Клянусь, я твой

Я молча стою и пялюсь на дверь, не понимая, что это за удушающее чувство, вдруг возникшее ниоткуда и поднимающееся внутри меня?.. Оно давит на грудь, отнимает дыхание, заставляя сердце предчувствовать неладное в быстрых тревожных ударах... Глубокий вдох. Я прикрываю глаза, отсчитывать до пяти, а затем подхватываю ключи от машины и выхожу за ней.

35

Окружающий мир проносится скоростными слепками размазанных пятен. Вжимаю ногу в педаль, давлю на газ и лечу, наплевав на правила дорожного движения и красный свет светофора. Дорогой меня остановили гаишники и мне пришлось дуть в трубку и долго доказывать им, что я не пьяный и не сумасшедший.Ну да, они поверили.Красные от ярости глаза, истовое дыхание, расширенные зрачки. В итоге я все равно сорвался, за что едва не оказался в отделении. Как хорошо, что сейчас много чего можно решить своим статусом. Плохо другое. Я потерял по крайней мере не меньше, чем полчаса. Пишу Оливии, что я уже в городе и чтобы она никуда не уходила, пока я за ней не приеду.

Я звонил Ким. Трижды. Ровно столько же раз она сбрасывала мой вызов. Если каких-то полчаса назад меня одолевали совсем небольшие смутные мысли, то сейчас очевидная тревога бьёт набатом по по сердцу — она что-то задумала. Я чувствую, чувствую неладное. Но самое ужасное, — я боюсь не успеть.

Автомобиль заносится сплошным круговым движением, я едва успеваю вывернуть руль, остановившись поперек стоянки. Другие автомобилисты начинают сигналить, ругаясь и возмущаясь. Парни, честно, меня не волнует.Хлопаю дверкой, быстрым шагом пересекаю двор и врываюсь в холл, толкая двойную дверь.

— Кимберли Вильямс, — произношу я твердым голосом ещё быстрее, чем мои шаги приближаются к стойке. — Недавно записывалась на прием. Куда она пошла?

— Мужчина, соблюдайте правила, — женщина за стойкой недовольно акцентирует на мне внимание, уловив мой агрессивный настрой. — Я сейчас охрану позову.

— Куда она пошла? — гаркаю я, повысив голос. Да хоть самого дьявола, мне плевать.

Я не вижу, но каким-то образом улавливаю, как спохватывается охранник, но женщина останавливает его кивком, бросив на меня весьма неоднозначный взгляд.

— Да, была такая, — покосившись на меня, она смотрит в компьютер, щёлкнув два раза мышкой. — Минут пятнадцать назад просила принять ее вне очереди.

Тишина.

Ну и?..

— Тридцать второй кабинет, это второй этаж. Проверилась у гинеколога, оттуда получила направление на аборт.

Меня всего перетряхивает, только я уже мчусь по направлению на второй этаж.

— Мужчина, бахилы! — кричит она мне вслед.

Только я уже не слышу. Мое сердце колотится как заведенное. Я должен, должен ее спасти. Я обещал! Я поклялся себе и Богу, что больше не позволю ей страдать. Что же ты творишь, Кимберли?..

— Абортивное отделение это куда? — спрашиваю уборщицу, моющую шваброй полы на втором этаже.Она отвечает, не поднимая лица:

— По коридору налево, кабинет тридцать шесть, — а затем, словно осознав, быстро окликает: — Мужчина, мужчина, постойте! Мужчинам туда нельзя.

Я на ходу оборачиваюсь:

— Там моя девушка. Возможно, прямо сейчас она делает аборт. Я должен остановить её!

— Вас туда все равно не пустят. Послушайте, была здесь одна девушка, минут десять назад туда зашла. Если аборт медикаментозный, процедура продлится ещё минут двадцать, это не так много, вам лучше подождать её здесь.

— Я не могу ждать.

— Вам туда все равно нельзя.

— Да мне плевать.

— Подождите. Да подождите, куда ж вы так несетесь!.. Охрана!

Честно, я понятия не имею, в каком направлении я двигаюсь, но чувствую, что я почти у цели. Тут словно ниоткуда появляется здоровенный охранник, которого мне не осилить, и даже не один, а двое. Они словно из-под земли вырастают. Они хватают меня, заблокировав проход и тянут на выход. Учуяв сопротивление, скручивают и грозят полицией.

— Да всё, всё! — гаркаю я, освободившись. — Я понял. Я вот здесь посижу.

Они меня отпускают, вот только никуда не уходят, оставшись стоять надо мной конвейером с обеих сторон.

Я действительно сажусь в одно из пустых кресел для ожидания, наклоняюсь вперёд, запускаю руки в волосы по локоть и жду. Кажется, я сам схожу с ума.Этого не может произойти с нами снова. Я помню, сколько печали было в ее глазах, когда она рассказывала мне о прошлом. Я давно уже понял, что ее отец монстр, который отдал свою дочь на растерзание, но она…

Кимберли. Ким. Ты же не можешь этого сделать с нами. Я же знаю тебя. Я же люблю тебя. Я же…

А быть может, я знаю ее недостаточно хорошо.

Проходит ровно двадцать минут от указанного мне срока, когда дверь тридцать шестого кабинета открывается и бледная, лишенная всех жизненных сил Кимберли выходит вся в слезах.

36

Теснота. Она сгущается внутри меня, давя своей тяжестью. Затуманенный разум витал где-то на краю неба, когда я медленно нажала на ручку двери и вышла в коридор.

— Кимберли! — громкий оклик, рассеивающий серые тучи над моей головой, набор знакомых звуков знакомого голоса, которые слагаются в знакомо звучащий голос.

Я словно в тумане перевожу взгляд и вижу до ужаса встревоженного Кейна. В надорванной рубашке, растрёпанный и с лихорадочно горящим взглядом… Откуда он здесь? В мгновение ока Кейн приближается ко мне и накрывает ладонями влажные от слёз щеки.

— Господи, Ким, на тебе же совсем лица нет, — он тревожно кусает левую щёку изнутри, на хрупкой коже у него под глазами видны проступившие голубоватые прожилки вен. Кейн притягивает меня к себе и закрывает глаза. Я всхлипываю у него на груди. Он кладёт руку мне на волосы, наклоняет голову и потерянно шепчет:

— Любимая, что же ты натворила…

Я ещё не слышала, чтобы в голосе было столько небезразличия, боли и безысходности.

— Ничего, — мой собственный голос доносится глухо, словно из-под сырой земли.

— Что?

Потрясенный шепот Кейна.

— Я ничего не сделала, — я пытаюсь говорить громче и для этого мне приходится приложить усилия. — Я пришла сюда, чтобы провериться у гинеколога, но я вовсе не собиралась делать аборт…

Кейн осторожно отрывает меня от своей груди и смотрит на меня. А в глазах его столько надежды, мольбы и потрясения. Словно он не верит, что так оно и есть на самом деле. Есть что-то тревожное в том, как он выглядит, словно он выискивает что-то в моих движениях и словах, словно он, услышав мой ответ, не может поверить, что так оно и есть на самом деле.

— Ты… Сейчас говоришь правду?

Он осторожно и медленно выговаривает каждое слово, едва не захлебываясь ими. Я поднимаю взгляд к его глазам, легонько касаюсь кончиками пальцев колючей щеки и слабо улыбаюсь:

— Да.

— Боже, детка, — он выпускает воздух из лёгких со свистом и притягивает меня к себе. Его счастье непомерно велико, чтобы он мог рассчитывать силу своих объятий — у меня болят рёбра и сводит дыхание, но, сказать по правде, это такие мелочи.

— До чего же ты меня напугала…

— Ты подумал, что я собираюсь избавиться от ребенка и пришел, чтобы меня спасти?

Он чуть ослабляет объятия и целует меня в макушку.

— Да, милая, я пришел, чтобы тебя спасти.

— Как давно ты понял?..

— Когда увидел тест в ванной. И твои до смерти перепуганные глаза.

Так же быстро с моих губ слетает прерывистый выдох, я нетерпеливо мотаю головой и отстраняюсь. Когда я вновь подаю голос, в нем звенит болезненное отчаяние:

— Кейн, я не хотела… Когда я узнала, я так испугалась… Но я не собиралась… Я н-не…

— Тшш… — он прикладывает палец к моим губам, вынуждая умолкнуть. Наверное, моё лицо сейчас — само сомнение, встревоженность и испуг, потому что его ответный взгляд становится мягким, как податливый шёлк, а голубые искорки в глазах загораются ярче, чем когда бы то ни было. — Я понял, Ким, тебе не нужно оправдываться, — он осторожно берет мою ладонь, целует её и сжимает в своих ладонях. — Любимая. Делай со мной что хочешь, только умоляю не уходи. Я обещаю быть рядом, обещаю помочь пережить то, что с тобой случилось, обещаю стараться делать так, чтобы ты была счастлива. Я клянусь жизнью, что не брошу тебя. Клянусь… Я клянусь, Ким, я не брошу тебя.