Измена в прошлом

– Ну что ты так на меня смотришь? Пей чай, пока горячий. – пододвинула она ко мне сахарницу. – Сахар клади, или вот, конфеты у меня есть. Остались со свадьбы.

– Говори, о чём думаешь. Что не так, мам?

Я смотрела на её поджатые губы, на нахмуренные брови.

– Признавайся, что хотела сказать?

– Я тебе уже не раз об этом говорила, Юль. Чем тебе наши парни не нравились? Простые, работящие, из знакомых семей. Мы все тут друг друга знаем! А Павел твой...

– Что Павел? – как тогда, так и сейчас уступать я не собиралась. – Чем Паша мой не угодил?

– Да угодил, угодил. Только одного ты дочка не понимаешь, – устало вздохнула мама. – не пара ты ему.

Я молчала и ждала продолжения, сжимая до боли в пальцах чайную ложку.

– Мы со свахой поговорили на свадьбе. Она мне про семью их рассказывала. Непростые они люди. Москвичи.

– И что?

– И то! – начала сердиться мама. – Молодая ты ещё, жизни не знаешь! Не ко двору ты там будешь. Москвичи на москвичках женятся, себе подобных ищут. Нагуляется твой Павел тут, наживётся с тобой, а потом в Москву уедет. А ты тут с дитём одна останешься.

Вот оно! То, в чём меня неустанно убеждали все кому не лень. То, что уронило мою самооценку ниже плинтуса, и мне понадобились годы, чтобы достать её оттуда. То, что Паша – звезда, а я всего лишь простушка, которую он от скуки подцепил. Недостойная его величия.

Я отложила в сторону ложечку, отодвинула от себя чашку с чаем.

– Вот сейчас посмотри на меня внимательно мама. Я что, уродина у тебя?

– Ну нет, конечно.

– Может быть, я у тебя дурочка, непутёвая, невоспитанная? – продолжала наседать я.

– Юль, ну что ты говоришь?! Ты у меня красавица. И неглупая совсем…только… – мама замялась, маятно вздохнула и подняла на меня взгляд от чашки, в которой прятала его.

– Что только? – уф…Юлия Владимировна, умерь свой суровый начальственный тон. Перед тобой не грузчики, уборщицы и садовники, которыми ты запросто командовала как ротой солдат. Перед тобой мама. Вон и губы у неё уже дрожат.

– Мам, – я как могла, постаралась смягчить тон, – ты даже не переживай. Всё у нас с Пашей будет хорошо. И с отцом его я тоже справлюсь. Вот увидишь! А Паша… ну красавец, конечно, но и меня не мусорке нашли! И пожалуйста, не говори мне больше такого. Пашка ничем не лучше меня!

Глава 32

Я понемногу привыкала к своей новой жизни. Иногда ещё удивлялась наивной вере людей в светлое, стабильное будущее. Всё чаще прикусывала язык от желания рассказать о том, что нас всех ждёт.

Радовалась, встретив случайно старых знакомых, которых уже потеряла в прошлой жизни. Слушала, о чём мечтают и что планируют девочки на работе и иногда позволяла себе давать им советы, которые могли бы уберечь от последующих неудач.

Например, нашей признанной красавице и умницей Иринке не ходить на свидание к Ивашкину. Она выйдет за него замуж, а этот балбес в девяностые продастся в рэкет и, в конце концов, сядет на десять лет в тюрьму. А потом ещё на семь. Иринка будет носить передачи, а Ивашкин, между отсидками, поколачивать её из-за ревности.

Буквально силой заставила свою любимую бабушку, пока ещё бодрую и полную энергии, сходить к врачам и обследоваться, чтобы выявить и начать лечить болезнь, которую она запустила и слишком поздно обратилась за помощью в прошлом.

Но Иринка так и продолжала бегать на свидания к своему Ивашкину, а бабушка, смеясь, махнула рукой "да нормально у меня всё".

Самое мучительное было знать о том, кто и когда уйдёт из жизни. Тяжело было встречать этих людей и молчать. Я не понимала, могу ли я предупреждать их о чём-то? И если мои предсказания начнут сбываться, то как отреагируют люди?

– Юль, не лезь ты в это. Не вмешивайся. У каждого своя судьба. – Паша, до этого внимательно слушавший меня, резко встал со стула и нервно заходил по комнате. – Ты не можешь спасти каждого, ты не Господь бог, не тебе решать, как им жить и умирать.

– Я понимаю, Паш. Но как промолчать? Знать и не предупредить? Сердце разрывается иногда, так жалко. – съёжилась я в углу дивана.

– Ты не несёшь ответственность за всех этих людей. – Пашка сел рядом, развернул меня за плечи лицом к себе и поймал мой взгляд. – Теперь подумай, Юль. Если всё, что ты будешь говорить, начнёт сбываться, а оно начнёт, потому, что люди всё равно будут поступать по-своему, как к тебе вокруг относиться начнут? Будут шарахаться от тебя, как от прокажённой. Считать, что ты приносишь несчастья. Пускай всё идёт как предначертано. Думаю наша задача сейчас совсем в другом.

– В чём, Паш? – этот вопрос мучил меня с самого начала.

Пашка задумчиво пожал плечами.

– Не знаю, Юла. Возможно, наши дети. Сергей и может быть ещё кто-то, кого мы могли родить, если бы не расстались. Думаю, мы должны что-то исправить. Неспроста оказались именно в этом периоде нашей жизни, а не родились заново младенцами.

– Думаешь, со всеми происходит то же что и с нами? Ну... после смерти?

– Да кто его знает, Юль. – Пашка напряжённо потёр лоб, а потом тряхнул головой, словно разгоняя стаю роящихся мыслей. – Никто ещё не возвращался оттуда. Не рассказывал, что бывает потом.

Я прильнула к мужу, обняла за талию, спрятав лицо у него на груди.

– Мне немного страшно, Паш.

– Не бойся, Юла, не переживай. – Пашка обнял меня в ответ, прижал покрепче к себе и поцеловал в макушку. – Будем просто жить. Делать что должно и будь что будет. Всё будет хорошо.

Здесь, в кольце сильных рук, на широкой и твёрдой груди я, вопреки всему, чувствовала себя наконец-то дома. Рядом с мужем мне было спокойней. У меня снова была своя крепость, семья. Катастрофически не хватало только сына.

– Расскажи мне о Серёже, Юль. – Пашка словно подслушал мои мысли. Он всегда чувствовал меня лучше других. Моё настроение, мои намерения, моё самочувствие. – Расскажи, каким был наш сын?

– Он похож на тебя. – Я немного отодвинулась, рассматривая Пашкино лицо. Изучающе провела пальчиком по ровным чёрным бровям, чуть коснулась длинных пушистых ресниц, которым позавидовала бы любая девчонка, по капризной линии верхней губы. – Особенно глаза. Синие-синие, как у тебя.

Пашка чуть прикрыл веки, наслаждаясь мимолётной лаской. Поймал мою руку и, дрогнувшими губами, поцеловал мякушку, блуждающего по его лицу, пальчика.

– Серёжка очень умный и целеустремлённый. Ещё в седьмом классе решил, что станет врачом. Готовился к поступлению, изучал химию и биологию. После девятого всё лето пахал на стройке, чтобы заработать на репетиторов. Все ровесники купались, отдыхали, а он с утра до позднего вечера вкалывал. Не хотел, чтобы я брала подработку.

Пашка откинулся на спинку дивана, чуть прикрыл глаза, спрятав боль и сцепив зубы, молча слушал.

Я могла говорить о Серёжке часами. От рассказов о сыне мне становилось немного легче, даже радостнее на истосковавшемся сердце. Словно я на это время снова была с ним рядом. Вот же он, живой, стоит перед моими глазами испуганным первоклассником, или размазывает по потному, чумазому лицу злые слёзы боли и обиды, когда в пятый раз падает с велосипеда, на котором учится кататься.

Или он пятиклассник весь разрисованный в зелёную точку, потому что именно в этом возрасте его догнала ветрянка. Зашёл к другу за книжкой, а там заболевшая маленькая сестрёнка. Пять минут в квартире с больным ребёнком и Сергей неделю жутко температурил и каждый сантиметр его кожи был усыпан зудящими пузыриками ветрянки.

Или читающий книгу сидя за кухонным столом, а рядом стоит забытая тарелка с давно остывшим супом.

Или азартно рубящийся в приставку Dendy, сидя прямо на полу перед телевизором. Долговязый, немного неуклюжий подросток, с пробивающимся первым пушком на лице и ломающимся голосом.

– Знаешь, он был удивительно беспроблемный ребенком. Сообразительным, вдумчивым и очень добрым. Кормил всех бездомных собак и котов по дороге в школу. – я не могла без улыбки вспоминать, как сын тайком скармливал подвальным кошкам бутерброды и булочки, которые я давала ему с собой в школу. Когда я это выяснила, стала складывать для животных в отдельный пакетик остатки еды.