Страница 107 из 136
Глава 18
— Я н-не понимаю! Зачем? — неожиданно не справился с эмоциями Валера. И даже негромко взвыл от боли, стягивая с себя частично замазанный гарью и частично покрытый стойкой ледяной изморозью наплечник.
Когда последние элементы его доспеха были брошены на пол, Валера обессиленно свалился в кресло. Его контактный комбинезон в некоторых местах был прожжен или даже порван, в прорехах виднелась обожженная кожа и порезы. Я машинально отметил, что принцу сегодня почему-то доставалось больше всего. Хотя и остальные выглядели потрепанными — бронекостюмы у всех под замену.
Надежда свои доспехи уже давно сняла и сейчас распустила косу, рассматривая частично подпаленные пряди. Илья бронекостюм пока даже не начинал снимать, сидел в углу медитировал, а Модест суетился вокруг Эльвиры, помогая ей как обычно. У нее заклинил доспех на стыке сапог и поножей, и черноглазый оруженосец царевны пытался вручную выбить стопора. У Модеста ничего не получалось, но Эльвира сохраняла смиренное молчание — запрокинув голову и явно терпя боль. Это заметил Валера, который без слов поднялся, в два резких и злых движения справился с заклинившей броней и, вновь вспомнив о том, что только что жалел себя, поковылял обратно к креслу, сдержанно ругаясь под нос.
Конечно, Валера проявлял несдержанность не от боли — он может перетерпеть и гораздо более сильные страдания. Сам видел не раз, знаю, о чем говорю. И я сейчас понимал, что принц бесится и даже испытывает практически физические страдания от мучительной неопределенности, а также кажущейся бессмысленности наших действий.
С момента прибытия полковника Николаева минуло уже пять дней, и со вторника все долгие (очень долгие) вечера были заполнены обязательными тренировками. Монотонными и однообразными. На открытых полях площадок Большой арены несколько гимназистов третьего года обучения, среди которых были братья Борисы, по поручению полковника закидывали нас, до полного своего или нашего изнеможения, перворанговыми базовыми конструктами четырех стихий.
Во время этих тренировок раз за разом мы выполняли банальное задание — пересечь площадку из точки А в точку Б. На пути нас в засаде ожидали противники — которых мы также должны были атаковать. Вот только был один неприятный момент — магические конструкты в нас летели самые настоящие, а вместо оружия у нас были имитационные комплексы, лишь подсчитывающие нанесенный нами ущерб. Объем которого с самой первой тренировки приобрел обязательные значения, ежедневно увеличивавшиеся.
После такого несправедливого расстрела, в одну сторону, до поздней ночи каждый из нас вынужден был выполнять простейшие упражнения ментальных практик. И большая часть была из тех, что под руководством фон Колера мы уже давно освоили в совершенстве.
Обязательные к выполнению задания были, а вот поинтересоваться о насущной необходимости их выполнения возможности не было — во вторник, после того как принял наши доклады, полковник Николаев дал нам утвержденный план тренировок и попрощался до следующей недели, покинув Архангельск.
Меня, как и Валеру, тоже происходящее нервировало. Но я — в отличие от принца, относился ко всему гораздо проще. И сейчас, сняв разъеденный ударом кислотной плети воротник горжета, негромко заговорил ни к кому конкретно не обращаясь, но так, чтобы все слышали:
— «Пришивайте подворотничок к воротничку». — «А мы не умеем». — «Никто не умеет… Дело не в умении, не в желании, и вообще ни в чем. Дело в самом пришивании подворотничка».
Даже Эльвира, которая, отойдя от сброшенных грудой элементов брони, сейчас спускала контактный комбинезон до пояса, так что стали видны пятна многочисленных ожогов, отвлеклась и повернулась ко мне.
— Ты это к чему? — первым поинтересовался Валера, которому явно требовался повод для выхода накопившегося раздражения.
— Да так, вспомнилось что-то, — хмыкнул я и сразу же поморщился, потянув в стороны части раскрывающегося нагрудника. Чувствовал себя как запеченная на гриле курочка, и очень хотелось поскорее оказаться в руках гимназисток-практиканток с лекарского факультета.
— Я согласен с Валерой и не отказался бы от пояснения, зачем нам все это, — неожиданно произнес Илья, снимая шлем и взъерошив мокрые от пота волосы. Светловолосый крепыш, обычно молчаливый, во время наших тренировок сохранял абсолютное спокойствие, и сейчас его вопрос прозвучал просто как озвучивающий мнение комментарий, а не как недопонимание или даже возмущение.
Совершенно неожиданно эти его слова полностью пролили для меня свет на возмущение Валеры. Я сам ведь происходящее воспринимал как должное — никогда не был против учиться. Пусть даже и подобным образом, без первичного понимания сути процесса и направления движения — тем более что результат Николаев обозначил более чем ясно.
Валеру явно выбивало из колеи совсем не это; он, едва коснувшись самых высоких граней реальности — покуражившись в небоскребе корпорации, пообщавшись с одаренными высшего ранга и побеседовав с самим Императором, просто опустился с небес на землю, в рутинный учебный процесс. Я, как помню, впервые испытал подобное в прошлой жизни, когда вернулся с международных соревнований и пришел в свою обычную общеобразовательную школу. Для того, чтобы в обязательном порядке слушать на уроках, допустим, английского языка то, что я и так уже знал, без возможности пропустить занятия. Тогда я впервые вернулся в до боли обыденную обстановку, которая ранила своей обычностью по сравнению с яркими красками недавних масштабных событий. И это было непросто.
Вот и Валера сейчас, спустившись с небес на землю к обыденной рутине, подсознательно не мог это понять и принять, а методы Николаева лишь усилили эффект фантомной боли от недавнего причастия к судьбам мира и великим делам.
— Николаев — настоящий полковник, — произнес я, откидываясь на спинку кресла и задышав ровно, загоняя на задворки восприятия жгущую боль от ожогов.
— И? — поинтересовался Валера, которому все более явно хотелось выплеснуть раздражение.
— И он олицетворяет дух в армии. Скажи, что в армии главное? — спокойно спросил я, но тут же ответил сам: — Правильно, дисциплина. А на втором месте?
На второй вопрос ответа я не ждал, пусть он и казался очевидным, но только собрался озвучить его вслух, как заговорила Эльвира.
— Меры по недопущению нарушения дисциплины, — опередила меня царевна. Она тоже уже сидела откинувшись на спинку кресла и полузакрыв глаза.