Страница 69 из 84
Лишь одна крохотная глава выделена К. Жаком богатой событиями истории I тысячелетия до н. э., сохранившей в картушах фараонов имена многих выдающихся личностей. Среди них встречаются чужеземцы: ливийцы, кушиты, персы. Часто они настолько поддавались влиянию египетской культуры (в наименьшей степени это касается персов, хотя в Египте они тоже старались изображать из себя фараонов, что кажутся египтянами более, чем местные жители. Несомненно, етиптизация имела глубокие корни в длительном соседстве этих народов с долиной Нила. Псамметих I, происходивший из ливийского рода, стал фараоном в сложной обстановке, когда захватчики с юга и северо-востока раздирали страну на части. Освободив Египет от чужеземцев с помощью меча и хитроумных дипломатических ходов, Псамметих I основал XXVI династию, время правления которой определяется специалистами как «Саисское возрождение». Этот 150-летний период последнего расцвета древнего Египта — наиболее значимый в истории Позднего царства. Интереснейший материал для его изучения дает античная традиция. Греки имеют теперь возможность наблюдать жизнь страны «изнутри»: в благодарность за помощь наемников при восхождении на престол Псамметих I разрешает им основать несколько поселении в долине Нила (Навкратис, Дафны, Стратонеды). Так возникает греко-египетская среда, обусловившая особенности эллинизма в Египте.
Любопытно следующее: как показывают характерные для XXVI династии архаизированные памятники, египтяне саисского периода «золотым веком» страны считали Древнее царство, а не Новое, относительно недавно (для них) отшумевшее своими большими блестящими крыльями, простертыми над завоеванными соседними странами, и канувшее в лету. Думается, это можно объяснить не только тем, что прошлые события идеализируются соответственно степени их удаленности, по принципу «чем древнее, тем лучше». Для нашего восприятия Египта эпоха Древнего царства тоже оказывается ключевой: название страны прежде всего ассоциируется с великими пирамидами IV династии…
Конечно, К. Жак, как автор, обладает правом с особым вниманием освещать одни периоды и лишь вскользь касаться других, по в его распределении материала по главам некоторая диспропорция «в пользу» Нового царства сразу бросается в глаза. В основном эго объясняется характером сохранившихся древнеегипетских источников — именно по этом причине большинство научно-популярных книг о Египте пишется на материале Нового царства.
Легко понять мотивы включения в работу очерка о Клеопатре: действительно, царица столь широко известна, что глава о вей привлечет самых разных читателей. Принадлежность к греко-македонской династии не мешала Клеопатре изображать богиню Исиду, и с определенными натяжками можно говорить о ней как о наследнице фараонов. Однако даже в пределах XX главы следовало бы уделить несколько строк основателю царства Лагидов, полководцу Александра Македонского Птолемею.
Что можно сказать об уровне исполнения стиль великолепно задуманной книги?
Привлекательной чертой работы, безусловно, является отсутствие погони за сенсацией, сочетающееся с вдохновенной увлеченностью К. Жака древней культурой долины Нила. Автор опирается в своих очерках на добротный египтологический материал, иногда обращаясь к новым интересным гипотезам выдающихся исследователей (в основном французских). К чести К. Жака заметим, что в его книге «история» превалирует над «легендой» (хотя мы отнюдь не стремимся умалить бесспорное значение последней для историка). Каждая глава начинается с датировки правления того или иного фараона (имеется и хронологическая таблица в конце книги, в которую мы взяли на себя смелость внести небольшие уточнения), с описания его внешности, причем автор обращается не только к изображениям, но и к сохранившимся мумиям некоторых владык, и попытки создания «психологического портрета».
На наш взгляд, К. Жаку особенно удаются описания памятников — они точны, но не страдают частым пороком научных в (служащим подчас критерием их учености) — они не скучны. Чувствуется, что эти описания вышли из под пера человека, наделенного тонким вкусом и живым воображением. Круг привлекаемых источников обширен, они радуют разнообразием, но книга заметно выиграла бы, если бы автор уделял больше внимания древнеегипетским текстам. Скромно использованы литературные произведения: пересказаны лишь сказки папируса Весткар да жемчужина среднеегипетской литературы — повесть о приключениях Синухета; другие же памятники лишь упоминаются.
Естественно, в книге подобного рода неоценимыми источниками сведении являются труды античных авторов. К. Жак использует их, хотя и не в полной мере. Тем более поразительна довольно низкая оценка, даваемая им во введении греко-римской традиции. «Детская болезнь» гиперкритического отношения к ней давно пережита наукой, и египтологи не раз убеждались, сколь бездонной сокровищницей свидетельств являются работы Геродота, Диодора, Плутарха, Страбона и других древних ученых и писателей. Интерпретация их, конечно, осложняется тем, что они смотрели на историю долины Нила сквозь античные «очки», но все-таки они касались еще живой ткани древнеегипетской культуры.
К сожалению, К. Жак не свободен от идеализации своих «героев», порой далее безудержной. Иконописно выглядят цари Раннего царства, жестоко подавлявшие восстания в Дельте. Кстати, большинство египтологов отождествляют с Менесом — первым летописным царем — Хора Бойца (Хор Аха), а не Нармера.
Темна история прихода к власти Джосера; не исключено, что он «помог» своему предшественнику на троне переселиться в царство мертвых. У К. Жака Джосер — мудрец, миротворец, создатель ступенчатой пирамиды наряду с Имхотепом, благодетель народа, впавший в отчаяние из за постигшего страну голода.
Снофру, об активной внешней политике (отнюдь не мирного характера!) которого известно достаточно много, — «добрый царь» и великий строитель.
Так же «реабилитируются» Хуфу, Хафра и Менкаура, якобы оклеветанные античной традицией. Но специальное изучении последней часто показывает, что она сохранила изложение местных представлений. Например, отнюдь не привлекательно изображен Хуфу в сказках папируса Весткар: он приказывает чародею Джоди произвести чудо по приращению отрубленной головы узника, а затем явно с недобрыми намерениями интересуется тремя младенцами Реджодет, которые, согласно пророчеству, станут царями Египта.
Уже от современных ученых К. Жак спасает имя Аменхотепа III — «глубоко верующего» и «духовного» человека (глава XIII). Не без резона автор заявляет, что вокруг Эхнатона распускают сплетни (глава XIV). Похоже, сам он не является поклонником последнего, но склонен «смягчать» образ и этого властного фараона, враги которого подлежали безжалостному уничтожению «огнем и мечом».
Идеализация пронизывает и представления К. Жака о египетском общество. По его мнению, крестьяне в древности были менее несчастны, чем современные феллахи, так как государство помогало им в случае наводнения или недостаточно высокого разлива Нила. Общество якобы являлось мягким (даже «очень мягким») социальным организмом, без непроходимых барьеров между слоями (глава V). Чужеземцы, «даже те, кого называл. «рабы», легко освобождались, женясь на египтянках, меняя имена на египетские и добиваясь должностей» (глава XIII). Увы, скорее наоборот, это было общество с жесткой структурой. Добиться «степеней известных» мог только человек образованный, поэтому простолюдину было нелегко сделать успешную карьеру. Что касается чужеземцев, действительно, в эпоху Нового царства путь наверх для них не был абсолютно закрыт, но продвинуться по служебной лестнице мог скорее какой-нибудь воин, царский телохранитель, чем тот, кого обозначили в текстах словом «раб». В женском доме царя вместе с детьми фараона воспитывались сыновья царьков из городов Восточного Средиземноморья. Из них вырастали верные Египту наследники тронов отцов, но, возможно, кто-то навсегда оставался в долине Нила и получал должность от своего товарища по играм, ставшего «владыкой Обеих земель».