Страница 47 из 51
От мыслей этих решимость моя только крепнет.
Скорее, пока не поздно!
Нетерпеливо рванул на себя ручку. Надо успеть, пока Яда еще жива, пока душа ее еще не отдана Чернобогу, пока в подземном только отголоски, что скоро новое поступление. Это мой единственный шанс осуществить задуманное.
Душа за душу! – так легко и очевидно.
План настолько прост, что внутри раздирает страхом от мысли: “вдруг не получится”.
Скажи мне кто еще пару месяцев назад, что надумаю ТАКОЕ, вышвырнул бы к лешему психическое здоровье поправить. И вот. Стою. Сжимаю в руках украшенное золотом и алмазами яйцо со смертью Кощеевой. Аккуратно, сцеживаю в желоб кровь. Щелкает механизм артефакта, признавший владельца.
Тонкая серебряная игла воткнута в черный бархат подложки и тоже кажется черной из-за игры светотени.
«Давно я здесь не был…»
Аккуратно высвободив металл из бархата, сжимаю в ладони. Крайне странное ощущение – держать в руках собственную смерть. Так всегда боялся, что кто-то найдет способ выкрасть. С детства помню липкий страх, что бежал по спине. А теперь вот не страшно совершенно.
Я думал раньше, старое сказочное “и жизнь не мила” – глупости для красного словца. Только сегодня понял, что сказка не ложь. Что не хочу отпустить ее, а сам остаться.
Зачем? Что делать на этом свете тогда?
Звучит до противного пафосно, я ж первый противник розовых соплей и киношной романтики. Дело ведь вообще не в ней, не в романтике. Как подумаю, что больше не увижу ее, не прикоснусь – хоть сам иди в Смородинке топись. Да кто ж мне даст с проклятием бессмертия-то.
Вернувшись порталом застал всю ту же компанию. Скрюченная Яга медленно гладит внучку по волосам. Желтовато-серые пальцы мелькают в цветных прядях.
Серафима, заломив руки, зло смотрит на Горыныча. Видимо, успел ей популярно объяснить, что с Ядвигой, откуда эта чернота под кожей и какие перспективы.
Противоядия ведь нет. Нельзя спасти человека от “Черной смерти”, но я не собираюсь спасать.
Я собираюсь ее убить.
Смерть очищает и стирает все долги перед богами.
Ты чист после перехода через огонь Смородинки. Как бы колючка не заполучила проклятие, медленно ее убивающее, избавиться от него нельзя. Только помочь скорее сработать.
«Как же я, дурак, раньше не заметил?!»
Слабость ее ничем не подкрепленную, тошноту… Вот где дрянь прорастала внутри моей девочки.
Ни волки ее не учуяли, ни я сам. Потому что не оставляет она следов никаких. Настаивается в крови, раскрывается медленно, как аромат духов, въедается в тело, чтоб прорасти чернотой прямо в человеке. Даже Ладомила не заметила. Хоть и хозяйка леса Навьего.
«Ты уж прости, Яга. Придется не только мне рискнуть ради Яды».
Подхожу к кровати. Бледная и почти неживая, моя колючка лежит на покрывале, похожая на спящую красавицу.
В самом деле безумно красивая даже сейчас. Опускаюсь рядом на колени. Не много нам досталось побыть вместе. Все кусались, как звери дикие, а теперь…
«Откуда же ты эту заразу поймала, Яда? Выходит, пока по лесу бродила».
И тут моя вина. Ну что стоило не отпускать ее одну? Зачем только наорал тогда, в кабинете. Ясно зачем, оттолкнуть хотел. Страшно было. Теперь-то в разы страшнее.
С другой стороны, а кто его знает, как все обернулось бы, не пойди Ядвига за подругой своей к волколакам.
Слишком мы упрямо отрицали, что судьба быть вместе. И она боролась, и я не уступал. Может, не будь встречи в волчьей деревне, так бы и мучались порознь.
«Зато была бы цела».
Смотрела сейчас бы на меня со злостью, спорила. Пусть бы и спорила, пусть бы нервы мои на локоть наматывала, как бывало чуть не каждый раз! Только живая!
Глажу ее по щеке, спускаюсь к груди. Призвав магию, чтобы наверняка, втыкаю свою иглу ей в самое сердце. Тело выгибается дугой, старая Яга со стоном падает на пол замертво.
Все так. Она ведь по воле богов кормится за счет жизненных сил Яды.
А Яду я убил.
Почти…
Не раздумывая, обламываю кончик иглы. Как легко поддалась… Магия, вырвавшись из моей груди, окутывает тело Ядвиги – это последнее, что вижу перед тем, как удушье сжимает горло и наступает чернота.
– Отец, как происходит передача цепей наследнику? – мне семь, до совершеннолетия еще долгих 11 лет, но уже сейчас очень хочется скорее стать взрослым.
– Старший Кощей втыкает иглу свою в сердце нового, передает ему силу, приковывает цепями сердце к Навьему. Чтоб не стучало вдали от леса и Смородинки.
– А сам умирает, выходит? – от мысли, что отец умрет не по себе. Тогда, мальчишкой, я его еще любил. Восхищался и брал пример. Глупый был щенок, ни черта в жизни не смыслил. Казалось, кто сильнее – тот и круче. Надо чтоб ты кремень, чтоб ни чувств у тебя, ни слабостей. А толку тогда от жизни? Пресная, суп недосоленный.
– С чего бы это? Чтобы умереть иглу надо сломать. Не просто же так говорят, что смерть Кощеева в ней.
Если бы не этот разговор, может, и не пришло бы в голову никогда махнуть свою душу на душу Яды, привязав ее к Навьим своим же цепям.
Пусть все получится, пусть в момент общей смерти Чернобожье царство притянет не ту душу, что планировалось изначально. Душу Ядвиги ведь я Кощеевой иглой приковал к миру. Пусть это временный трюк – не бывать Кощеем девчонке, тем более из чужого рода, но даст мне фору. А когда уж буду на той стороне от Смородины, так поздно торговаться.
Правила есть правила: мертвое должно оставаться мертвым и обмену уже не подлежит. Рискованный, безумный и смелый план.
«Пусть все получится!»
Как бы хотелось знать, что все получилось. Чувствую, как пышет жаром Смородинка.
Голой душой еще жарче нырять. Вот отчего души все прошлое свое забывают.
Выжигает через боль. Искупление огнем, о котором все говорят – вот оно.
Живи Яда. Чернобог получил положенную душу.Твой долг выплачен.Ты свободна.
Глава 30
Темно…
Темно, тихо и спокойно.
Хорошо…
Я пустота, я ничто, меня нет и я есть везде. Ощущается странно и до жути приятно.
Я - сама тьма.
Вдали, разномастными отголосками и шепотками отсвечивают отголоски странного, чужого мира: протяжный, нетерпеливый сигнал проезжающего мимо автомобиля. Он появляется и исчезает внезапно, разрывая мозг назойливым визгом. За ним следуют голоса. В их какофонии мне удается распознать голос мамы и бабушки, затем Серафимы, за ним визжит соседка, тётя Инна. По правде, она всегда звучит недовольно, потому что мы отказались арендовать именно ее квартиру. Остальные смешиваются в неясный монотонный гул, из которого я изредка вычленяю чей-то конкретный: опять мама, бабушка, неожиданно папа, его голос я уже подзабыть, затем проскальзывают преподаватели, случайные знакомые… Они появляются и тонут в общем гуле.
На задворках я слышу еще пару голосов, но они звучат по-другому. Как будто не принадлежат миру асфальтированных джунглей.
Кто это? Не помню… только имена: Елена, Маша, Заряна, Тим…
Вновь накатывает спасительная волна тьмы, омывает разум своими очищающими от информационного мусора водами.
Хорошо.
Кто-то протяжно воет у самого уха…
Морщусь. Зачем так шуметь? Невидимые путы сковывают тело, пронзительно впиваются в кожу, достают своими иглами до костей, якорятся, прорастая мелкими шипастыми отростками. Тянут… выворачивая наизнанку, тянут куда-то…
Нет. Нет. Нет. Я не хочу в тот уродливый, каменно-металлический, сплошь лицемерный, жестокий мир.
- ОСТАВЬТЕ МЕНЯ! – ору во тьму.
Она щериться до боли знакомой улыбкой и красным маревом глаз.
Красным маревом… любимых, самых родных, самых желанных глаз.
- Вернись. Вернись. Вернисьвернисьвернись, - сливается все в одно слово, в одни шепот, в одну мольбу.
- Я не хочу в этот мир.
- А в другой? - спрашивает тьма. – Туда, где лес, тихая гладь озёр, где есть место чудесам и волшебству.