Газета

«…упокоился в муках в своем доме на Шиллер Стрит. Он был съеден своей женой Эммой, своим сыном Майклом, своей невесткой Лайзой, своими внуками Дэннисом и Вэлери и своим котом Чаком».

На сей раз никаких сомнений и опечаток быть не могло. Вместо обычного «пережит» было четко напечатано «съеден». Совсем другой глагол.

Дальше шло несколько обычных биографических строк, как в нормальном некрологе, а затем: «Светлая память о его мясе сохранится в наших желудках. По решению семьи похоронная служба проводиться не будет».

Франджони с проклятием отшвырнул газету. Нет, это уж слишком! Конечно же, это все идиотские хэллоуинские шуточки, но на этот раз они зашли чересчур далеко! Одно дело — придумывать истории про анонимных пропавших детей и принесенных в жертву девственниц, и совсем другое — использовать для своих розыгрышей реальную семью! Уж если ему, Франджони, так неприятно это читать, то каково будет прочесть это Тони и остальным Комбопьяно! На их месте он подал бы в суд и отсудил кругленькую сумму за моральный ущерб! В конце концов, у старого человека от такой заметки и вовсе может случиться сердечный приступ!

Томас почувствовал, что его собственное сердце колотится чересчур сильно, и велел себе успокоиться. Через пару минут к нему вернулась способность рассуждать здраво. Едва ли «Бюллетень», всегда бывший приличной газетой, а не таблоидом, рискнул бы и впрямь нарываться на иск. Наверное, эта шутка согласована с Комбопьяно. В конце концов, обычные некрологи в газету посылают родственники покойного — вероятно, так было и здесь, это идея самой семьи. И Тони, соответственно, в курсе. Хотя, может, и нет. Может, это проказа его внуков, не понимающих, какие забавы допустимы, а какие — нет. По телефону в редакции вполне могли принять детский голос за голос Эммы…

Но в любом случае, настроение Франджони было испорчено окончательно. Он даже не стал смотреть остальные рубрики, а сердито смял газету и, выбравшись из кровати, отнес ее в корзину для мусора. Затем прошаркал тапками на кухню, зная, что теперь уже точно не уснет сам, и все-таки принял снотворное. В надежде, что оно не просто позволит ему оставить все это по ту сторону сна, но и избавит от сновидений.

Он снова проснулся после полудня, но на сей раз чувствовал себя лучше, чем накануне.

Завтракая, он даже подумал, уж не приснились ли ему все эти гадкие заметки. Может быть, настоящая газета все еще лежит в прихожей? Или даже вновь на крыльце, если курьер оказался еще тупее, чем он думал?

Но нет. Смятая газета лежала в мусоре поверх картонной упаковки из-под хлопьев, какого-то рекламного каталога и прочего бумажно-картонного хлама, пригодного для переработки. При желании Томас мог бы достать ее и убедиться, что прочитанные им ночью статьи по-прежнему на своих местах и выглядят точно так же, как и прежде — но такого желания он не испытывал. Напротив, он хотел окончательно избавиться от этой пакости как можно скорее. Завтра пятница, значит, как раз с утра приедет мусоровоз. Вот и хорошо. Повод вынести весь мусор на улицу. Обычно он делал это в четверг вечером, но какая разница?

Вытряхнув корзину в желтый контейнер со значком переработки на боку, Франджони повернулся, чтобы вернуться в дом — но задержался на крыльце, глядя в сторону дома Комбопьяно. С крыльца на него злобно скалилась здоровенная тыква. Ну понятно — если в доме дети, без хэллоуинских украшений не обойдется… Ему вдруг подумалось, что он и в самом деле не видел Тони несколько дней. В этом не было ничего необычного, теперь они порою не пересекались по неделе или больше — тем более в такую промозглую погоду, когда на улицу выходишь лишь по необходимости — и все же в животе неприятным щекочущим чувством разлилась тревога. Какое там было указано число? Кажется, 28?

Словно почувствовав взгляд Франджони, дверь соседнего дома открылась, и оттуда вышла Эмма. В руке у нее лоснился черный пластиковый мешок. Как видно, она тоже решила сегодня вынести мусор пораньше.

— Привет, Эмма! — Франджони помахал ей рукой и пошел в ее сторону, чтобы не кричать.

— Привет, Том, — она, похоже, только сейчас его заметила. — Как ты?

— Хорошо, — по привычке ответил Томас, хотя это была неправда, — а ты?

— Хорошо, — ответила она, опуская мешок в высокий бак для пищевых отходов. Она делала это с усилием — мешок явно был довольно тяжелым.

— А как Тони? — продолжал светский ритуал Франджони.

— Тони? — показалось ли ему, или ее голос и впрямь прозвучал несколько нервно? — С ним все в порядке. Немного приболел…

— Вот как? — Томас ускорил шаг. — Так, может, я зайду его навестить?

— Нет, — ответила Эмма как-то слишком поспешно.

— Нет? Почему нет? — Франджони уже почти подошел к ее крыльцу. Эмма стояла двумя ступеньками выше и смотрела на него сверху вниз.

— Я имею в виду, что его нет дома.

— Вот как? — повторил Томас. — Настолько плохо? Он в больнице?

— Да нет, я же говорю, с ним все в порядке. Он просто уехал…

— Куда он мог уехать, если он болен?!

— Не он, — теперь в голосе Эммы явственно звучало раздражение. — Ты просто не расслышал. Это его брат болен, а Тони поехал его навестить.

— Брат? — подозрительность Томаса нарастала с каждым новым ответом. — Тони никогда не говорил мне, что у него есть брат.

— Не родной брат. Кузен. В… Канзасе.

— Так Тони улетел в Канзас? И когда он вернется? — теперь Франджони стоял у подножья крыльца. Эмма шагнула еще на ступеньку вверх, словно не желая подпускать его ближе.

— Не знаю. Когда его кузену станет лучше. Том, извини, мне надо идти. У меня там обед подгорит, — она повернулась к двери.

— Ты читала сегодняшний «Бюллетень», Эмма?

— Мы отписались еще несколько месяцев назад. Майки все новости узнает из интернета, а нам с Тони тоже стало как-то не до того. Ты понимаешь, дети и все такое… — она взялась за дверную ручку. В этот момент Томаса осенила идея, достойная сыщиков из сериалов:

— Эмма!

— Что? — она вновь обернулась, глядя на него уже с откровенной неприязнью.

— У тебя сзади кровь на платье.

— Где? — это утверждение явно застало ее врасплох еще больше, чем все предыдущее, и она принялась вертеться, пытаясь заглянуть себе за спину — что при ее лишних сорока фунтах было затруднительно. — Это… — бормотала она, — это, должно быть, когда я резала мясо, и…

Наконец ей удалось перетянуть подол на бок так, что ткань чуть не затрещала, и скосить глаза, едва не свернув толстую шею:

— Где?! Ничего нет.

— Я пошутил, — осклабился Франджони. — Сегодня же Хэллоуин.

— Да, разумеется, — ответила она сердито, но в то же время с облегчением, — дети уже третий день возятся со своими костюмами, но уж ты, Томас, мог бы быть и повзрослее! — она вошла в дом, громко хлопнув за собой дверью.

Франджони остался один. Он посмотрел на черный мешок в мусорном баке. Сбоку под пластиком что-то выпирало. Что-то, похожее на… ребра, да.

«Глупости, — сказал себе. — Даже если это и ребра, то коровьи».

Хотя коровьи, наверное, должны быть крупнее.

«Ну значит, свиные. Или… вообще никакие это не кости, а… ветки, да. Обрезанные ветки».

Мешок был в каком-то ярде от него. Достаточно развязать горловину и заглянуть внутрь…

Но как будет выглядеть он, Томас Франджони, среди бела дня на глазах у всей улицы роющийся в чужом мусорном баке?

Тем более что все это полная чушь. Ну не могла же Эмма в самом деле… они прожили с Тони полвека, да и вообще…

Дети, конечно же. Эти, как их, Дэннис и Вэлери. За что-то обиделись на дедушку… наверное, он прикрикнул на них, чтобы вели себя тише… вот и решили отомстить, дав такое объявление. Глупые, гадкие дети. Хорошо все-таки, что у них с Марджори никогда их не было.

И все же, шагая обратно к своему дому, Франджони поймал себя на том, что всерьез обдумывает, можно ли вкусно приготовить мясо старика. Наверное, если достаточно долго его отмачивать… а потом тушить на медленном огне со всякими приправами… во всяком случае, если кто и может справиться с такой задачей, то именно Эмма. Ему представилось, как он обсудил бы эту тему с Тони: «Как думаешь, Эмма сумела бы совладать со старым человеческим мясом?» «О да! — ответил бы Тони с преувеличенно серьезным видом. — Она всегда творила чудеса с мужской плотью!» И они оба довольно посмеялись бы над непристойностью.