Первые

— Сейчас приеду, — отключаю вызов и шумно выдыхаю. Я думал, что весь треш в моей жизни миновал, но, видимо, судьба решила надо мной пошутить. Выжидаю несколько минут, пока внутренности из комка расправляются и занимают свое место, только после этого выезжаю к клубу.

Добираюсь быстро, преодолеваю зону охраны и направляюсь сразу к ложе, которую обычно снимают ребята. Там полный звездец. Русланова устроила отжиг на столе, сдергивала с себя топ и крутила им в воздухе, издавая какие-то дикие вопли. Картинка яркая, чем и пользовались окружающие. Пара девчонок в углу втихаря снимали ее танец. Пришлось сразу подойти к ним, вырвать телефоны из рук и удалить к чертям свидетельство позора Кристины.

— Антон, — Крис чуть не упала со стола, увидев меня, — и-и-ик… Пришел… — кидаю недоразвитую на плечо, шагаю к выходу, но эта пьяная змея умудряется соскользнуть вниз. Смеется истерично. Коленки в ссадинах. Видеть ее такой неприятно. Скриплю зубами, пока она бьет меня по рукам. Не дает ей помочь подняться с пола. Барахтается там, как слепой котенок. Я успеваю поздороваться с Грехом и Филом, после чего все же поднимаю ее на ноги.

— Домой, Крис, хватит, повеселилась, — скриплю зубами, пока она улыбается и водит ноготками мне по шее. — Манатки где твои?

— Там, но я никуда не пойду, — смеется, — будем с тобой веселиться, да?

— Блядь, Крис, давай до дома, — отталкивает меня, когда убираю ее руку. Не хочу, чтобы меня касалась не Лиза. Мерзкие ощущения ловлю моментально.

— Хорошо-хорошо, — старается идти ровно к диванчику, с которого берет сумку и что-то еще. Я отвлекаюсь на Лабука. Тот на удивление трезвый с серьезной рожей подпирает дверной проем.

— Сорян, что дернул тебя, — жмет руку. — Крис, сука… — подается вперед и выдергивает у нее телефон из рук, пока та пытается что-то снять. — Увози уже эту больную!

Дальше происходит настоящий ад. Я еле как скручиваю Кристину и веду к тачке. Она истерит, царапается, говорит, что я мудак. Около клуба ее зверски выворачивает прямо на охранника. Приходится заглаживать вину переводом на счет. С горем пополам отвожу Русланову домой к двум часам ночи, оправдываюсь перед ее предками и измученный сажусь в тачку.

Хочется позвонить Лизе. Весь запал злости ушел. Просто хочу выслушать ее, побыть рядом. Вместо этого созваниваюсь с Кириллом. У того тоже звезды не сошлись на нормальную тусу. Колесим по городу до самого утра. Домой к матери возвращаться нет желания, да и она не звонит. В итоге вырубаюсь на пару часов прямо в машине. Просыпаюсь от того, что под одежду пробирается холод. Поднимаю голову, пытаюсь проморгаться. За бортом кружат белые мухи.

Первый снег.

Ежась, выныриваю из своей детки, пихаю сигарету между зубов и рассматриваю пейзаж вокруг. Скоро восемь часов. Людей немного. Кто-то на работу спешит. Кто-то на учебу. Я стою и позволяю морозу дальше атаковать мое еще не пробудившееся ото сна тело. Высматриваю через дорогу точку, где продают горячие напитки. Кофе мне сейчас не помешает. Беру телефон и карту, двигаюсь в сторону торговой точки, беру себе двойной черный. Пока глотаю, набираю Лизе. Она отвечает, когда нагло нарушаю ее покой во второй раз.

— Привет, — бросаю в мусорку пустой стаканчик и подставляю лицо под бесконечно падающие снежинки, — Лиз… Прости… Я идиот… — сглатываю ком в горле, слыша, как она часто и прерывисто дышит в трубку.

— Антон… — выдыхает, а у меня все внутри скручивается. — Ты прости. Я должна была рассказать о твоем отце. Просто хотела… Позже… Когда все уляжется…

Улыбаюсь, словно сорвал большой куш. От ее слов тиски на грудной клетке разжимаются. Сердце наворачивает круги по всему периметру. Тепло разливается по всему телу, несмотря на то, что погода не радует. Я даже запинаюсь о бордюр, иду дальше по пешеходной дорожке, сворачиваю к машине.

— Люблю тебя, Лиз, — бомблю, пока распирает от чувств. — Не представляешь, ка тебя люблю… Недоверие твое, как ножом режет, — на одном дыхании выпаливаю и слышу визг тормозов неподалеку.

Успеваю повернуть голову на источник звука. Потом глухой удар. Телефон вылетает из рук. Боль жгучая в каждой клетке. Лежу на асфальте. Пытаюсь двигаться. Перед глазами все плывет. Голоса вокруг. Звуки. Все постепенно затихает. Последнее, что вижу, как снежинки кружат перед носом и тут же падают на него.

46

Я без сил опускаюсь на один из стульев, которые стоят в коридоре больницы, сжимаю пальцами стаканчик с кофе. Чувствую, как на плечо ложится горячая ладонь. Жанна держится лучше, чем я. По выражению ее лица не угадаешь, что испытывает. Жалость? Боль? Радость? Сплошная маска, за которой я, увы, не могу рассмотреть истинных чувств. Сейчас попросту не способна адекватно реагировать на происходящее. Я хочу вломиться в палату к Антону, но меня не пускают. Сознание соглашается с весомыми доводами врача, а сердце, конечно же, нет. Оно на куски разрывается от боли. Глаза воспалены и не могут больше выплескивать литры слез. Я безжизненно ожидаю, когда меня пустят к Маршалу.

Виктор Алексеевич ушел договариваться с главврачом, чтобы мне разрешили быть с Антоном, пока он находится в таком состоянии. У него нет переломов, лишь многочисленные ушибы и сотрясение. Только Антон не спешит приходить в сознание уже почти сутки. Мы бродим по больнице из угла в угол и надеемся на лучшее. Хорошо, что водитель иномарки вызвал скорую и полицию. Сам признал свою вину. Первый снег. Гололед. А он не поменял резину… В итоге не справился с управлением и на скорости зацепил Антона. Что было бы, если бы удар пришелся не по касательной, представлять страшно. Я крепко зажмуриваюсь, чтобы этот ужас не возникал перед глазами, потому что слова Маршала до сих пор врываются в уши.

Люблю тебя, Лиз… Недоверие твое, как ножом режет…

Когда память подкидывает мне их, из груди вырывается то ли всхлип, то ли странный вздох. Жанна сразу прижимает меня к себе. Сначала напрягаюсь, а потом обмякаю в ее руках, верчу стаканчик пальцами и не прикасаюсь к горячему напитку. Пытаюсь смириться с реальностью. Это уже произошло. Это не сон. Антон находится в нескольких метрах от меня, без сознания, и когда придет в себя, неизвестно.

Все-таки тяну к губам стаканчик с кофе и делаю глоток. Горячая жидкость мгновенно оживляет мой уставший организм. Я вытягиваюсь по струнке, когда к нам с мамой подходит Виктор Алексеевич. Мужчина хмурится, но кивает мне на дверь в палату Антона. Сердце тут же начинает стучать, как ненормальное. Я смотрю на него, потом на маму, не имея сил подняться. Ноги будто ватой набили.

— Выбил для тебя разрешение, Лиза, — Виктор Алексеевич улыбается. Скупо, как позволяет ситуация. — Иди.

Я, не чувствуя своего тела, поднимаюсь, отдаю стаканчик с кофе Жанне и иду в палату. Каждый шаг отдает в груди противной вибрацией. Волнуюсь очень сильно. Когда открываю дверь, шумно тяну воздух в легкие. Антон лежит на больничной койке. Голова забинтована. На щеке яркая ссадина. У меня все внутренности сжимаются. Я прикрываю дверь тихо, чуть ли не крадусь и опускаюсь на край кровати. Невесомо, чтобы не задеть капельницу. Пальцы дрожат, когда тянусь к его раскрытой ладони.

Запах медикаментов разъедает слизистую. Мне не нравится находиться в больнице. Я постоянно мучаюсь от тошноты. Если бы я рассказала ему о матери, то ничего бы этого не было. Мы бы не поссорились, и он не ездил по городу. Чувство вины накатывает внезапно. Я часто моргаю, чтобы прогнать жгучие слезы, и после даже не двигаюсь. Сижу, водя большим пальцем по ладони Маршала и молю бога, чтобы он скорее открыл глаза. Сказал что-то наглое, сгреб меня в охапку, поцеловал. Да, что угодно! Только не это…

Правда, наш покой нарушают. Приходит медсестра, убирает капельницу, заставляет сесть на стул или вовсе в кресло, которое миролюбиво стоит в углу, но очень далеко от Антона. Я отказываюсь отходить от него, сижу и кусаю губы, пока не наступает ночь. Меня просто вырубает от недосыпа. Я помещаю голову на руки и засыпаю в самом неудобном положении, которое можно только выдумать. Просыпаюсь от того, что дверь в палату громко хлопает.