай наживку на крючок насаживать! Червяки в ужасе закапываются поглубже. Ты видел, возле нашего подъезда весь газон перекопали? Червей дождевых искал кто-то.

Пашка что-то недовольно бурчал себе под нос, а я с азартом наблюдала, как народ только и успевал вытягивать из воды улов.

Половодье было в самом разгаре. Река разлилась во всю свою, и без того, немаленькую ширину. А сейчас ещё залила все острова и поднялась почти до самой верхней границы бетонных плит, в которые была закована набережная.