Патрик Кензи

— Пользуйся на здоровье.

— Я найду Софи. Ты найдешь крест. Я тебе позвоню.

Он снова засмеялся и положил трубку.

Когда я вернулся в дом, меня всего трясло. Адреналин стучал в затылке так, что разболелась голова.

— Какое отношение вы имеете к Белорусскому кресту?

В мое отсутствие Дре, похоже, успел не раз приложиться к фляжке. Энджи сидела в кресле возле камина. Почему-то она показалась мне маленькой и словно потерянной. Она посмотрела на меня взглядом, в котором читались боль и даже безнадежность. Аманда пристроилась в дальнем уголке дивана. На столике рядом с ней светился экранчик «видеоняни». Она читала «Последний вечер в „Лобстере“». Увидев меня, она положила раскрытую книгу на журнальный столик обложкой вверх.

— Ты к кому обращаешься?

— Я спрашиваю, к Белорусскому кресту…

— Ты обращаешься к Белорусскому кресту?

— Аманда!

Она пожала плечами:

— Я даже не понимаю, о чем ты. Какой такой крест?

Времени на пустую болтовню у меня не было. Оставалось всего два варианта: угрозы или обещания.

— Они разрешат тебе оставить ребенка.

Она распрямилась:

— Что?

— Что слышала. Если этот умник, — я кивнул на Дре, — сможет по-быстрому раздобыть другого младенца, они позволят тебе оставить Клер.

Она развернулась в его сторону:

— Сможешь?

— Не исключено.

— Твою мать, Дре, — сказала она, — да или нет?

— Я не знаю. Есть одна девчонка, у которой срок вот-вот подходит. Но когда точно она родит, сказать невозможно. Тем более с моим оборудованием.

Аманда сжала и разжала челюсти. Обеими руками убрала волосы назад, взяла со столика резинку и завязала хвост.

— Значит, звонил Ефим.

Я кивнул.

— И он назвал условия.

— Он выразился довольно-таки определенно. Верни крест и какого-нибудь младенца, и они о тебе забудут.

Она подтянула колени к груди и захватила пальцами ног диванную подушку. Казалось, с забранными назад волосами черты ее лица должны были выступить ярче, но эффект оказался прямо противоположным. Она снова стала похожа на ребенка. На до смерти напуганного ребенка.

— И ты ему веришь?

Я сказал:

— Я верю, что он верит. А сможет ли он провернуть дело под носом у Кирилла и его жены — это уже второй вопрос.

— Все началось, когда Кирилл увидел фотографию Софи. Это одна из… — она уставилась на диванную обивку, — услуг, которые им предоставляет Дре. Кирилл с Виолетой увидели Софи. Вроде бы она оказалась похожа на младшую сестру Виолеты. И тогда они решили, что им нужен ребенок Софи.

— То есть ситуация может быть сложнее, чем я понял со слов Ефима?

— Она всегда сложнее, — сказала Аманда. — Сколько тебе лет? Не маленький вроде…

Я усмехнулся.

Аманда взглянула на Дре. Тот сидел, больше всего похожий на собаку, которая ждет, когда хозяйка позовет ее гулять или даст поесть.

— Даже если мы найдем другого младенца, что это изменит? Получится, что мы отдаем ребенка двум психопатам.

Я кивнул.

— Ты сможешь жить с этим грузом на совести?

— Моя цель была найти тебя и спасти Софи. Дальше я не заглядывал.

— Какой ты правильный.

— Люди, живущие в стеклянных домах, не должны кидаться камнями. Особенно люди с похищенным младенцем.

— Знаю. Просто мне это все напоминает историю двенадцатилетней давности. Когда меня вернули Хелен.

— Мы сейчас не об этом. Если хочешь высказать свое мнение обо мне, сделаешь это позже. А пока нам надо во что бы то ни стало найти крест и достать другого младенца.

— А если не сможем?

— Достать другого младенца?

— Понятия не имею. Зато уверен, что с помощью креста мы купим себе немного времени. Он должен быть у Кирилла не позже вечера субботы. Если он его не получит, они убьют нас всех. Включая мою семью. А если мы его отдадим, у нас будет еще пара дней на решение проблемы с младенцем.

Энджи уставилась на меня широко раскрытыми глазами.

— По-моему, хороший план, — сказал Дре.

— По-твоему, — сказала Аманда. Она повернулась ко мне: — А что, если они нас обманут? Ефиму надо одно: выяснить, где я нахожусь. А у меня не так много мест, где можно спрятаться. Ты нашел нас за один день. Что ему помешает получить крест, а потом заявиться ко мне за младенцем?

— У меня нет других гарантий, кроме его обещания.

— И ты в него веришь? Слово наемного убийцы, который начинал преступную карьеру в Москве, среди солнцевской братвы?

— Я даже не знаю, что это такое, — сказал я.

— Банда, — сказала она. — Братство. Представь себе организованную преступную группировку, но с дисциплиной как в армии и со связями в самых верхах российских нефтяных корпораций.

— Ни фига себе.

— Ага. Ефим там начинал. И ты собираешься поверить ему на слово?

— Нет, — ответил я. — Не собираюсь. Но у нас нет другого выхода.

Клер в спальне издала пару неуверенных покряхтываний и тут же заорала во весь голос. Мы слышали ее плач и с монитора «видеоняни», и из-за двери. Аманда соскользнула с дивана, сунула ноги в тапочки и побежала в спальню, прихватив с собой прибор.

Дре сделал еще один глоток из фляжки.

— Чертовы русские.

— Почему бы тебе не сбавить обороты? — предложил я.

— Ты был прав. — Он сделал очередной глоток. — Когда раньше говорил.

— О чем?

Он откинул голову назад и закатил глаза, скосив их в сторону спальни.

— О ней. Не думаю, что я ей сильно нравлюсь.

— Почему тогда она с тобой? — спросила Энджи.

Он вздохнул.

— Даже Аманде при всей ее самостоятельности необходима помощь с грудным ребенком. Первые пару недель в супермаркет — каждые пять минут. То за памперсами, то за сухой смесью, и опять за памперсами, и опять за смесью… Ребенок каждые полтора часа просыпается и блажит. Тут ни поспать нормально, ничего.

— Ты хочешь сказать, что ей был нужен мальчик на побегушках?

Он кивнул.

— Но теперь она приспособилась. — Он тихо и горько усмехнулся. — Когда мы с ней только познакомились, я подумал: вот мой шанс. Неиспорченная девушка. Пугающе умная. Она может цитировать Шоу, может — Стивена Хокинга. А в следующую минуту будет вспоминать «Молодого Франкенштейна», спорить с тобой о квантовой физике или напевать «Monkey Man». Она любит Рембо и Эксла Роуза, Люсинду Уильямс и…

— Долго еще ты будешь перечислять? — перебила его Энджи.

— А?

— Тебя послушать, — сказал я, — так ты мечтал слепить из Аманды модель «Нексус шесть» по образу и подобию каждой девицы, которая кидала тебя в школе.

— Ничего подобного.

— Не спорь. Эта модель будет тебя обожать, а ты ночь напролет будешь читать ей лекцию о «Sigur Ros» или о метафорической значимости кролика в «Донни Дарко». А она будет хлопать ресницами и спрашивать, где ты был всю ее жизнь.

Он опустил глаза.

— Да пошел ты, — прошептал он.

— Как скажешь.

Я представил себе девочку, которую нашел после семи месяцев поисков. Она играла на крыльце дома недалеко отсюда с женщиной, которая ее обожала, и с бульдогом по кличке Ларри. Если бы я позволил ей остаться с ними, кем бы она стала сегодня? Возможно, ее нервная система не выдержала бы испытания памятью и сознания того, что вся ее жизнь с Патрисией и Джеком Дойл была основана на обмане. А возможно, она напрочь забыла бы о годах, проведенных с матерью-алкоголичкой в пыльной дорчестерской халупе, провонявшей пивом и табаком, и жила бы нормальной жизнью в небольшом городке, а про подделку документов, русских киллеров и солнцевскую братву узнавала бы из новостных передач по телевизору. Даже если бы Аманду никто не похищал, ее шансы вырасти нормальным человеком оценивались как один к ста миллионам. Неким извращенным способом похищение показало ей, что существует и другая жизнь, не такая, как у ее матери, состоявшая из фастфуда, переполненных пепельниц, вечных долгов и приятелей, каждый из которых отмотал свой срок в тюрьме. Получив шанс побывать в маленьком городке у подножия гор, она приняла волевое решение однажды вернуться сюда, и, возможно, как раз с этого момента определяющей чертой ее характера стала решимость добиваться своего.