Жемчужный узел

— Ближе не могу. Вини в этом своих сородичей, если хочешь, — это они весь лес повырубили, одни проплешины остались, — леший говорил неприязненно, но не зло, будто успел смириться со случившимся. — Дальше придётся пешком.

Путь был неблизкий. Лизавете предстояло спуститься с холма по довольно крутому склону, подобраться к окраинам, сейчас ещё заполонённым людьми, но главное — пройти через городские ворота. Пустят ли её вот так запросто? Лизавета не знала.

— Вот, возьми, мелочь, — в отличие от неё, Лесьяр подготовился. — Здесь деньги, вода да немного хлеба с сыром. Тут ещё полдня идти, а с твоими ногами — и того больше. Пригодится.

— Спасибо, — от такой заботы в груди Лизаветы потеплело.

Леший только рукой махнул: мол, ерунда, не стоит благодарности. Но всё же ей была приятна помощь навьего жителя. Совсем недавно вера Лизаветы в их схожесть с людьми опасно пошатнулась, а вместе с ней пошатнулись и её собственные идеалы, вся картина мира. Поступок Лесьяра вселял надежду на то, что она не ошиблась, когда подумала, что духи природы не особенно отличаются от людей, и добрых везде в достатке.

— Ладно, ступай, — от её благодарного взгляда Лесьяру как будто стало неловко: он вдруг заторопился расстаться. Но тут же пошёл на попятную, — Хотя погоди. Сейчас я…

Он вдруг принялся стягивать тёплую куртку. Минута — и вот она уже приятной тяжестью легла Лизавете на плечи. Та невольно зажмурилась от удовольствия: стылой осенью ей подобной одежды как раз не хватало.

— Не благодари, — поспешил предупредить Лесьяр. — Я не от доброго сердца это делаю: обидно просто будет, если я так для тебя старался, а ты до дому пару вёрст не дойдёшь.

Лизавета послушно смолчала, но улыбалась так, что он отвёл взгляд.

— Ну, бывай, мелочь. Надеюсь, не свидимся.

Это было хорошее пожелание, и всё же на душе у Лизаветы стало тоскливо, когда Лесьяр исчез, подняв за собой вихрь листвы. Пришлось похлопать себя по щекам, чтобы не прослезиться — не время было нюни распускать. Лесьяр был прав: шагать ей ещё и шагать.

Поначалу, впрочем, дорога давалась легко. Спуск оказался не таким крутым, каким вделся на глазок, резво бежать по нему помогали протоптанные окрестными жителями тропы. Лизавета шла и чувствовала, словно ветер подталкивает её в спину — так ей было бодро, легко!

Только спустившись, она поняла, чего это стоило. Лизавета вдруг обнаружила, что каким-то образом умудрилась запыхаться, а когда задышала как следует, полной грудью — горло аж засаднило от холодного воздуха. Погода портилась: Лизавета с тревогой поглядела на небо, которое постепенно затягивали сизые тучи. Она уже опасалась болезни, а если ещё и дождь пойдёт…

Увы, идти быстрее она не могла. Никаких проезжих экипажей или хотя бы телег не предвиделось: Лизавета шла в стороне от главного тракта, да и там если кто и ехал, то от города — не к нему. Она могла рассчитывать лишь на свои силы, которые медленно, а всё-таки угасали.

Когда от слабости начали закрываться глаза, Лизавета остановилась. Отпила оставленной Лесьяром водицы, закусила — однако сильно легче не стало. Даже наоборот, после перерыва ноги засаднили сильнее и едва не отказывались сгибаться. Всё тело требовало отдыха, но темнеющие тучи над головой намекали: задерживаться не стоит. К тому же, идти оставалось всего-ничего — пожалуй, и впрямь две версты. Обидно было бы сдаться на середине пути.

Она двинулась дальше — но не успела. Когда до городских ворот оставалось от силы с два десятка шагов, хлынул ливень, сразу, без предупредительной пары капель. Лизавету накрыла стена воды, которая оказалась разом везде: за шиворотом куртки, в глазах, на губах…

— Нет… — Лизавета невольно слизнула несколько капель и вздрогнула.

На языке её осталась соль — с неба лилась не простая, а морская вода. Лизавета задрожала уже не от холода, а от испуга: Яр шёл за ней, всё решив утянуть на морское дно. Нашел, видимо, способ обойти запрет, не спрашивать её согласия!..

В панике Лизавета сорвалась с места и почувствовала, что земля уходит у неё из-под ног. Она запнулась, полетела прямо на грязную землю: белое платье тут же окрасилось чёрным, колени засаднили от боли. Кто-то оказался рядом, протянул руку, но она отшатнулась, вскочила сама, понеслась к воротам так быстро, как только могла без риска снова упасть.

Лишь там, укрывшись в проходе от дождя, она смогла выдохнуть. Её всё ещё немного, по коже бежали мурашки. Лизавета обняла себя за плечи, пытаясь успокоиться, но напугалась ещё больше: она заметила, что капли по её рукам текут не вниз, а вверх — мистическим, пугающим обещанием.

— С вами всё в порядке? — мужской голос, раздавшийся рядом, вновь пробудил в ней желанье бежать.

Однако перед ней стоял не Яр, а незнакомец — мужчина отцовских лет в расшитом кафтане, хорошо выглядевшем даже после дождя. Он обеспокоенно глядел на Лизавету, и что-то в этом взгляде заставило её довериться и признаться:

— Нет.

— Я могу отвезти вас домой? Не думайте, вы не к одинокому мужчине в телегу садитесь — я путешествую с женой, — он оглянулся через плечо на телегу, которую осматривала стража, — на ней и впрямь восседала вполне себе миловидная женщина. — Ну, что скажете?

«Разве может быть хуже?» — подумала Лизавета и согласилась. Мужчина помог ей забраться в телегу, его жена — тут же запричитала, принялась доставать откуда-то шаль, закутала в неё Лизавету по самый нос. Та только и могла, что говорить «спасибо»: на большее сил попросту не было.

— Как же ты одна за городом оказалась, — женщина всё качала головой, но, благо, не требовала ответа.

Может, она бы настояла позднее, да только никакого «позднее» не случилось. До дома Лизаветы доехали быстро, и вот она уже соскочила на землю. Заезжий купец порывался проводить до двери, но она отказалась — взамен пришлось дать зарок написать паре в гостиницу, где они остановились, и сообщить о своём состоянии и здоровье. Только после этого они оставили Лизавету одну.

Дождь к тому времени уже подустал, превратился в редкую морось. Солёный вкус пропал, капли текли, куда надо — Яр попугал и отступил. Может, тем он и ограничится?

Лизавета выбрала не задумываться об этом. Решительно подобрав грязные юбки, она подошла к двери отчего дома. Но рука замерла у самой её поверхности, так и не дотронувшись до молоточка — Лизавета неожиданно осознала, что ей страшно возвращаться домой. В голове осами жужжали мысли: «Что скажет отец? Как поведёт себя мачеха? Как объяснили её отсутствие друзьям?»

Но отступать было некуда. Закрыв глаза, Лизавета наконец постучала.

На пороге застыла Настасья. Обычно она не открывала двери гостям, но, похоже, с отъезда Лизаветы в доме многое изменилось. В конце концов, надо же было куда-то пристроить служанку, оставшуюся без хозяйки, верно?

Все эти умозаключения Лизавета сделала потом. В тот момент у неё не было сил думать, не было сил говорить. Она лишь вымученно улыбнулась Настасье, замершей в дверях, — а потом вдруг оказалась в её тёплых объятьях. Служанку не смущала грязь на одежде, помятый вид Лизаветы или что-то ещё: она приняла её, как потерянную подругу, в которой нуждалась.

Поддерживая Лизавету, Настасья проводила её в дом, в котором вмиг стало шумно и людно. Где-то на границе зрения Лизавета заметила мачеху — та всплеснула руками при виде падчерицы и тут же принялась отдавать указания: что-то о ванне, об одежде, о крепком бульоне. Лизавета не говорила — слушала, прислонившись плечом к приятно прохладной стене.

Она молчала, когда Настасья оставила её отдыхать на диване в гостиной. Молчала, когда её отвели в ванную. Молчала, когда нещадно тёрли спину и когда ласково расчёсывали длинные, успевшие спутаться волосы. От тепла и заботы Лизавету разморило, глаза закрывались, движения прониклись ленцой — руки медленно поднимались навстречу рукавам, ступни не попадали в домашние туфли.

— Вам нужно поесть, господарыня, — настаивала Настасья, провожая её в столовую. — К тому же, батюшка ваш скоро вернётся — ему будет приятно, что вы его дождались.