Страница 24 из 234
— Вот почему я никогда не хотела, чтобы ты уходил из отдела по борьбе с финансовыми преступлениями! — повысила голос Тиа.
— А я взял и ушел!
— Нельзя быть таким эгоистом! Ты же скоро станешь отцом!
— Эгоистом? — недоверчиво переспросил Эдмундс. — Я хожу на работу и зарабатываю деньги, чтобы мы не подохли с голоду! Иначе на какие шиши мы живем? На твою зарплату парикмахерши?
Он тут же пожалел о столь резких словах, но что-либо исправить уже было нельзя. Тиа стремительно взлетела на второй этаж и захлопнула за собой дверь. Он собирался извиниться утром, но ушел на работу, когда девушка еще не проснулась, мысленно взяв на заметку купить по дороге домой букет цветов.
Первым делом Эдмундс встретился с Бакстер, надеясь, что напарница не заметит ни вчерашней рубашки (остальные, свежевыглаженные, висели за запертой дверью спальни), ни того, что он не в состоянии повернуть вправо голову. Она села обзванивать хирургов-ортопедов и физиотерапевтов, пытаясь разузнать о собранной из костей и железных пластин ноге, а ему поручила навести справки о непритязательном серебряном кольце.
Молодой детектив поискал в телефоне адреса ближайших ювелиров, пользующихся хорошей репутацией, и пешком направился к вокзалу Виктория. Манерный продавец в магазине был в восторге оказать ему помощь, явно наслаждаясь своей причастностью ко всей этой драме. Он проводил Эдмундса в подсобку, где иллюзия элегантности и покоя, навеянная фасадом дома, рассеялась, уступив место массивным сейфам, грязным инструментам, полировальному оборудованию и мониторам, которые передавали изображение с дюжины скрытых камер видеонаблюдения, следивших за всеми, кто трудился за бронированным стеклом кабинок.
Бледный, неряшливый тип, прячущийся, будто прокаженный, от клиентуры, которая принадлежала к сливкам общества и в силу этого так легко всего пугалась, взял кольцо, сел за свой рабочий стол, вооружился лупой и вгляделся в надпись на его внутренней стороне.
— Платина высшей пробы, клеймо пробирной палаты Эдинбурга. Сделано в две тысячи третьем году мастером с инициалами «Т.С.И.». Обратитесь к ним, они скажут, чей это автограф.
— Ух ты! Спасибо. Вы даже не представляете, как мне помогли! — сказал Эдмундс, делая пометки и удивляясь, что собеседник смог извлечь из нескольких символов так много информации. — Можете сказать, хотя бы приблизительно, сколько такое кольцо может стоить?
Человек положил массивное ювелирное украшение на чашу весов и вытащил из нижнего ящика стола потрепанный каталог.
— Это не дизайнерская работа, что несколько снижает цену, но у нас подобные изделия продаются примерно за три штуки.
— Три тысячи фунтов стерлингов? — удивился Эдмундс, тут же вспомнив о ссоре с Тиа накануне вечером. — Теперь мы, по крайней мере, можем составить представление о социальной принадлежности жертвы.
— Вообще-то оно несет в себе чуть больше информации, — доверительно промолвил ювелир. — Пожалуй, это самое унылое кольцо, которое я когда-либо видел. Напрочь лишено каких бы то ни было художественных достоинств. Носить такое украшение — примерно то же самое, что расхаживать с зажатой в руке кипой пятидесятифунтовых банкнот. Амбициозный материализм и показуха, за которыми ровным счетом ничего не стоит.
— Переходите работать к нам, — пошутил Эдмундс.
— Ну уж нет, — ответил ему ювелир, — у вас денег не хватит мне платить.
К обеду Бакстер обзвонила более четырех десятков больниц. Усердно рассылая по электронным адресам рентгеновский снимок и фотографию, она в конечном итоге нашла хирурга, который уверенно признал, что когда-то провел это хирургическое вмешательство. Но, к ее разочарованию, буквально пять минут спустя перезвонил и сказал, что никогда не оставил бы столь безобразного шрама и больше ничем ей помочь не может. Без точной даты и регистрационного номера операции информация была слишком расплывчатой и туманной.
Время от времени Эмили заходила в совещательную комнату и поглядывала на Волка. Он тоже висел на телефоне и вместе с другими полицейскими работал не покладая рук, чтобы найти Рэну. Бакстер до конца так и не осознала, что его имя тоже фигурирует в списке жертв убийцы — может потому, что не знала, какой реакции с ее стороны он ожидает. И сейчас, больше, чем когда-либо, совершенно не понимала, кем они друг другу приходятся.
Ее немало удивило, как он взялся за работу. Мужчина послабее на его месте развалился бы на запчасти, спрятался и требовал бы, чтобы окружающие прониклись к нему состраданием, без конца обращаясь к ним за словами утешения. Но только не Волк. Наоборот, он лишь стал сильнее, решительнее и вновь превратился в человека, которого она знала раньше, когда они вместе расследовали совершенные Крематором убийства, — энергичным, неутомимым, не жалеющим себя. Одним словом, бомбой с часовым механизмом. Никто другой пока не заметил в нем этой неуловимой перемены. Ну ничего, еще успеют.
В отношении кольца Эдмундс добился впечатляющих успехов. Он уже связался с пробирной палатой Эдинбурга, где ему сообщили, что клеймо принадлежит одному независимому ювелиру из Олд-Тауна. Молодой детектив послал им фотографию украшения, сопроводив ее приблизительными размерами, и в ожидании обратного звонка занялся сравнением двух лаков для ногтей. Перед этим он по дороге забежал в аптеки «Супердраг» и «Бутс», стал гордым обладателем еще шести ярких флаконов, но ни один из них так и не совпал по цвету с тем, который они искали.
— Дерьмово выглядишь, — сообщила ему Бакстер, положив трубку после сорок третьей больницы.
— Спал плохо, — ответил Эдмундс.
— В этой рубашке ты щеголял вчера.
— В самом деле?
— За три месяца ты еще ни разу не надевал одну и ту же сорочку два раза подряд.
— Не думал, что вы ведете учет.
— Стало быть, вы поссорились, — со знанием дела заявила Бакстер, которую нежелание Эдмундса рассказывать о своих неурядицах немало развеселило. — И ночь ты провел на диване, да? Ну… с кем не бывает.
— Если вы не возражаете, давайте поговорим о чем-нибудь другом.
— Из-за чего она вспылила? Ей не понравилось, что твой напарник — женщина?
Бакстер крутанулась на стуле и искусно махнула в его сторону ресницами.
— Нет.
— Спросила, как прошел день, и ты вдруг понял, что кроме расчлененных трупов и сожженного мэра тебе ей нечего рассказать?
— Да нет, ей не понравился лак для ногтей, — показал он ей свои накрашенные накануне, отливавшие перламутром ногти.
Желая доказать, что ей его не достать, он попытался обратить все в шутку.
— Значит, не явился на ужин. Что это было? День рождения? Какая-нибудь годовщина?
Когда Эдмундс ничего не ответил, женщина поняла, что попала в точку, и внимательно на него посмотрела, терпеливо дожидаясь ответа.
— Мы пригласили в гости ее мать, — пробормотал Эдмундс.
Бакстер расхохоталась.
— Ты не явился на ужин с будущей тещей? Господи, пусть твоя девушка расслабится и возьмет себя в руки. Так ей и скажи. Мы ведь здесь не штаны протираем, а серийного убийцу ловим. — Она наклонилась ближе к нему и с видом заговорщика прошептала: — Знаешь, у меня был случай — я не попала на похороны мамочки парня, с которым встречалась, потому что в тот день гонялась по Темзе за катером!
Женщина засмеялась, вслед за ней улыбнулся и Эдмундс. Он испытывал чувство вины за то, что не заступился за свою девушку и не объяснил, что она просто пытается приспособиться к условиям его новой работы, но при этом был рад, что достиг взаимопонимания с напарницей.
— После этого он пропал и я его больше никогда не видела, — продолжала Бакстер.
Смех женщины медленно угасал, и Эдмундсу вдруг стало ясно, что за маской ее беззаботности все больше и больше проглядывает неподдельная грусть — слабый проблеск, будто Эмили задумалась, как все могло бы быть, поступи она тогда иначе.
— Закончится все тем, что в день, когда твой ребенок появится на свет, тебя вызовут на место преступления и не позволят присутствовать при его рождении.