Страница 10 из 102
Глава 4 У времени в плену
Я уже не помню в точности, как провел остаток того зачарованного дня-сна. Помню, что зашел перекусить в расположенную неподалеку от парка студенческую межвузовскую столовую. За день я нагулял аппетит и несколько раз перехватывал у торговцев с уличными лотками пирожки в промасленных листах оберточной бумаги и вкуснейшие шафраны — сдобные квадратные булочки с горячим сливовым повидлом внутри. Но под вечер бесцельного шатания по городу я окончательно проголодался и заглянул в столовку. Видимо, по случаю абитуриенской поры она работала допоздна, и я с огромным аппетитом умял комплексный обед, стоивший какие-то фантастические для меня, жителя XXI века, деньги. Классический набор: первое, второе и компот мне обошлись в несчастные тридцать копеек. С копейками я уже вообще отвык иметь дело, а тут прямо вспомнил молодость. Вдобавок к обеду мне дали еще и салат в виде нарезанных огуречных колечек, в которых и семечек-то особо не наблюдалось, но для моего молодого организма, которым я обладал в этом длиннющем сновидении, это не имело большого значение, умял за обе щеки. А к компоту добавили ватрушку с повидлом вместо творога.
В итоге из столовских дверей я вышел в гораздо лучшем настроении, нежели ещё час назад. План по ностальгии я выполнил и перевыполнил, посетив сразу несколько заветных городских мест, памятных с детства. Самым разумным было вернуться домой и скоротать вечер у телека, даром что в восьмидесятом году телепрограмм в распоряжении советского зрителя было кот наплакал.
Глядишь, и усну пораньше, и тогда, после пробуждения, все это наваждение, весь этот тихий и уютный кошмар наконец-то завершится.
Так я и сделал.
Проснулся я оттого, что лицо по-летнему припекали яркие солнечные лучи. Это было странно: с возрастом я стал очень рано просыпаться, чаще всего в четыре-пять часов, после чего мне не всегда удавалось заснуть снова. Недовольно кряхтя по привычке, я осторожно приподнялся и свесил свои вечно больные ноги через край дивана.
И к своему изумлению чуть не кувыркнулся набок. Мое тело было необычно легким и так же легкоуправляемым. В страхе я вскочил с дивана, пружиня на ногах как футбольный мячик, и тщательно ощупал себя, холодея с каждой секундой.
Я опять был не я. Точнее, это был я, но в своем новом, вчерашнем обличье. Иными словами, за время моего сна, — а уснул я вчера очень быстро, заблаговременно убрав на нет громкость телевизора — со мной ничего не произошло.
Значит, я всё еще не проснулся.
Или уже не проснусь никогда!
Разъярённый, я принялся отчаянно шлепать себя по щекам, колотить по бокам и дергать за волосы. Хорош я был, наверное, если глянуть в те минуты на меня со стороны, старый дурак!
Но в том-то и дело, что никаким старым дураком я не выглядел. В лучшем случае, дураком молодым. И, значит, вчерашнее наваждение продолжалось.
В свое время, немало належавшись по больницам с больным сердцем и его сосудами, я прочно усвоил для себя нехитрую, но упрямую истину: чтобы бы с тобой ни случилось, надо жить. Жить, назло всем чертям и смертям. А если просто так жить невозможно, нужно выживать, сжав зубы и вцепившись в любую возможную опору, пусть даже и совсем эфемерную на вид.
Значит, будем выживать, сказал я себе.
Всё это враки, что никогда нельзя говорить сам с собой вслух — мол, начнешь по-старчески заговариваться, вот тебе и старик Альцгеймер тут как тут. Самые важные вещи как раз можно и нужно проговаривать вслух. И я принялся составлять план моей новой жизни.
Он был рассчитан на самые ближайшие дни и был связан, прежде всего, с моим дальнейшим выживанием в родном городе, сразу ставшим вдруг если и не чужим, то незнакомым и пока еще мало понятным.
Первым делом необходимо было что-то решать с документами. А значит — сдать все необходимые бумаги в приемную комиссию, ведь для чего-то я привез их сюда из этого таинственного Ангарска, верно? Я взял пакет документов и внезапно похолодел. На меня вновь смотрели с фото глаза моих псевдо-родителей. А ведь я точно помнил, как затолкал фотографию в самую середину пачки разнокалиберных бумаг. Что за чертовщина?
Я повернулся и медленно обвел пристальным взором всю комнату. Никаких явных следов того, что за ночь кто-то побывал в этой, пусть и временно, но теперь уже моей квартире, я не обнаружил. Но при этом отчётливо помнил, как собственными руками сунул это фото внутрь пакета. Словно не хотел лишний раз смотреть на эти улыбающиеся мне чужие лица.
Вот ведь наваждение!
Впрочем, на фоне того, что со мной происходило и происходит последние двое суток, путешествие одной несчастной фотографии внутри пачки документов мне представилось не такой уж и великой загадкой. Есть дела и поважнее. И я снова запихнул злосчастное фото в самую серединку бумажной стопки.
Теперь потребовалась сумка — не в руках же нести документы. Беглый обзор квартиры не дал результатов, зато в прихожей на вешалке висел пакет из грубой простроченной мешковины, точь-в-точь как у того остромордого «шакаленка». Он тоже был серым, как и все грубые мешки, но всю лицевую сторону пакета украшала печатная аппликация: четыре довольно схематично изображенных физиономии и подпись на английском «ABBA». Качество печати было таким, что я с трудом узнал в этих лицах эстрадных кумиров моей молодости. Ну, что ж, лучше, чем ничего.
Я погрузил документы в мешок, бросил туда на всякий случай шариковую ручку, обнаруженную мною еще вчера на столе возле письменного прибора, и отправился в университет. Приемная комиссия всегда размещалась в его главном здании, в четырех трамайных остановках от моего дома, но я решил пройтись пешком. На ходу мне всегда лучше думается; видимо, так мысли не застаиваются в голове.
Несмотря на довольно-таки оживленное движение, люди в моем городе образца 1980-го года переходили и перебегали проезжую часть, где им вздумалось, несмотря на горевшие у перекрестков светофоры. Я сразу вспомнил свое реальное время и группы людей у светофоров, чинно ожидающие, когда зажжется зеленый свет, даже когда машин поблизости не наблюдалось. Но справедливости ради стоит отметить, что по дороге к университету мне по дороге попалось считанное число пешеходных переходов; к тому же краска на них давно не обновлялась, несмотря на центр города, и потому дорожные «зебры» выглядели весьма блекло.