Обратная связь (сборник)

Поскольку я никогда не делаю ничего наспех, я сел и обдумал эту мысль. В конце концов меня убедили ноги: впервые за всю неделю им было тепло. И я отправился к дому Клюга.

Решетки за открытой настежь дверью не оказалось, и мне подумалось, как странно и тревожно выглядит незакрытое, незащищенное жилище. Остановившись на крыльце, я заглянул внутрь, но дальше коридора ничего не увидел.

— Мисс Фу? — позвал я.

Никто не ответил. В предыдущий раз, зайдя в дом, я обнаружил там мертвого человека… Я торопливо прошел по коридору.

Лиза Фу сидела на скамеечке от рояля перед компьютерной консолью. Она сидела, поджав коричневые ноги, в позе лотоса, и я видел в профиль ее прямую спину и пальцы, зависшие над клавиатурой. На экране перед ней быстро пробегали слова. Она подняла голову и в улыбке сверкнула зубами.

— Кое-кто сообщил мне, что вас зовут Виктор Апфел, — сказала она.

— Да. Э-э-э… дверь была открыта…

— Жарко, — пояснила она и, оттянув двумя пальцами ворот, принялась обмахиваться краем майки. — Чем могу быть полезна?

— Да в общем-то… — Сделав шаг в полутьме, я споткнулся обо что-то на полу: оказалось, это большая, плоская коробка типа тех, в которых доставляют на дом крупные порции пиццы. — Я готовил ужин и, решив, что там хватит на двоих, подумал, может быть, вы…

Я растерянно замолчал, потому что в этот момент заметил кое-что еще. Вначале мне показалось, что она сидит в шортах; на самом же деле, кроме майки и узеньких розовых трусов от купальника, на ней ничего не было. Правда, ее, похоже, это совершенно не смущало.

— …присоединитесь ко мне за ужином?

Ее улыбка стала еще шире.

— С удовольствием, — ответила она, легко вскочила на ноги прямо из лотоса и пронеслась мимо меня, оставляя за собой легкий запах пота со сладковатым привкусом мыла. — Я буду через минуту.

Я оглядел комнату, но мысли мои все время возвращались к Лизе. Пиццу она, видимо, любила с пепси: на полу валялось множество пустых банок. На коленке и на левом бедре у нее я заметил глубокие шрамы. Пепельницы стояли чистые… Клюг, вероятно, курил, Лиза — нет. Четко обрисовывались при ходьбе длинные мышцы ее икр. На пояснице у нее росли крошечные мягкие волоски, едва заметные в зеленом свете дисплея. Я слышал, как журчит вода в раковине, смотрел на желтые странички блокнота, исписанные в манере, которую я не встречал уже несколько десятков лет, ощущал запах мыла и думал о ее коричневой с легким пушком коже и легкой походке.

В гостиную она вернулась уже в джинсах с обрезанными штанинами, сандалиях и новой майке. На старой значилось "БЭРРОУЗ ОФФИС СИСТЕМЗ". На этой же, чистой, с запахом свежевыстиранного хлопка, были Микки-Маус и замок Белоснежки, причем уши Микки-Мауса вытягивались назад по верхнему склону непропорционально большой груди. Я двинулся за Лизой на улицу.

— Как мне нравится ваша кухня! — сказал она. До этих слов я никогда не обращал внимания на обстановку своей кухни. Ее словно перенесли в капсуле времени со страниц «Лайфа» начала пятидесятых годов. В углу стоял старенький покатый "Фригидеер"[21] выпуска еще тех лет, когда это слово служило общим термином типа клинекса или коки. Крышки столов покрыты желтой плиткой, которую сейчас можно увидеть только в ванных комнатах. На кухне вообще не было ни грамма пластмассы. Вместо посудомоечного агрегата у меня стояла двойная раковина и проволочная сушилка. Ни электрооткрывателя для банок, ни уплотнителя мусора, ни микроволновой печи… Самой новой вещью на кухне был, пожалуй, смеситель, купленный пятнадцать лет назад. Я умею и люблю работать руками. Люблю чинить.

— Хлеб просто бесподобный! — воскликнула Лиза. Хлеб я испек сам. Она вымакала подливку в тарелке хлебной коркой, потом спросила, можно ли ей добавки. Насколько я понимаю, вымахивать коркой подливкy — дурной тон, но меня это ничуть не шокировало: я сам всегда так делаю. Впрочем, за исключением этого, манеры ее были безупречны. Она умяла три порции моей запеканки, после чего тарелку можно было бы и не мыть. Создавалось впечатление, что у нее чудовищный и едва сдерживаемый аппетит.

Она откинулась в кресле, и я снова налил вина в ее бокал.

— Вы уверены, что не хотите больше горошка?

— Я лопну. — Она удовлетворенно похлопала себя по животу. — Большое спасибо, мистер Апфел. Я уже лет сто не ела домашней пищи.

— Можете звать меня Виктором.

— Я так люблю американскую кухню.

— А я и не знал, что она существует. Я имею в виду, не как китайская или… Вы американка?

Она улыбнулась.

— Я имею в виду…

— Я понимаю, что вы имеете в виду, Виктор. Гражданство у меня американское, но родилась я не здесь… Извините, я на минуточку… Я знаю, это невежливо вот так сразу вскакивать из-за стола, но с этими скобками мне приходится чистить зубы, как только поем.

Убирая со стола, я слышал ее в ванной. Потом я пустил воду в раковину и взялся за тарелки. Через некоторое время Лиза присоединилась ко мне, схватила кухонное полотенце и принялась, невзирая на мои протесты, вытирать посуду, стоявшую на сушилке.

— Вы живете здесь один? — спросила она.

— Да. С тех пор, как умерли родители.

— Вы были женаты? Впрочем, если это не мое дело, так и скажите.

— Ничего. Я никогда не был женат.

— Для мужчины, живущего без женщины, вы неплохо справляетесь с хозяйством.

— Большая практика. Можно мне задать вопрос?

— Валяйте.

— Откуда вы? Тайвань?

— У меня способности к языкам. Тогда, дома, я говорила на «пиджин-америкэн», но, оказавшись здесь, быстро выучилась говорить правильно. Еще я говорю по-французски, правда, довольно паршиво; по-китайски, на четырех-пяти диалектах, но совершенно безграмотно; чуть-чуть по-вьетнамски и знаю тайский ровно настолько, чтобы сказать: "Моя хотеть видеть американский консул, быстро-очень-черт-побери, эй-ты!"

Я рассмеялся: последнюю фразу она произнесла с жутким акцентом.

— Здесь я уже восемь лет. Вы, наверно, догадались, где это "дома"?

— Вьетнам? — предположил я.

— Точно. Сайгон.

— Я принял вас за японку.

— Ну что поделаешь?.. Когда-нибудь я вам расскажу о себе… Виктор, а вот там за дверью прачечная комната? С электрической стиральной машиной?

— Точно.

— Я не слишком вам помешаю, если запущу кое-что постирать?

Конечно, она мне не мешала. Семь пар джинсов — некоторые с отрезанными штанинами — и две дюжины маек с рисунками вполне сошли бы за мальчишечий гардероб, если бы к ним не прилагались еще всяческие полупрозрачные сугубо женские предметы.

Потом мы отправились на задний двор посидеть в последних лучах заходящего солнца, и она захотела взглянуть на мой огород. Предмет моей гордости. Когда я чувствую себя хорошо, я провожу там до пяти часов в день, обычно по утрам, причем круглый год. На юге Калифорнии это возможно. У меня есть даже маленькая самодельная теплица.

Ей все понравилось, хотя огород содержался не в лучшем виде: последнюю неделю я провел либо в постели, либо в горячей ванне, так что кругом повылезли сорняки.

— Когда я была маленькой, я тоже работала на огороде, — сказала Лиза. — И еще два года я провела на рисовых плантациях.

— Видимо, там все по-другому.

— Еще бы, черт побери! Я после этого несколько лет подряд не могла даже смотреть на рис.

Потом она заметила расплодившихся на листьях тлей, и мы, присев на корточки, принялись их собирать. Сидела она в той самой характерной для азиатских крестьян позе, что я очень хорошо помнил, но никогда не умел имитировать. Пальцы ее, длинные и узкие, вскоре стали совсем зелеными от раздавленных насекомых.

Разговаривали мы о самых разных вещах. Не помню уже с чего, но я рассказал ей, что воевал в Корее. Узнал, что ей двадцать пять лет. Выяснилось, что дни рождения у нас совпадают, так что несколько месяцев назад мне исполнилось ровно вдвое больше, чем ей.

Имя Клюга всплыло в разговоре только один раз, когда Лиза упомянула, что очень любит готовить, а в доме моего соседа делать это совершенно невозможно.

21

Марка холодильника.