Страница 5 из 102
Они в свою очередь вызвали у меня немалый шок. Похоже, мне предстояло смириться со своей абсолютно новой жизненной ситуацией, и если бы я не знал, что это всего лишь сон, и рано или поздно мне все-таки предстоит окончательно проснуться, то со мной бы точно случилась истерика. По мере изучения своих документов я уяснил, что, оказывается, приехал из этого незнакомого мне Ангарска поступать в университет. Теперь я будто бы живу на съёмной квартире, которую оплачивают мои предки-геологи, обещая регулярно высылать почтовые переводы для поддержания моего молодого организма. Так что в этом большом столичном городе у меня нет ни одного знакомого, и никому до меня нет дела. Зато есть некоторые средства к существованию и самое главное — жгучая тайна, что же все-таки со мной произошло, и кому это надо. Начиная уже с того, что этот город был реально моим, я тут родился в моей реальной жизни шестьдесят лет назад, и ни о каком Ангарске слыхом не слыхивал прежде.
Сидя на своем широком диване — «мягком уголке», модификацию которого в моей студенческой и последующей юности в народе называли не иначе, как траходромом, я рассуждал о превратностях судьбы. Удивительно, но даже понимая где-то на периферии своего сознания, что я всего лишь сплю, я относился к моей нынешней ситуации как к абсолютно реальной, даже гипер-реальной. Это еще одно свойство моей натуры: во сне я не раз видел войну, землетрясения и иные катастрофы, причем всегда оказывался в эпицентре событий и воспринимал все во много раз острее и ближе, чем если бы это происходило со мной на самом деле. Это меня немного успокоило, и я принялся размышлять.
Говорят, что лучший способ научить человека плавать — попросту бросить его в воду, и чем глубже место, тем лучше. Ожидается, что тот должен выплыть сам после того, как научится как-то держаться на воде. Ну — или не должен, это уже как лягут карты его судьбы.
Что до меня, то я всегда предпочитаю не только выплыть, но и по возможности знать, куда предстоит плыть дальше. А если такой возможности нет, — точь-в-точь как у меня этим невероятным, сумасшедшим летом, — тогда имеет смысл уподобиться герою любимого мультика «Ёжик в тумане»: расслабиться и просто плыть по течению, отдавшись воле волн. Чему нас и учил когда-то ротный старшина.
Именно об этом я думал сейчас, и чем дальше, тем больше был озадачен и впечатлен логикой и прозорливостью той неведомой и могучей силы, что забросила меня невесть каким образом на четыре десятка лет назад, аккуратненько поместив в тело вчерашнего выпускника неизвестной мне школы № 6 в столь же незнакомом мне городе Ангарске.
Однако во всех этих документах таилось несколько поразивших меня моментов. Во-первых, я в них значился самим собой, всё тот же выпускник средней школы Саша Якушев. Во-вторых, фото на паспорте весьма походило на мое нынешнее отражение в зеркале. Оно имело некоторое сходство и со мной реальным, благо у меня сохранились юношеские фото студенческой поры. В третьих, поступал я на тот же факультет, как и в реальности — на отделение журналистики филологического факультета. А туда поступить непросто: конкурс вступительных-проходных баллов высокий, так что без аттестата со средним баллом 4,5 и рыпаться не стоит. Но вдобавок существовал еще один ценз, именуемый творческим конкурсом. Поступать на журналистику можно было, только имея уже к тому времени за душой публикации в газетах или журналах, или и того похлеще — сценарии вышедших в эфир твоих теле- или радиопередач.
В пачке документов публикации как раз были. Я сразу заметил тонкую пачку газетных вырезок, на первой из которых черным по белому красовался кричащий заголовок: «Птицы Мира на помойке Жизни». Под ним было помещено фото голубя с таким хищным клювом, что он больше смахивал на орла. Текст был про птичьи болезни и, прежде всего, орнитоз, и в своей статье я предостерегал человечество от близких контактов с голубями, разносчиками всяких заразных и опасных для людей недугов.
Таких статей за собой я что-то не припоминал, зато отлично помнил, как в детстве кормил хлебом голубей, высунувшись из окна нашей квартиры, и они весело и шумно толклись на подоконнике в борьбе за хлебные крошки.
Интересно, примут меня на журфак с такими материалами, или мода на социальную критику еще не просочилась в стены местного университета? Судя по толстому отрывному календарю, висевшему на стене моей новой квартиры, оклеенной теплыми желто-зеленоватыми обоями, на дворе стоял 1980-й год, июль — самый разгар абитуриентского лета, и все главные будущие социальные потрясения в Советском Союзе ждали нас, его граждан, еще впереди.
Помимо паспорта и публикаций в полиэтиленовом пакете обнаружились различные справки, включая медицинскую, мой аттестат о среднем образовании с заветным средним баллом 4,5 и еще несколько разных бумаг, столь же скучных и официальных.
И был там еще один, очень неприятный для меня момент, так что я поначалу даже не понял, как мне отреагировать на это странное обстоятельство. Секунду поразмыслив, я решил отложить решение этой загадки, авось, в скором времени я проснусь — когда-то же это должно случиться! И не забивать голову всякой несусветной чушью.
В скором времени, после того, как вся квартира была полностью обследована на предмет других неприятных сюрпризов, мне захотелось выйти на воздух, благо стояло лето, и в раскрытую форточку порывы утреннего ветерка периодически приносили восхитительные ароматы с цветочных клумб во дворе. Гардероб мой чье-то заботливой рукой — неужто моей? — был заботливо развешан по стульям и на крючках в прихожей, а более теплые вещи в виде пары свитеров и куртки покоились на «плечиках» в платяном шкафу. Футболка, джинсы и кроссовки пришлись мне впору — вот еще одно существенное преимущество моих сновидений: там могут быть войны, пожары, катастрофы, но штаны никогда не малы, а ботинки никогда не жмут.
В последнюю минуту я почему-то разволновался. Шутка ли — выйти из привычных мне 2020-х прямо в восьмидесятый год! Да еще в своем юношеском обличии, когда тебе нет еще и двадцати?
Я хмыкнул, крякнул, для чего-то откашлялся, будто собирался толкать речь на каком-нибудь школьном собрании, и промурлыкал себе под нос мелодию старого шлягера как раз тех лет:
Давайте песню сложим и сами будем петь.
Мы все на свете можем, нам только захотеть.