Жемчужный узел

Не обошлось. Лад фыркнул, вырвал у неё палочку, сунул Инге. Наказал: «Не доедай, мы вернёмся!» — и потянул Лизавету изо всех сил: показалось, сейчас руку выдернет из плеча!

Сопротивляться сил не хватило, и спустя мгновение Лизавета вдруг оказалась частью кольца. Слева от неё стоял Лад, справа — незнакомая девушка, на вид младше на пару лет. Не задумываясь, она сжала Лизаветины пальцы, согрела в тёплой ладони.

И заиграла музыка.

Хоровод двинулся в такт затянувшейся песне, медленно и величаво. Лизавета заозиралась по сторонам, проверяя, правильно ли всё делает — но сделать неправильно было трудно. Они просто шли, спокойно, слушая музыку. Вот только та постепенно, почти незаметно, но ускорялась.

Шаг стал быстрее, быстрее, быстрее — Лизавета едва не потеряла темп, запнулась, но Лад удержал её, уверенно повёл следом. Она сама не заметила, как побежала. Юбка развевалась, хлопала по ногам, в ушах трещал костёр и пел ветер. Звуки природы слились с голосами — сама земля будто вторила им, гудя под ногами. Или то ступни гудели с непривычки, от боли?

Лизавета не успела понять: песня взвилась над костром особенно звонко — и стихла. А она не остановилась вовремя.

Рука бежавшей позади девчушки выскользнула из пальцев. Та не удержала: и Лизавета со всей дури налетела на Лада, чуть не упала, вцепившись в его рубаху. Покраснела так, что загорелись щёки.

— Прости.

— Да ничего страшного! Смотри, — Лад кивнул куда-то, и Лизавета проследила за его взглядом. Там, на другом конце хоровода, другой девушке помогали твёрдо встать на ноги после падения. — Всегда кто-нибудь не успевает. Ты ещё молодец, удержалась.

— Это ты меня удержал.

— Ой, да ладно тебе, — смешно поморщился Лад. — Лучше гляди.

От круга кто-то отделился, вышел почти в самый центр, к огню. Музыканты снова ударили по струнам — и незнакомец затанцевал, в одиночку, лихо приседая, взмахивая ногами в такт песне. А потом его сменил другой, третий, к третьему присоединился четвёртый, они пытались переплясать друг друга, затем появились ещё двое, и ещё, и ещё… Откуда-то в руке Лизаветы вновь оказалось яблоко, и она сама не заметила, как начала хрустеть, во все глаза глядя на танцующих.

Постепенно музыка замедлялась. В центр круга стали выходить пары, но уже не соревнующихся, а будто влюблённых. Они кружили друг вокруг друга, сцепляли и расцепляли пальцы, призывно покачивались и следом отдалялись друг от друга. Молодые люди словно заигрывали друг с другом, и Лизавете стало неловко от этого зрелища, захотелось отвести взгляд.

— Хочешь, ещё потанцуем? — вдруг спросил Лад.

Лизавета порадовалась, что он смотрел не на неё, а на пламя.

— Нет-нет-нет, что ты, — решительно замотала головой, на этот раз готовая вцепиться в траву, но не выйти к танцорам. — Там я точно опозорюсь!

— А мы не там. Идём.

Она сама не знала, зачем послушалась.

Лад отвёл её на опушку леса, отделявшего бушующую поляну от спящей деревни. Здесь было прохладнее, тише, спокойнее. Люди остались позади: восторженно наблюдали за танцами, ловили ртом плававшие в бочонке яблоки, разжигали малые костры и готовились через них прыгать. В эту сторону никто не смотрел.

— Как там у вас, в городе, танцуют? Я даю тебе правую руку, а левую кладу вот сюда? — Лад выглядел задумчиво, как ребёнок, рассуждающий перед домашним учителем. — Ты мне говори, правильно ли я всё делаю!

— Правильно, — улыбнулась Лизавета, мысленно удивляясь: откуда деревенский парнишка знает, какую позу принимать в вальсе.

А это был именно вальс. Лад хмурился, шевелил губами, считал шаги — танец выходил осторожный, медленный, совсем не похожий на веселье, развернувшееся возле костра. Но каким-то загадочным образом происходившее здесь заставляло Лизавету улыбаться куда как шире.

Как-то незаметно Лад перестал следить за ритмом, а Лизавета почему-то решила не поправлять. Она вообще позабыла о правилах: вот темп замедлился, расстояние стало меньше — она уже чувствовала тепло чужого дыхания на щеке. Дома после такого зашуршали бы сплетни, а здесь подобная интимность казалась обычной. У костра и не в такой близи отплясывали!

Танец постепенно уводил их всё дальше и дальше — от весёлого треска огня, от шумной толпы, от музыки и от самого праздника. По спине Лизаветы мягко скользили ветви деревьев, которые они огибали. Вот какой-то куст лизнул босые щиколотки, вот мягкая притоптанная трава под ногами сменилась другой, непослушной, отчаянно сопротивляющейся прикосновениям.

Музыки почти не было слышно. Её заменял шелест листвы, стрёкот кузнечиков, мерный стук сердца, бьющегося у Лада в груди. Лизавета сама не заметила, как положила голову на его плечо, как прикрыла глаза, как позволила сомкнуться на своей спине тёплым объятиям. Удивительно, сколь спокойно может быть в руках человека, которого знаешь всего три дня! И как неуютно может быть с людьми, с которыми выросла.

— Лизавета, — шёпот Лада согрел её ухо, пощекотал кожу дыханием.

Отвечать не хотелось. Казалось, человеческий голос нарушит магию этого места и времени, превратит медленный танец во что-то неловкое, недопустимое. Лизавета недовольно, еле слышно замычала. Но Лада это не удовлетворило:

— Боюсь, нам всё-таки надо поговорить, — на этот раз он уже не шептал, но говорил, пускай и тихо. — Это важно.

Она тягостно вздохнула. Что могло быть важнее этого чувства, которое теплилось у неё сейчас вместо сердца?

— Я должен тебе признаться, — голос Лада снова стал громче, не обращать внимания на него стало сложнее, хотя видит бог: Лизавета пыталась. — Ты оказалась здесь из-за меня.

Лизавета нахмурилась, не понимая, что он имеет в виду:

— О чём ты говоришь?

— Я говорю, что это я виноват в твоём появлении здесь.

Наконец, она оторвала щёку от его плеча, открыла глаза. Лад смотрел серьёзно, практически мрачно. В груди у Лизаветы неприятно кольнуло предчувствием.

— Я знаю, что ты привёл меня сюда, — морщинка меж её бровей углубилась, но на губах ещё держалась улыбка. — Я благодарна тебе за это. Признаюсь, поначалу я не думала, что тут будет так весело, но я рада, что ты показал мне, насколько я ошибалась. Это было волшебно.

— Да, — он почему-то печально улыбнулся, а затем протянул руку и нежно убрал выбившуюся из её косы прядку. — И поэтому мне жаль, что я вынужден всё испортить.

Лад разомкнул объятия, и Лизавета сразу почувствовала холод на месте его рук. Как странно: она и не заметила, когда тёплый вечер успел обернуться прохладной ночью, когда перестал согревать оставшийся позади костёр. Лизавета чувствовала себя, будто была околдована, а сейчас колдовство медленно спадало с неё, подобно тонкому тюлю.

— Я виноват в том, что ты оказалась здесь: на этом озере, в этой деревне. Это я привёл тебя сюда, я — тот водяной, который заключил сделку с твоим отцом.

Лизавета удивлённо уставилась на Лада: что за чепуху он несёт?

Но укол предчувствия в груди уже превращался в холод печального понимания. Хотя она пыталась сопротивляться, думала: пускай она ошиблась в Ладе — но он оказался всего лишь глупым, склонным к розыгрышам мальчишкой. Он просто решил подшутить над ней, назваться водяным, посмотреть на её испуг, посмеяться, чтобы потом долго краснеть, извиняться, а когда извинения будут приняты — снова танцевать вот так, под луной!..

— Это правда, — видя её смятение, проговорил Лад. — Ты ведь и сама знаешь, что правда. Ты ведь думала: как странно, что водяной притащил тебя на озеро, но так и не появился, чтобы заявить свои права.

Он говорил, а глаза Лизаветы распахивались всё шире. В ушах зашумело так, что она почти не различала слова. В висках ноющей болью бился один вопрос: откуда Лад узнал про сделку её отца и водяного? Ему могла сказать Ольга? Или не могла?..

— Лизавета, — произнёс он, и снова её имя в его устах вызвало мурашки — но уже другие, пугающие. — Посмотри, на чём ты стоишь.

— Что?..