Дар Андромеды

Нилсон подошел к столу, к которому была прикреплена кнопками метеорологическая карта.

— Альпы и Пиренеи полностью эвакуированы, — сказал он. — Может быть, вы подойдете сюда, господин министр, и вы, Осборн. Я хотел бы показать вам, что мы пока сумели установить.

Они послушно подошли и стали рядом с американцем.

— Атмосферное давление стремительно падает здесь повсюду, — начал он, проводя широкую дугу от Шетландских островов до Бретани. — А также повсюду, где у нас есть корабли Службы погоды или военные суда, производящие необходимые наблюдения. Другими словами, область наиболее низкого давления находится в северной части Атлантики и в Средиземном море. В Индийском и Тихом океанах падение давления не столь значительно, но оно падает и там. Естественно, что в результате началось стремительное перемещение воздушных масс с суши — вот чем объясняются эти ураганы и разреженность воздуха.

— Чем же я могу вам помочь? — спросил Осборн.

— Разумеется, если вы хорошо себя чувствуете, — перебил его министр. — Рана вас не тревожит?

— Я вполне здоров.

— Отлично, — сказал Нилсон. — Вы, конечно, понимаете, что материал, который мне удалось собрать, довольно случаен и хаотичен. Его необходимо систематизировать, а затем провести подробный анализ. Это требует значительной организационной подготовки. Нам необходимо изучить все сводки погоды по крайней мере за последние полтора месяца. У вашего министерства военно-воздушных сил есть кое-какие предварительные данные. Я лично убежден, что это ненормально низкое давление возникло вначале в одной строго определенной точке.

Министр снова взглянул на карту.

— Вероятно, Осборн, вы догадываетесь, в какой именно, — сказал он. — Это началось здесь.

Его палец уперся в центр сложных завитушек. Там веером расходились на запад пунктирные линии, означавшие закрытый район — ракетный полигон Торнесса. Осборн даже не удивился. Во всем этом была какая-то фатальная предопределенность.

На здание внезапно обрушился яростный удар ветра, но современные стальные рамы не задребезжали, а только протестующе загудели. Ветер стих так же неожиданно, как и налетел. С улицы донесся звон бьющегося стекла.

— Сейчас важнее всего быстрота, — сказал министр.

До позднего вечера Осборн с Нилсоном занимались организационными вопросами. Необходимо было создать и проинструктировать аппарат и наладить связь. Информацию должна была поставлять метеорологическая станция в Бракнелле. Связываться с ней приходилось по радио. На телефон и телеграф полагаться было нельзя.

Весенняя ночь еще не наступила, а ветер вновь усилился. Судя по всему, следовало ожидать урагана еще более страшного, чем накануне. Осборн решил не возвращаться домой.

Нилсон ушел к себе в отель пообедать, и Осборн остался один. Он воспользовался этой передышкой, чтобы спокойно обдумать положение. Все страны, большие и малые, наперебой предлагали комиссии свою помощь и сотрудничество — когда Осборн вспоминал об этом, ему становилось легче на душе. Но в длинном списке этих стран был крохотный пробел. И Осборну показалось странным, что, несмотря на угрозу всемирного стихийного бедствия, Азаран так ревниво придерживается своей новой изоляционистской политики.

Он снял телефонную трубку и попросил соединить его с дежурным по связи с Ближним и Средним Востоком в министерстве иностранных дел. Тот немедленно подошел к телефону, но они практически не слышали друг друга, так как ветер выбрал именно эту минуту, чтобы разбушеваться не на шутку. Осборну пришлось кричать, и он совсем задохнулся от этого усилия.

В трубке раздался ответный крик и тяжелое дыхание:

— Попробуем, сэр, но не знаю, получится ли что-нибудь. Телеграфные и телефонные линии пошли ко всем чертям, да и на радио полагаться нельзя. Нам повезет, если мы сумеем хоть что-нибудь передать отсюда. Кроме того, вам, вероятно, известно, сэр, что там были беспорядки. Азаран официально прервал связь с внешним миром… — Страшный грохот заглушил конец фразы. — Выбило все окна, — пробормотал голос. — Ну и ночка!

Было уже далеко за полдень, когда Флеминг заставил себя встать с постели и пошел в душ. Им все больше овладевала апатия, и он несколько часов провалялся на кровати, ничего не делая и почти не думая. Он не верил, что Абу сумеет уговорить Гамбуль принять его, а кроме того, не очень представлял, что он ей скажет, даже если она согласится встретиться с ним.

Но как бы то ни было, Гамбуль его не вызвала. Душ освежил его тело, если не мозг, и Флеминг направился в машинный зал. Андре сидела возле стержней. Рядом стоял Кауфман. Андре выглядела так плохо, что Флеминг в нерешительности остановился, но она не обратила на него никакого внимания, и он пошел дальше.

Печатающее устройство работало, и Абу изучал поступающие из него цифры.

— У меня ничего не вышло, — пробормотал Абу, не отводя глаз от бумажной ленты. — Теперь за мной следят.

Флеминг нагнулся, словно его заинтересовали цифры.

— По-моему, никто из нас ничего не может сделать. Разве только предупредить остальной мир.

Абу оторвал ленту и выпрямился.

— Вечером побывайте у меня дома, — шепнул он. — Только без охранника. Мне ускользнуть не удастся, но Лемка вам все объяснит.

И Абу быстро ушел в соседнюю комнату. Флеминг задумчиво смотрел ему вслед.

В коридор вышла Дауни.

— Я увидела, что вы с Абу Зеки шепчетесь, как заговорщики, и не хотела вам мешать, — сказала она. — В чем все-таки дело?

— Я и сам не знаю, — ответил Флеминг. — Возможно, это ловушка: он сегодня утром был у Гамбуль. А может быть, мыльный пузырь надежды. Но если уж погибать, так с музыкой. А какими приятными новостями порадуете нас вы?

— Я знаю теперь, что это за бактерия.

— А именно?

— Синтезированная искусственно. Если бы мы знали, как она действует, картина прояснилась бы еще больше.

— А если бы Андре?..

Дауни грустно улыбнулась.

— Я уже пробовала. Она говорит, что машина тут бессильна. Ей об этой бактерии ничего не известно.

Они пошли к двери, так как поблизости от них остановился охранник.

— Я уже хватаюсь за соломинки, — сказал Флеминг. — А потому, если наш друг Абу действительно расставил мне ловушку, я в нее попадусь.

Дауни схватила его за локоть.

— Будьте осторожны, Джон! Без вас…

— Я всегда выхожу сухим из воды, — усмехнулся он.

Выбраться из поселка незаметно было не так-то просто. Флемингу пришлось ждать, пока совсем не стемнеет, а он не совсем ясно понял, где именно Абу оставил свою машину. Но ему на помощь пришла погода. Ветер, буйствовавший весь день, теперь превратился в настоящий ураган, и часовые попрятались за столбами и стенами, стараясь укрыться от жалящего песка.

Когда Флеминг добрался до автомобильной стоянки, его глаза уже привыкли к темноте и он без труда узнал машину Абу. Как и обещал Абу, ключ был вставлен в замок зажигания. Флеминг выехал из ворот довольно медленно, чтобы не возбудить подозрений какого-нибудь часового, спрятавшегося поблизости.

Вести машину было трудно, к тому же он не очень хорошо запомнил дорогу. Дважды, когда на машину обрушивался песчаный смерч, он съезжал в канаву. Но итальянский автомобильчик с задними ведущими колесами был прекрасно приспособлен для подобных условий, и часа через два Флеминг все же добрался до дома Абу.

Он постучал, дверь чуть-чуть приоткрылась. Он назвал себя, и Лемка впустила его в дом, поспешно заперев за ним дверь.

В углу сидела старуха в национальном арабском костюме. Нижнюю часть лица она закрыла покрывалом, но темные глаза смотрели на него дружелюбно. На коленях она покачивала ребенка.

— Это ваш сын? — спросил Флеминг у Лемки, поглядев на младенца.

— Да, это Йен, — ответила она с гордостью. — Мы назвали его в честь доктора Нилсона. А у вас есть дети?

— Нет.

Флеминг не знал, как держаться с этой прямолинейной молодой женщиной.

— Хотите кофе? — спросила Лежа и что-то сказала матери по-арабски. Старуха положила младенца в колыбель и вышла на кухню.