Не верь глазам своим

Я отстранённо наблюдала за объявившимся братом, пытаясь уловить промах в поведении, неточность в интонациях, погрешность в легенде. И в то же время пытаясь отыскать внутри причины поверить ему на слово, ведь всё – поведение, манеры, легенды – сходилось в идеальных показаниях, к которым не сможет придраться самый опытный следователь.

Он вёл себя в точности, как мой брат на пятнадцать лет старше. В тональностях его голоса я даже улавливала писклявые нотки, что проскакивали у Джонатана до того, как голос стал ломаться. Он не фальшивил, играл по нотам. Едва мама перелистывала альбомную страницу и указывала на фотографию, он тут же подхватывал воспоминание на запечатлённом кадре.

– А вот это наше первое Рождество в этом доме… – Заворожённо рассказывала мама, поглаживая общую фотографию на фоне камина. – А это День Благодарения. Тебе тогда было…

– Четыре и я нарядился индейкой. – Закончил фразу мой реальный или притворный брат. – Костюм мне сшила Мария из старых занавесок, а внутрь напихала поролон.

– Верно. – Просияла обнадёженная мама, и открыла следующую порцию снимков. – А это первый день Сары в школе. Она…

– Расплакалась в машине, пока мы ехали с мистером Рено на первое занятие. – Снова додумал Джонатан или его двойник.

– А это…

– Наш поход в океанариум. Я тогда испугался акулу и неделю боялся принимать ванну.

Полное попадание по всем мишеням. Он помнил даже то, что, казалось, не мог помнить, ведь ему было четыре. Как много воспоминаний хранятся в нашей памяти с таких ранних лет? Даже я смутно помнила свой первый школьный день. Лишь обрывочные картинки, как я перемазываюсь слезами и соплями на заднем сидении, как мистер Рено ободряюще просит не вешать нос, как Мария достаёт платочек и утирает мои щёки, приговаривая:

– Ты же не хочешь показаться перед всеми в таком виде, Сара?

– Сара! Сара!

Мамин голос выдёргивает меня из прошлого, и я вижу, как три пары глаз внимательно смотрят на меня.

– Простите, я прослушала.

– Я говорю, присядь с нами, выпей кофе. Это ведь твоё любимое печенье. – Просит мама, кивая на диван рядом с ними, но я мешкаю, когда Джонатан снова выдаёт сущую правду:

– Овсяное, с шоколадной крошкой. Так ты до сих пор любишь его?

Мария пекла это печенье так часто, что могла бы замесить тесто с завязанными глазами, одной рукой. Когда она исчезла вместе с Джонатаном, печь для меня стала Констанс и выходило у неё даже лучше, но я навсегда запомнила именно то, нянино печенье, потому что всегда делила его с братом.

– Д-да. – С заиканием согласилась я, видя, что все ждут моего ответа. – До сих пор.

В немногословности я перещеголяла даже отца. Хорошо, что мама взяла разговор в свои руки, потому что я так погрузилась в беседу со своими сомнениями, что не смогла бы вести ещё одну.

Толстый альбом и десятки воспоминаний спустя отец всё же решил прервать обмен любезностями, поставил стакан на столик и прокашлялся.

– Джонатан, это, конечно, всё прекрасно, но…

Мама бросила на него предостерегающий взгляд, а я – благодарный. Роджера Лодердейла не так легко провести, как его супругу. Доверяй он всем и каждому, никогда бы не создал миллионную империю. Его практичность восторжествовала над более возвышенными чувствами, и он произнёс:

– Что произошло? Где ты был все эти годы? Мы искали тебя повсюду…

– Роджер, не сейчас. – Осадила его мать. – Давай отложим расспросы и просто порадуемся, что наш мальчик вернулся домой.

Как же быстро мама выбралась из чешуи и доверилась незнакомцу! Её мальчик мог оказаться кем угодно, как бы достоверно ни звучали его слова. Мы готовы найти любые оправдания происходящему, если наши надежды исполнились. А мама мечтала об этом моменте все последние пятнадцать лет.

– Ничего, мама. – Джонатан тронул мою маму за руку. От того, что он назвал её мамой, разряд прошёлся по всем моим конечностям. – Я готов ответить на любые вопросы, но, боюсь, что всех ответов у меня нет.

– Что это значит? – Впервые встряла в разговор я и настала моя очередь принимать гневный взгляд матери.

– Я помню не всё. – Знакомый незнакомец тяжело вздохнул и опустил глаза. – Помню, как закончились уроки. Это был понедельник, и ты задержалась на своих курсах модельеров, поэтому Мария встретила меня у ворот и повела в «Свит Ривер» выпить какао. Мы всегда заходили туда, чтобы скоротать час, прежде чем мистер Рено забирал нас у школы.

Этой же теории придерживалась и полиция, когда воспроизводила цепочку событий. Джонатан и Мария покинули территорию школы и исчезли с камер наблюдения. В две тысячи восьмом технологии ещё не зашли так далеко. Людей искали по горячим следам, а не по наводкам программ распознавания лиц. Полиция проверила каждое заведение, каждый метр по пути от школы Вест Ройал до кафе «Свит Ривер», но тогда камеры ещё не висели на каждом углу, как сейчас. Куда пропавшие подались после занятий, оставалось загадкой, которую никто так и не разгадал. Офицеры расспросили работников кафе, показали им свежие фотографии Джонатана и Марии, но те лишь качали головами. До «Свит Ривер» они так и не дошли, так и не выпили сладкого какао…

И этот человек мог раскрыть тайну, почему. Разгадать загадку, что не удалось ни полиции, ни Ричарду.

– Помню, как мы дошли до прачечной на Калвертон-роуд. – Продолжал брат. – Марию кто-то окликнул по имени, мужчина. Всё, что я помню. Грубый, удивлённый голос. А потом всё…

– Что, всё? – Испуганно переспросила мама, хватаясь за сердце.

Папа придвинулся чуть ближе, я сделала шаг вперёд и опёрлась о спинку кресла, что разделяло меня с семьёй. Схватилась за него, как за надёжную опору, пока Марк не приехал. Потом буду хвататься за него.

– Дальше пробел, чернота… – В голосе Джонатана слышалось отчаяние и даже страх. – Я словно выпал из реальности. Будто меня по голове ударили, а может, так оно и было.

– А что потом? – Спросил отец напряжённо, не раскрывая карт, поверил ли в эту байку или нет. – Что было в следующие пятнадцать лет?

– Я очнулся в больнице. – Сглотнул Джонатан за нас всех. – Один, ничего не помня. Кто-то словно стёр мою память, потому что в голове – чистый лист. Врачи сказали, у меня было сотрясение, что могло повлиять на долгосрочную память. Они связались с полицейскими и те искали моих родителей, дальних родственников, хоть кого-то, кто знал, кто я и откуда.

Чем дальше заводил рассказ, тем глубже я закапывалась в яму ужаса. Если всё это правда, если мужчина передо мной действительно мой брат, то сколько же несчастий выпало на его долю? На долю десятилетнего мальчика. Сама того не заметив, я заскрипела пальцами по обивке кресла, но никто и бровью не повёл.

– Пока они искали моих родных, социальная служба отдала меня на попечение одной супружеской паре. Они не могли иметь детей и искали того, кто сможет заполнить эту пустоту, кому можно будет подарить эту любовь, хотя бы временно. Но мою семью так и не нашли. – С горечью сказал Джонатан, обращая взгляд на маму. – И та пара меня усыновила.

– Господи… – прошептала мама, приобнимая блудного сына за плечи. – Сколько же ты пережил!

– Это ничего. Они действительно были хорошими людьми.

– Были? – Уточнил отец. Для него было важнее сперва заполнить все пробелы, а уж потом поддаваться эмоциям.

– Да. Сидни и Клиффорд… так их звали, разбились на машине год назад.

– О, мне очень жаль это слышать.

– Спасибо, мам.

Мам.

Сердце снова кольнуло, но я заставила его утихомириться. У этого мужчины глаза цвета Лодердейлов. Шрам и ожог, как у моего братишки. И судьба длинною в пятнадцать лет, которую сложно вот так выдумать. Создать из ничего.

– У меня было счастливое детство, счастливая жизнь, так что вам не о чем переживать. – Попытался улыбнуться Джонатан. – Сидни и Клиффорд стали моими родителями, изо всех сил старались заменить тех, что так и не удалось найти… вас.

Джонатан глянул на отца, и тот согнулся под этим взглядом. Словно тонна вины легла на его плечи от того, что он плохо искал сына, сделал недостаточно, обрёк его на жизнь вдали от настоящего дома.