Жемчужный узел

Далеко бежать не пришлось: не подходящие для того были одежды. Пролетев чуть меньше квартала, девицы остановились, запыхались. Маша, не сдержавшись, засмеялась, но тут же спрятала смех в кулачок:

— Ой, видела бы нас сейчас маменька!

— Не каркай, — строго осадила её Наденька. — Не дай боже, увидит!

— Да не будет нам ничего, — легкомысленно, но не без оснований заметила Александра. — Даже если б маменька в окно чего-то заметила — ну, пошумела бы, пальцем погрозила, а потом всё простила бы!

— Простила б, — подтвердила Лизавета, успевшая уже выровнять дыхание. — Сколько вас знаю: маменька ваша вам всегда всё с рук спускала. А я завидовала!

Тут она покривила душой: зависти в ней не хватило бы и на золотник. Лизавета всегда знала, что отец любит её ничуть не меньше, чем родители — сестёр Соловьёвых. Может, даже чуточку больше, раз уж так строго за ней приглядывал и так чутко заботился!

— Да брось, — отмахнулась Александра, лучше младших сестёр распознававшая лесть. — Все мы знаем, что твой батенька души в тебе не чает. Что там маменька говорила про следующий сезон?

Лизавета не ответила — слова Александры так удачно потонули в шуме проехавшего мимо ландо, что она поспешила притвориться, будто бы не расслышала. А тут как раз и Наденьке пришла в голову мысль:

— Давайте-ка, чтобы маменька совсем уж не огорчалась, наймём экипаж? Приедем в салон красиво, как купеческим дочкам положено — негоже нам улицы топтать! Да и маменьке потом наверняка расскажут, как мы чинно-благородно явились…

— Эй, кучер! — Маша не дала сестре договорить: вскинула тонкую ручку, подзывая коляску.

Не прошло и пары мгновений, как все четверо уместились внутри и покатили в сторону торговой улицы. Как и многие другие девушки в этот день, они ехали обновить гардероб перед закрытием сезона. Близился конец августа, многочисленные знатные юноши возвращались из столицы в родные пенаты, и охота на них продолжалась уже не на роскошных балах, а на скромных приёмах.

— Так что же, Лизонька, там было насчёт следующего сезона? — припомнила, спрыгивая с подножки, Александра. — Про то, что отец тебя замуж выдать собрался?

Лизавета помедлила. Молча, она спустилась на землю и помогла спуститься Маше, поправила и отряхнула юбку, начала искать мелочь для платы кучеру — и остановилась, когда Наденька протестующе замахала руками. В надежде, Лизавета всё-таки повернулась к Александре и с сожалением обнаружила, что та всё ещё с ожиданием на неё смотрит.

— Ну да, — вздохнула она наконец. — Они решили, что мне пора устроить дебют.

— Ого! — тут же в поле зрения появилась Маша. — Раньше восемнадцати⁈

Лизавета пожала плечами, не зная, что ответить. Она и сама не была уверена, отчего отец решил так поступить. Насколько знала сама Лизавета, семья их жила в достатке — так что замуж её выдавали уж точно не для того, чтобы скинуть ярмо с плеч или получить выкуп. Но для чего ещё?

— А что же, и женишок на примете есть? — подхватила её под руку Наденька.

— Что⁈ Нет! — к щекам прилил жар.

— Ой, девочки, посмотрите — Лизонька-то покраснела! — развеселилась Маша.

А той только и хотелось, что провалиться под землю — или хотя бы скорее дойти до салона Румянцевой, куда они так стремились. От заветного спокойствия и горы тканей подруг отделяли лишь несколько шагов: кучер остановился прямо напротив входа. Но под разговоры о скором замужестве Лизавете показалось, что шли они маленькую вечность.

Внутри было неожиданно пусто. Кроме четырёх подруг заказывать пришли лишь пара юных барышень с маменьками — те неодобрительно покосились на хихикающих девиц, ввалившихся в двери. А вот сама хозяйка — модистка по фамилии Румянцева — встретила их радушно. Она поочерёдно чмокнула воздух в паре вершков от щеки сначала Александры, затем Наденьки, Маши и скромно стоящей поодаль Лизаветы:

— Смотрите, выбирайте, мои дорогие. Заказов пока немного, так что пошьём всё в самый короткий срок. Если, конечно, фасон будет не слишком мудрёный!

— О, но этого мы никак не можем обещать! — всплеснула руками Александра.

Но сударыня Румянцева лишь рассмеялась в ответ. Она-то знала, что эти девицы заказывают исключительно то, что считается модным в их обществе. А сейчас мода диктовала девушкам наряжаться в простые, светлые платья, делающие их похожими на воздушные меренги.

Будто в подтверждение её мыслей подруги направились к тканям самых нежных оттенков. Отрезы приятно зашуршали, зашелестели в их руках, перебираемые, извлекаемые на свет и изучаемые самым тщательным образом.

— Ах, Лизонька, смотри! — выудила откуда-то Александра жемчужно-белый муслин. — Тебе обязательно надо пошить платье из этой ткани! Она тебе так к лицу!

Легкомысленно набросив отрез на плечи Лизаветы, старшая из сестёр тут же куда-то упорхнула. Лизавета же осталась в одиночестве наедине с нежнейшей тканью, высоким зеркалом и своими сомнениями.

— Я не очень уверена… — пробормотала она себе под нос, оборачивая отрез вокруг талии наподобие платья.

За спиной пронёсся вихрь по имени Маша. Лизавета повернулась боком к своему отражению, придирчиво окинула фигуру: муслин струился вдоль тонкого силуэта, подчёркивая её хрупкость. И не сказать, чтобы это было плохо — разве что из-за оттенка ткани Лизавета сама себе казалась болезненной.

— А тебе идёт! — вихрь по имени Маша вернулся, покрутился вокруг и унёсся в противоположную сторону.

Лизавета нахмурилась. Подошла к зеркалу поближе, придирчиво вглядываясь в ничем не примечательное лицо. Может, сёстры правы и дело вовсе не в ткани? Она ведь всегда была очень светлой со своими голубыми глазами, бледной кожей, льняными локонами — настолько, что незнакомые люди порой шёпотом интересовались у батюшки о её самочувствии.

— Ещё думаешь? — удивилась вновь оказавшаяся рядом Александра. — Девочки, а ну-ка подойдите сюда! Скажите: нашей же Лизоньке диво как подходит!

Наденька вынырнула откуда-то из-за тканей, взъерошенная, но в целом довольная вылазкой. Оттого столь разительным было изменение в её лице, когда улыбку сменили задумчиво поджатые губы. Внимательный, изучающий взгляд скользнул по Лизавете:

— А что же, неплохо! Если тебе нравится, то почему бы и нет!

— Но мне не то, чтобы нравится… — задумчиво начала было Лизавета.

— Вот видишь! — не услышав, всплеснула руками Александра — Всем девочкам нравится. Я слышала: Маша тоже сказала, что тебе всё к лицу!

— Ну, если вы все трое уверены…

— Вы, что же, определились? — вдруг выглянула из-за её плеча модистка.

Лизавета, вздрогнув, обернулась. На мгновение она задержала взгляд на лице Румянцевой, надеясь по его выражению понять впечатление от увиденного. Но что сударыня Румянцева умела, так это сохранять мастерски вежливую улыбку в любой ситуации. А тут ещё и сёстры, как назло, стояли над душой.

— Да, пожалуй, определилась, — скрепя сердце, кивнула Лизавета.

— Очень и очень славно, — просияла Румянцева. — А что же фасон? По последней моде: высокая талия, открытые плечи, декольте поглубже?

— Нет-нет! Открытые плечи мне ещё рановато!

Модистка замерла. Лизавете даже показалось, что вот сейчас выражение её лица даст трещину: улыбка сменится удивлённо приподнятой бровью, — но нет. Румянцева, пускай и с запозданием, кивнула:

— Как пожелаете, ваша степенность. Пройдёмте снимем мерки.

Лизавета послушно проследовала за ней и поднялась на невысокий помост. Модистка закружила вокруг, лихо орудуя то иголками, то отрезами бумаги, то аршинной линейкой. Лизавете оставалось только лишний раз не шевелиться и терпеливо ждать.

Сестёр рядом не было: они никак не могли сделать выбор. Точнее, Александра-то определилась, но остановилась, вопреки моде, на тёмном оттенке. Теперь Наденька её отговаривала, а Маша подначивала, наблюдая за спором как за увлекательным спектаклем. Деталей Лизавета не слышала, но по долетавшим даже до неё голосам понимала: угомонятся сёстры ещё нескоро. Разве что их остановит кто-то из других покупательниц — одна, вон, уже вся сжалась от негодования, так и глядишь…