Страница 13 из 25
Чаепитие плавно перетекло в праздничный ужин, что Констанс выготавливала с особым усердием, а потом в вечерние посиделки у зажжённого камина с наполненными бокалами. Отец откупорил бутылку самого дорогого виски, припрятанного на особый случай. Более особый вряд ли бы представился. Он любил проводить вечера в компании Марка, сигар и деловых бесед. В каком-то смысле мой жених заполнил ту брешь, что появилась от пропажи сына. Но виски с двумя сыновьями сразу? Счастливее отца я ещё не видела. Даже удачно провороченная сделка по поглощению «Берген Кэпитал», компании-конкурента, что разорилась год назад, не растянула губы Роджера Лодердейла в такую счастливую улыбку, как примирение семьи. Никакими миллиардами не заменить любовь. Хотя многие пытаются…
Мама охмелела после пятого бокала вина и искристого смеха от историй. В последний раз она так искренне хохотала в моём детстве, но чем толще становился её кошелёк, чем дороже колье на шее, чем влиятельнее связи, тем скорее эта искренность затухала, а улыбка превращалась в натянутый камуфляж.
Джонатан много рассказывал о жизни в Форт-Уэрте, о добрых людях, что его приютили и воспитали, об учёбе и даже девушках, с которыми ничего не получалось. Мой брат перенял от отца не только цвет глаз и разрез подбородка, но и верность. Оба они, как оказалось, были однолюбами. Отец всю жизнь любил лишь свою Вирджинию, Джонатан – девушку по имени Карина, с которой провстречался два года, но они расстались незадолго до того, как Джонатан занялся поисками тропинок к прошлому.
– Расставание с ней стало дополнительным стимулом найти вас. Я потерял буквально всех близких в один миг. И это горе привело меня сюда. Домой.
– За дом и семью! – Провозгласила мама, вытягивая руку с бокалом вперёд. Она пьяно улыбалась, как нализавшийся сливок кот, но в этот момент я любила её сильнее обычного. Она была настоящей.
Звон бокалов продолжился боем напольных старинных часов у камина. После двенадцатого удара Джонатан спохватился, будто только сейчас заметил, как стемнело за окном.
– Что-то я засиделся. – Виновато сказал он и стал подниматься. – Уже так поздно. Я, пожалуй, пойду.
– Что ты! – Встрепенулась мама птичкой, на которую упала капля дождя. – Посиди ещё!
– Я и так нарушил все законы приличия и отнял у вас много времени.
Вино ослабило и мою осторожность, но я не могла про себя не усмехнуться о том, что этот парень только что заработал себе лишнее очко, упомянув о законах приличия. Вирджиния Лодердейл блюла их с бережливостью стеклодува, любующегося своим изделием. И раз уж её единственная дочь относилась к заповедям благопристойности без ожидаемого уважения, то хотя бы сын пошёл по стопам высшего света.
– Где же ты остановился? – Нахмурился отец.
– В «Стейбридж» в Глен Оукс.
– Так это ведь на другом конце города! – Всплеснула мама руками, чуть не расплескав вино на белоснежную кожу дивана. Мне бы она голову откусила, если бы я пролила хоть каплю обычной воды на любую горизонтальную поверхность дома, но к себе относилась не столь строго, тем более, в такой радостный день. – И речи быть не может! Ты останешься ночевать у нас.
Джонатан шесть часов доказывал, что он действительно тот, за кого себя выдаёт. Но ни душевные беседы, ни общие воспоминания, ни три бокала «Шато Лафит» не смогли затуманить мой разум настолько, чтобы я так запросто раскрыла едва знакомому человеку свои объятья или дверь одной из спален.
– Мне неудобно. – Замялся Джонатан, но больше не сделал ни шагу к выходу. – Не хочу никого стеснять.
– Ты нас не стеснишь! Правда ведь, Роджер?
Мама так зыркнула на отца, что тот чуть не выронил стакан с виски, угрожая не только белому ковру, но и собственной безопасности. Правила про напитки и горизонтальные поверхности распространялось и на хозяина дома, который оплатил все эти поверхности.
– Конечно… сынок. – Произнёс тот так, словно оговорился. Когда на протяжении пятнадцати лет не произносишь определённые наборы букв, разучиваешься складывать их в слова.
После пяти минут вальсирования между уговорами остаться и вежливыми отказами, Джонатан всё же поднял белый флаг и сдался.
– Хорошо, хорошо. Уговорили! – Он обескураживающе улыбнулся. – Если я вам не помешаю, то я был бы рад остаться здесь.
– А мы как рады! – Ахнула мама, и в её остекленевших винных глазах блеснуло совсем не стекло, а вода. – Констанс проводит тебя в гостевую спальню.
У мамы в рукаве было припрятана парочка суперспособностей. Вроде той, чтобы незаметно дать указание домработнице подготовить комнату для нежданного гостя. Я вспомнила, как за ужином мама притянула Констанс к себе и шепнула что-то на ушко, хотя сама всегда учила, что неприлично шептаться в набитой людьми комнате. Наверняка ещё в тот момент, когда остальные пилили ножами стейки и ковыряли салат с ананасами, мама решила схитрить и сделать всё возможное, чтобы сын остался на ночь.
Конечно, она отвела для гостя одну из пустующих спален на втором этаже. Одну из тех, что обрастают пылью и ждут своего часа – пока кто-то не задержится в этом доме и не заполнит её пустоты своим пребыванием. Мама не могла привести взрослого Джонатана в его детскую комнату, из которой сотворили целый алтарь для поклонений. Там ничего не трогали с той самой пятницы пятнадцать лет назад. Поначалу верили, что брат вернётся, потом вера обратилась смиренной скорбью. Вещи Джонатана мрачным воспоминанием остались в той самой комнате. Хранители его присутствия, его запахов, что с годами становились всё иллюзорнее, пока полностью не выветрились из наволочки, гардероба и самих стен. Какое-то время мама даже просила Констанс покупать один и тот же детский шампунь с лимоном, которым мылся маленький Джонатан, и оставлять его в комнате, в открытой ёмкости, чтобы вернуть родные запахи.
Мама никого не пускала в своё святилище, да и сама обходила его стороной, пока не доходила до крайней точки кипения своей печали. Тогда мы с отцом находили её на кровати, обложенной вещами своего мальчика. Она засыпала с футболками Джонатана в обнимку и тем самым медвежонком Ленни, что выцвел от солнечных лучей и стирок. Даже тысячи оборотов стиральной машинки и десятки килограмм порошка не смогли бы выстирать воспоминания.
Марк сжал мою руку и объявил:
– А мы, наверное, пойдём. Машину я заберу завтра, а то сегодня немного перебрал.
– Не может быть и речи! – Остановила его мама. – Это не обсуждается, вы тоже остаётесь. Наконец-то вся семья собралась под одной крышей. Я вас не отпущу. А на завтрак Констанс приготовит нам пудинг и сырные сэндвичи… Помните? Мария всегда подавала их перед школой…
Имя Марии напомнило всем о трагедии прошлого, и гостиная заледенела тишиной, точно все собравшиеся решили почтить память няни минутой молчания.
Выбора не оставалось, да мы с Марком и не особенно сопротивлялись. Я уже несколько месяцев не ночевала в доме своего детства, тем более с братом за стенкой. Все горячо распрощались и разошлись по спальням, бросив гостиную в неподобающем виде, так что бедной Констанс пришлось забыть о сне и разгребать пепел от сигар отца, винные круги от бокалов на журнальном столике, за которые при других обстоятельствах мама бы точно кого-то убила, гасить камин и мыть посуду.
Сколько бы времени ни было на часах, сколько бы глотков виски он ни сделал, но Марк даже после полуночи умудрялся отвлекаться на работу, так что я оставила его ненадолго и спустилась вниз помочь доброй женщине, к которой в особняке Лодердейлов относились с уважением, но не всегда с добротой.
– Что вы, мисс Лодердейл. – Устало и немного испуганно возразила она, когда я встала у раковины и принялась споласкивать тарелки перед отправкой в посудомойку. Мы обе знали, что мама пришла бы в неудовольствие от того, что её дочь помогает прислуге. Но она давно забылась сном на своей мягкой перине и не могла нас видеть. – Я сама всё уберу.
– Сара. – Напомнила я ей, не отрываясь от посуды. – И это меньшее, чем я могу вам помочь. Сегодня мы вас утомили.