Прилив победы

Велисарий нахмурился.

— В Бароду? А почему бы не оставить их в Асэбе? — Он уже взмахнул было рукой, но вспомнил, что Юстиниан не увидит его жест. — Я вижу преимущество в том, чтобы держать их поближе, но… перевозить всех твоих ремесленников и судостроителей, большинство из которых аксумиты…

— О, прекрати чрезмерно заботиться обо мне! — рявкнул Юстиниан. — К этому времени, как мне кажется, я знаю гораздо больше обо всем этом, чем ты, Велисарий. Хаос будет временным, а после этого у нас появится гораздо больше времени, поскольку получится куда более тесный контакт с верфями. Мгновенный — после установки телеграфных линий. — Бывший император склонился вперед и начал энергично жестикулировать. — Ты понимаешь, что малва уже должны были начать делать покрытые железом речные суда? Ха! Подожди, пока они не увидят то, что я планирую построить против них!

Велисарий все еще хмурился.

— Это вызовет кое-какие проблемы с Хусрау…

— Проблемы? — спросил Юстиниан. — Лучше скажи — бурю. Аксумиты потребуют сделать Бароду аксумским анклавом. Так же, как Чоупатти.

«Это имеет смысл, — высказал свое мнение Эйд. — С Бародой и Чоупатти — и, вероятно, до того как все это закончится они, захотят еще и часть Гуджарата. Тогда аксумиты получат…»

— Невозможно! — провозгласил Велисарий.

— Ерунда, — легко отмахнулся Юстиниан. — Аксумиты определенно могут заявить, что имеют на это право после всего, чем они пожертвовали ради Персии.

«Да, могут, — подтвердил Эйд. — Проклятые жадные персы! Хотят, чтобы все их спасали, и в то же самое время пытаются прибрать к своим рукам как можно больше. Самое малое, что они могут сделать для Аксума, — это отдать им Бароду. Конечно…»

Велисарий почувствовал, как перед ним открывается дипломатическая пропасть. Ярость арийского императора — естественно, именно Велисарию придется вести переговоры с Хусрау…

«…я понимаю, почему Хусрау будет чуточку раздражен и станет брюзжать. Персы — торговая нация, в отличие от индусов, поэтому ты увидишь: им не понравится, что, владея территорией между Чоупатти и Бародой — и Гуджаратом, — аксумиты получат что-то типа эксклюзивного права на торговлю в Эритрейском море».

Юстиниан запустил руку в свои одежды — все еще пурпурного императорского цвета, несмотря на то что с тех пор многое изменилось, — и достал запечатанный свиток.

— Кроме того, у тебя нет особого выбора. Когда я собирался уезжать, в Асэб прибыла Антонина. После того как у нас была возможность поговорить — о моих планах на более близко расположенные верфи, о ее планах на стабильность в Аксуме, — она написала кое-что для тебя. Она все изложила здесь, причем максимально четко.

В обычной ситуации Велисарий был бы счастлив получить письмо от Антонины. Но сейчас… Он осторожно протянул руку.

— Не нужно говорить, что она тверда в своем мнении.

И действительно. С мрачным видом читая письмо Антонины, Велисарий предвидел впереди нелегкие времена. Переговоры с персидскими союзниками, которые будут почти — не совсем, конечно, — такими же яростными, как сражения с малва.

Где-то на середине письма частью сознания он заметил, что в штаб ворвались Менандр и Эйсебий. (Штаб, к слову сказать, все еще оставался шатром. Сооружение постоянных строений происходило по всему Железному Треугольнику, но с учетом необходимости войны, а не личного комфорта офицеров. Хотя персы уже начинали шуметь, что для Хусрау, когда он прибудет с визитом, потребуется «надлежащая резиденция».) Но Велисарий не обращал внимания на произнесенные с горячностью слова или на то, как Менандр с Эйсебием размахивают руками над набросками, которые принес с собой Юстиниан. До тех пор, пока Эйд не вывел его из плохого настроения, отправив резкий ментальный импульс.

«Тебе серьезно следует обратить внимание на это предложение. Персы есть персы. Война продолжается. И лично я думаю, что тебе нужно давить любую идею о подводной лодке в зародыше — она безнадежна. Но идеи Юстиниана о торпедах кажутся мне многообещающими. Пусть малва суетятся с этими неуклюжими железными судами! Мы полностью их перехитрим, учитывая, как работает мысль Юстиниана. — Он замолчал на мгновение, затем добавил с большим удовлетворением: — Он стал умным человеком после того, как сбросил с себя бремя всей этой императорской чуши».

Пораженный Велисарий поднял голову. К его удивлению, он увидел, как Юстиниан снова широко ему улыбается.

— Итак, мой любимый полководец. Ты все еще рад меня видеть?

На этот раз Велисарий ответил, не задумываясь:

— Рад.

К тому времени как Рукайя наконец смогла говорить, Антонина почувствовала, что ее ребра готовы треснуть. Рыдающая царица Аксума хваталась за нее, как тонущий котенок.

— Спасибо, — утирая слезы, прошептала Рукайя. — Я была в таком ужасе с тех пор, как пришло известие — больше боялась за Вахси, чем за себя, — что не могла даже как следует выплакаться. Я боялась, что если кто-то увидит хоть намек на слабость… Ужасно, что Эон мертв. Но если бы убили еще и сына…

Антонина погладила девушку по волосам и прижала ее голову к своему плечу.

— Этого не случится, Рукайя. Я обещаю. Вместе со мной, Усанасом и Эзаной тебе нечего бояться. Вахси — негуса нагаст, и конец обсуждению. Не будет никакой борьбы из-за наследования. Не будет диадохов в Аксуме.

И снова молодая царица разразилась слезами.

— Я так его любила! Я не могу поверить, что его больше нет.

После этого Рукайя какое-то время вообще ничего не говорила. Антонина была этому рада, несмотря на дополнительное давление на свои ребра. Ни одна молодая вдова в такое время не должна помнить ни о чем, кроме своей печали. Просто…

Плакать, и плакать, и плакать.

— Столько, сколько ей потребуется, — твердо сказала Антонина. — Недели, месяцы, сколько нужно. Оплакивать следует должным образом.

Она сидела на царском троне, установленном на большом возвышении, и смотрела вниз на толпу собравшихся в зале представителей знати и видных государственных деятелей. Большое помещение было наполнено людьми, как аксумитами, так и арабами. Чиновники, военачальники, купцы — собралась вся элита Аксумского царства.

— Столько, сколько потребуется, — повторила Антонина.

Она обвела толпу холодным взглядом, словно спрашивая, кто посмеет бросить ей вызов.

Толпа молчала. По выражениям лиц собравшихся было ясно: ряд представителей знати желали протестовать. «Возникнут перебои с торговлей! Нужно издать указы! Должны быть разрешены юридические споры! Повышение до офицерского ранга — и это нужно сделать срочно!»

— Я буду править вместо нее, — постановила Антонина. — До тех пор, пока царица не сможет снова выполнять свои обязанности. Свои новые обязанности регентши, пока негуса нагаст не станет достаточно взрослым, чтобы править самостоятельно.

Она посмотрела на толпу, словно спрашивая, посмеет ли кто-то из них бросить ей вызов. Они хотели бы это сделать, Антонина не сомневалась в этом ни на секунду. Но…

Справа от нее стоял Усанас. Аквабе ценцен Аксумского царства. С мухобойкой, свидетельствующей об его статусе, в руке, как и полагалось во время совещаний у царя. Усанас улыбался. Что само по себе тоже было вполне нормально. Но в улыбке не просматривалось ни капли веселья. Это была улыбка огромной кошки или наблюдающего за добычей льва.

А слева от нее стоял Гармат. Старый полуараб-полуаксумит, советник двух царей, Калеба и Эона, славящийся по всему Аксуму своей дальновидностью и мудростью. После смерти Эона и до прибытия Антонины именно он удерживал знать от беспорядков. Давал бесценные советы молодой царице в то время, когда она меньше всего хотела думать о том, как быть царицей. В некотором роде сурово хмурящийся лоб Гармата был таким же предостережением, как хищная улыбка Усанаса, — для всех, кто мог лелеять мысли об оспаривании престолонаследования.

Это был вызывающий страх триумвират — сидящая посередине женщина и стоящие по обе стороны от нее мужчины. Однако колебания, все еще сохранявшиеся у собравшихся, развеял кое-кто другой. Человек, который в этот момент напомнил им о высшей природе власти. Стоявший в дальней части помещения Эзана ударил железным наконечником копья по каменному полу. Резкий звук заставил по крайней мере половину собравшихся господ подпрыгнуть на месте.