Формалин

Меня не слишком обеспокоили его слова. Просто он сам хотел получить еще одну дополнительную гарантию, вот и все. Мол, если я все же попытаюсь мухлевать с оплатой, мне в дальнейшем еще может понадобиться помощь, которой, кроме него, не сможет оказать больше никто.

Мы вышли из морга в гараж, как он и обещал, и я увидела ту самую машину, которую я бы «не захотела доверить никому другому». Это оказался шикарный ярко-красный кабриолет «феррари калифорния». Я не такая фанатка тачек, как некоторые парни — я привыкла оценивать их (как, пожалуй, и вообще все на свете) с точки зрения практической полезности, а не крутизны. В трущобах Тихуаны лучше ездить на чем-нибудь маленьком и обшарпанном (но надежном), чем на том, что привлекает всеобщее внимание и вызывает завистливую ненависть к владельцу, который смеет не просто быть богатым, но еще и демонстративно кичиться этим. Такую машину там бы немедленно угнали (возможно, что и вместе с хозяином, чтобы потребовать выкуп), а если бы это не получилось — пропороли бы шины, изрезали бы корпус, разбили бы стекла и нассали в салон. Но это в трущобах Тихуаны, которые больше не были моим миром. И желание сесть за руль такого красавца, зная, что теперь он мой и только мой… да, признаюсь, даже для меня это перевешивало неудобства пятисоткилометровой дороги.

Ну, по крайне мере, поначалу. После того, как я без всяких проблем пересекла границу («Добро пожаловать домой, мисс Харбингер!») — я мчалась в машине с открытым верхом по отличному американскому шоссе вдоль океана, подставив лицо солнцу и теплому ветру — прямо-таки живое воплощение рекламного плаката «Жизнь удалась» (разве что ветер не развевал мои волосы — нечего было развевать, парик я пока что сняла). Хорошо, что на шоссе были и другие машины, иначе трудно было бы сдерживать инстинктивное желание втопить педаль в пол («Не гоняй по 200 миль в час, нам ведь не нужна еще одна авария», — напутствовал меня Моррингтон при расставании, и я огрызнулась: «Сама знаю!», но тут поняла, что предупреждение было не лишним). Однако постепенно восторг сменялся утомлением, и я уже не могла дождаться, когда кончится эта чертова дорога.

К своему дому, который я доселе видела только на фотографиях и картах гугла, я подъехала уже в темноте. Оставив машину в гараже, я обошла дом со стороны фасада, оказавшись на широкой полукруглой площадке с бассейном посередине. С двух сторон, южной и северной, дом обступали те самые поросшие невысокими соснами скалы, с третьей, западной, длинная лестница спускалась к океану, откуда доносился шум прибоя. Днем все это должно было смотреться замечательно, но сейчас темная, без единого огонька громада дома на фоне чернеющих зарослей и беззвездного неба (днем было солнечно, но к вечеру натянуло облачность) показалась мне угрюмой и даже отчасти зловещей. Словно я все еще была в Тихуане и передо мной был заброшенный дом в незнакомом районе, где мог скрываться кто угодно. «Ты просто устала с дороги, и вообще, пора избавляться от прежних инстинктов!» — сказала я себе, нашарила в кармане ключи и, поднявшись на крыльцо, открыла входную дверь.

Внутри царил абсолютный мрак — все жалюзи на окнах были опущены. Я пошарила рукой слева, потом справа от двери, пытаясь найти выключатель — но все тщетно. «Да где же включается этот хренов свет?[9]» — пробормотала я по-английски, и в следующую секунду с мягким щелчком он зажегся. Умная автоматика просто ожидала команды «light, turn on».

Но это я сообразила уже позже. Ибо в тот миг мне было не до размышлений о возможностях голосового интерфейса «умного дома». Вместо пустого холла я увидела толпу, которая, очевидно, молча дожидалась меня в темноте. В полном соответствии с только что мелькавшими у меня мыслями о банде, поджидающей в развалинах самоуверенного лоха, имевшего глупость сунуться в чужой район.

Ну ладно, не то чтобы толпу, но дюжина человек там была. А я была одна, и у меня не было никакого оружия.

Даже заколки.

— Сюр-при-и-из!

Они протянули это хором, а потом расхохотались. Должно быть, им показалось очень смешным выражение моего лица. Их счастье, что у меня не было при себе пушки. Я бы начала стрелять еще до того, как они дошли до «приз». В конце концов, они ведь вломились в мой дом, так? А при таком численном перевесе противника спасти может только быстрота и решительность. Как в том переулке, где я впервые встретилась с Хуаном.

Впрочем, я уже сообразила, что на бандитов эта весело ржущая компания с дурацкими бумажными колпаками на головах не похожа. Уж точно не головорезы, посланные Альваресом, но и едва ли местные грабители, решившие обчистить богатый дом в отсутствие хозяйки. Слишком расслаблены и слишком неподходяще одеты — особенно девки, которых в компании было даже больше, чем парней. На дело не ходят с таким макияжем и уж тем более в таких туфлях, в которых невозможно ни бежать, ни драться. Но я все равно не знала, кто эти люди. Я, разумеется, тщательно изучила всех приятелей и подруг Эмили, которых нашла в соцсетях. И даже родственников и друзей ее покойного отца, а также руководство его компании. Но теперь передо мной не было ни одного знакомого лица.

— Кто вы такие? — спросила я. — Как вы сюда попали? Это частная собственность.

Мои слова вызвали новый взрыв смеха, в затем одна из них — круглолицая грудастая блондинка с длинными, выкрашенными в голубой цвет волосами, блестками на губах и двумя серьгами — одна в правой ноздре, другая в голом пупке (ненавижу подобное членовредительство!) — побежала ко мне, раскидывая руки, и с криком «С днем рожденья, Эми!» обвила меня руками, обдав приторным запахом не то карамели, не то сладкого ликера, а потом звучно чмокнула в щеку (с детства ненавижу поцелуи, да).

Для остальных это стало сигналом, и они во все горло, изображая торжественный вид, запели: «С днем рожденья тебя, с днем рожденья тебя…»

Вот же черт. Я, разумеется, зазубрила все числа, связанные с Эмили — дату рождения, дату аварии, номер социального страхования, номер телефона и так далее, вплоть до дат рождения и смерти ее матери, которую сама Эмили совершенно не помнила. Но для меня все это было абстрактным набором цифр, необходимым для заполнения разных форм и документов. Я не привыкла ассоциировать эти цифры с собственной жизнью, и у меня совершенно вылетело из головы, что день рожденья Эмили как раз сегодня (точнее, я вообще не задумывалась, какое сегодня число). Чертов Моррингтон, мог бы и напомнить — или он тоже забыл?

Но главное, конечно, не это, а то, что он ни словом не упомянул об этих друзьях Эмили.

И, конечно, не по злому умыслу — кто-кто, а он был меньше всего заинтересован, чтобы кто-то заподозрил, что я не она, а другая. Очевидно, он просто сам понятия о них не имел. Я уже поняла, что именно произошло. Видимо, пытаясь выйти из депрессии после аварии и гибели отца, Эмили не просто замкнулась в себе, топя тоску в алкоголе (и, возможно, наркотиках). Она вообще решила начать новую жизнь, в которой как можно меньше напоминало бы ей о прежней. В том числе завела себе новых друзей — а также, вполне возможно, новые аккаунты в соцсетях под новым именем, новый телефон, с которого заходила туда, новую электронную почту. — и бог знает что еще. А Моррингтону она обо всем этом просто не рассказывала — да и не обязана была, ведь он не был ее психиатром или психологом. Хотя кричаще-красный «феррари» тоже был частью этого нового стиля жизни — прежде у нее был лишь скромный «форд», который почти все время (и до сих пор) стоял в гараже, ибо тогда Эмили чаще всего ездила с отцом на его «лексусе». Но Моррингтон не придал должного значения этой смене машины — именно потому, что не был психологом — а зря. Теперь у нас могут возникнуть проблемы… Теперь все, что я учила о прежних знакомых Эмили, бесполезно, а о новых я не знаю ничего — даже их имен.

— Извините, — пробормотала я, когда они в последний раз пропели «те-бя-а-а». — Я очень устала, шесть часов за рулем. Туго соображаю. Как все-таки вы вошли? Неужели я забыла запереть дверь?

9

Where does this fucking light turn on?