Ведьмина Ласка

– А в чём? Проклятье богов-то.

– Так и скажи тебе, – щурится она. – В любви дело, Василиса, в любви. Но да ладно, говори, зачем пожаловала, о чём или с кем говорить будем?

– Мне подсказали, что могу увидеть родственницу свою, из другого мира. Спросить, что со мной сталось и кто я такая. Вот, пришла просить совета предков.

– Предков… А знаешь ли ты, девочка, что духи не всегда правду говорят? А иногда и не позволено им. Всё равно хочешь увидеть?

– Мне сказали, что я ведьма с запечатанным даром. Хочу знать, почему мама на это пошла.

– Не ответит она, – вздохнула сочувственно пантера.

– Но как же… ты только что сказала, что может недоговорить…

– Что сказала, так и есть, но мать тебе услышать не дадут. Близких родственников никогда посланцами не отправляют. Жди кого угодно, но не её. Всё равно согласна?

Раздумывать долго не приходиться. Надежда была увидеть маму, но раз не судьба, то...

– А кого же тогда? На любого родственника согласна!

Пантера сказать не успевает, её тело сотрясает сильная судорога, по лоснящейся чёрной шерсти идёт рябь, а зелёные глаза закатываются ко лбу, как будто зарастая белёсой мутной плёнкой.

Когда в следующий раз она открывает пасть и начинает говорить, я прирастаю к корню, не в силах даже мизинцем пошевелить.

– Тётка я твоя, Иринкой звать. Ну, здравствуй, племяшка.

Замогильный, булькающий, как будто у говорившей полон рот воды, голос продирает тело липким щупальцем ужаса. Неживые глаза смотрят в упор не моргая.

– Я…я…– сиплю, откашливаюсь и пытаюсь звучать смелее, где-то на подкорке сознания понимая, что пантера не может ступить с цепи, а значит и мёртвая родственница плохо мне не сделает. – Думала, что с предком дадут увидеться, а не… так…

Пантера заходится то ли в кашле, то ли смеётся.

– Ой, насмешила, – выплёвывает она. – Ты на себя глянь, белее мела сидишь. А это только меня слышишь. Камнем бы и замерла, если бы ещё увидела. Поверь, не очень приятное зрелище. Ну так что, – моя родственница оглядывается, тоскливо вздыхает, – зачем пожаловала? Спрашивай шустрее, Милка хоть и добрая, но терпение не безграничное, да и болеть теперь будет, дня два.

– Я не знала, что у мамы была сестра…

– И сестра, и мать, и жизнь сладкая. Всё было, у сказочницы нашей. А она в облаках витала, да о любви мечтала. Я-то пошустрее была, а она всё о принце грезила.

– А магия? Почему запечатала?

– Дура потому что. Всем известно, что запечатать, не значит лишить. И до поры до времени она спать будет, а затем как рванёт… не рвануло ещё?

– Нет…

– Значит, неинициированная… – понятливо протянула тётя Ира.

– Что это значит?

– То и значит, не любилась ещё ни с кем.

– Вы о сексе?

– О нём, о чём же ещё, – мечтательно хихикнула она. – Чтоб ты знала, ещё задолго до рождения нашего мира любовная магия и чары творили чудеса. Магия жизни, так раньше её называли, а всё потому что имеет дело с энергиями невидимых миров. Самая мощная сила для привлечения богатого урожая, благосостояния поселений, победы над врагами. Когда человек един со своей половинкой, достигает пика, он же един и со вселенной. – Она замолкает резко и совсем по-человечески прикрывает пасть лапой. – Ой, а что ж я тут разболталась! Тебе хоть восемнадцать есть, девонька?

Фыркаю, давая понять, что уж слишком поздно опомнилась родственница.

– Так что там с инициацией и магией жизни? – поторапливаю я.

– Ну вот, когда ведьма искренне любит и соединяется с возлюбленным своим, энергии иных измерений, которые невозможно увидеть, но которые незримо влияют на нашу жизнь, прошивают тело ведьмы, наполняют её как молоко кувшин, позволяют ведать и видеть, предчувствовать. После инициации все тела ведьмы – будь то физическое, духовное или ментальное, все они соединяются, позволяя ведьме пользовать и “тонкие” грани, щупать изнанку мира.

– Тонкие? – тихо переспрашиваю я, но тётка слышит.

– Ну вот гадания, разговоры с фамильярами и духами, какая непонятливая, – ворчит недовольно.

– И почему же мама меня решила этого всего лишить?

– Ясно почему, – фыркает пантера. – Мачеха твоя, всё по бабкам шаталась, мужика отобрать хотела, чёрную, злую силу призвала. А сестрица уж больно малахольной была. Добровольно от силы отказалась, чтоб с дурачком, отцом твоим жить. Ещё и тебе магические потоки связала, чтоб не искушать тьму.

– Зачем же?

– Возле каждой ведьмы должна быть наставница. В Навьем так и заведено, не то что в городе. Всем здесь ясно, что лучший путь для ведьмы — когда рядом есть старшая сила, лучше кровная. Как ты родилась, я уж утопла, а старших баб в нашем роду и не было. Так что теперь, Василиса, свой путь тебе мерить, набивая собственные шишки… Кстати, про них…

– Про шишки?

– Угу, про одну... – пантера мешкает, словно не решается продолжать, а мне резко становиться сонно. Всё, что она говорит, звучит сказочно и дивно, хочется слушать, но спать ещё больше. – Так вот! – восклицает она громко, что я подпрыгиваю на месте. – Мужика тебе надобно лучше местного, навьего, хватит, и так кровь разбавили. К тому же, выброс силы будет мощным, чтоб поглотить и разделить с тобой мог. Вот, кого-то ищи, кому надо помощь магическая, двуликого. Как я сейчас.

– Э-э, – тяну непонятно. – Утопленника?

– А ты подумай получше, кого перед собой видишь, – переходит в загадки она. – Я волк только на двух ногах.

– При чём здесь волк? – моргаю я, аж сон уходит.

– Днём мы спим, а ночью встаём, днём-лежим, а ночью-идем? – ещё больше путает она.

– Вампиры?

– Вот дурья башка, – ворчит, царапая когтями лавку, – последняя попытка, Василиса, уходит мое время. – Пушистый, сладкий, ласковый, но все же мелкий пакостник?

– Кот?

– У куклы своей спроси, – рыкает раздражённо. – Оберег она твой, сила в ней наша, родовая, – по телу кошки вновь бежит крупная рябь, – и ему скажи, что простила я, давно. Поняла?

Тело пантеры резко выгнулось, до хруста. По поляне прокатился тихий, пронзительный скулёж.

Подхватившись с корня, я подошла к кошке намереваясь погладить, но из ее пасти донёсся грозный предупреждающий рык.

– Не подходи-и, пр-риш-шиб-у, – вновь пророкотала она сквозь зубы. А зелёный полыхающий взгляд пробил до самого нутра. – Не ус-снула? – прозвучало удивлённо.

– Так вот какие это сказки? – ахнула я.

– Кт-то чт-то хоч-чет, то и слыши-ит, но никогда не помни-ит, – подтвердила она. – Только-о сказ-зки пус-стые в голов-ве и ос-стаютс-ся.

– Но я ведь не забуду? – спросила у кошки.

– Ты и не уснула. А сейчас иди, – она устало опустила голову на лапы, отворачиваясь, и совершенно не по сказочному добавила, – хреново мне. Вечно душу всю вытрясут, гости эти.

Глава 13

Емельян

– Эй, хозяйка, тук-тук, – постучал по голове, потому как от калитки уже отошёл, а до двери избы ещё не доковылял. Василиса сидела на крылечке: светлые, модные джинсы плотно обтягивали худенькие икры. Подвёрнутые штанины оголяли косточку на щиколотке. Красивая, как смертный грех, ей Богу!

– Ты чего это? В царевны-Несмеяны метишь? – не дождавшись ответа, да даже реакции хоть какой-то, подошёл вплотную и без приглашения (мы не гордые), сел на тёплое ещё, нагретое за день солнцем, дерево ступенек. Васька пахла лесом, травами и чем-то сладким. Таким, что хочется потянуться ближе, принюхаться и может даже попробовать на вкус. Пришлось напомнить себе мысленно, чьих она будет. Это отрезвляло. Потому что ни распухшие глаза, ни покрасневший нос не делали её страшненькой, как случалось со многими бабами на моей памяти. Ревущая Иринкина племянница была много краше своей тётки. Крупные слезинки поблёскивали в отсвете развешанной над входом в дом гирлянды из старых лампочек и от этих переливов и без того ясная радужка казалась мерцающим драгоценным камнем в оправе пушистых, слипшихся от влаги ресниц. Слезинки группировались в аккуратные струйки, как натренированные бойцы за справедливость на митинг. Стекали по щекам, повторяя изгибы аккуратных скул. И до того красиво очерчивали контур лица, что хотелось медленно, чуть касаясь кожи, повторить их маршрут пальцем.