Страница 13 из 13
Глава 5
За генерала стало страшно в первые секунды его отключки. Все кинулись ему на помощь, обступив вертолёт. Кто-то из раненых отряда «Каскад» даже попытался рвануть от медсестры и помочь с переноской раненого Андрея Константиновича.
— Так, надо быстрее в госпиталь. Несите, — сказал доктор, взглянув на рану Хрекова.
Мы с Валерой тут же принялись выполнять указание медика.
— Расступились! Живо! — кричал Томин, собственноручно отталкивающий людей с дороги, когда мы с Гаврюком несли Хрекова в машину.
Он повис на наших с Гаврюком плечах. Главное — генерал был жив. Правда, взглянув на его раненый глаз уверенности в сохранении жизни не было.
— Аккуратнее. Не заденьте рану, — сказал позади нас доктор, показав нам, куда поднести Хрекова.
Кровотечение было сильным. Правая сторона моего комбинезона в пятнах крови. Я ещё раз посмотрел на рану Хрекова. В глазу, торчал небольшой осколок.
Мы аккуратно уложили генерала на носилки и двое бойцов-санитаров в белых халатах затащили его в один из УАЗ-452 модели «таблетка». Как только двери закрылись, машина тронулась с места и помчалась в сторону госпиталя. Доктор просачивался сквозь толпу народа к своей машине, не отвечая на многочисленные вопросы о состоянии здоровья генерала.
— Я не знаю, — прошёл он мимо нас, отмахиваясь от одного из бойцов «Каскада». — Ну не осматривал я его ещё! — воскликнул он, когда кто-то со спины громко спросил о том, всё ли будет в порядке с Хрековым.
— Доктор, ну, погоди. Он же дышит. Значит, не должен быть летальный исход? — спросил Гаврюк, перегородив путь доктору.
— Капитан, вы чего все ко мне пристали? Как будто сами не видели, какое ранение у генерала! — нервно крикнул доктор, но его за плечо отдёрнул Томин.
— Так, медик, быстро своё экспертное мнение, — спокойно сказал командир, картинно поправляя воротник халата доктора. — Что думаешь?
— Товарищ полковник… — нервничал доктор.
— Тебе можно просто Валерий Алексеевич. Говори, что с генералом? — снова спросил Томин, к которому подошёл тот самый командир «каскадёров» Буханкин, с которого ещё не осыпалась вся пыль.
— А вас, значит, только лётчики интересуют? — иронично спросил доктор.
— Своих я проверил. Они жить будут. Что с генералом? — громко спросил Буханкин, который раньше критично относился к авиации.
Доктор посмотрел по сторонам. Народу подошло много, и каждый молчал в ожидании ответа. Тишину нарушил только очередной взлёт пары МиГ-21, уходящих на задание, на форсаже.
— Жить будет. Крови потерял, но не смертельно. Вот только глаза, скорее всего, лишится, — сказал доктор и пошёл в машину, когда его отпустил Томин.
Новость одновременно и хорошая, и печальная. Похоже, что генерал Хреков навсегда простился сегодня с полётами. И как мне кажется, он ни секунды об этом не жалеет.
Смотрю я сейчас на бойцов «Каскада» и экипаж вертолёта. Уставшие, измазанные, кому-то тяжело сдержать слёзы. Выжили ребята, а ведь мы с Валерой чуть было не взяли большой грех на душу. И в этот момент я вспомнил про авианаводчика. Хоть раз бы увидеть этого Тороса.
— Командир, — подбежал я к Томину, который беседовал с Буханкиным, отойдя в сторону.
— Ну ничего себе у вас с субординацией проблемы! — воскликнул разведчик.
— Это ж Родин, — махнул рукой Валерий Алексеевич. — Он всегда такой простой. Чего хотел?
— Я собственно к товарищу Буханкину. Где мне можно найти Тороса? Ну, авианаводчика вашего.
— В госпиталь повезли. Контузия, ранение небольшое, плюс оглох. А в остальном, жить будет! — похлопал меня по плечу Буханкин и я спросил разрешения идти.
Пройдя несколько шагов, услышал, как за спиной Томин говорит обо мне и Валере.
— Это они? Блин! Родин! — окликнул меня Буханкин.
Когда я повернулся, разведчик уже шёл ко мне быстрым шагом.
— Я, товарищ…
— Неважно, — сказал Буханкин и протянул мне руку. — Спасибо за помощь!
Странно. Как сейчас пожать руку человеку, которого я чуть не похоронил под ударом целой тонны двух бомб. Если с иранцем был поединок и он выражал своё уважение, то здесь совесть не позволяет принять благодарность.
— Я не могу пожать вам руку, — ответил я, и поймал удивлённый взгляд Буханкина.
Да, мне не впервой быть на войне. И много смертей своих товарищей видел. Но никогда мне не доводилось стрелять по ним или сбрасывать на головы бомбы. Мозгом можно понять необходимость такого решения, но сердцем сложно. К сожалению, на войне к зову совести и сердца никто не прислушивается.
— Совесть не позволяет? — спросил Буханкин.
— Именно. Мы же вас чуть не разбомбили, — ответил я.
— Родин, ты выполнял приказ своего ведущего, а он вышестоящего командования. В той ситуации нам, кроме чуда, ничего бы не помогло. К счастью, на этой войне уже не первый раз чудо случилось, — улыбнулся он и повторно протянул мне руку.
— Это очень хорошо, — ответил я и всё же пожал руку Буханкину ради приличия.
— Поверь, я знаю, что это тяжёлое решение. Но я, мои ребята, твой командир и любой настоящий воин никогда не станет тебя винить. Любой из нас, оказавшийся на твоём месте, выполнил бы этот приказ. А потом бы жил с этим, терзая себя муками совести, — сказал Буханкин и одобрительно похлопал меня по плечу. — Честь имею, старлей!
Разведчик пошёл к своим подчинённым, которые загружались в ГАЗ-66. Странное чувство умиротворения на душе. Задача выполнена и совесть чиста.
Наступил ноябрь, а мы всё так же продолжали бить по Шаршари. Ребята из дивизии Громова и прибывшие им на подмогу десантники из двух полков уже полностью блокировали духов в горах. Иран полностью перестал поддерживать душманов.
Сбитый мной экипаж Джалила Зандий был отправлен в Иран. А в ответ Исламская республика выдала двух полевых командиров, которые прятались на их территории.
Согласен, что обмен весьма странный. Как на одних весах можно уместить двух лётчиков, которых на Родине встретили с почестями, и двух оппозиционеров, которым грозит смертная казнь?
Как раз сегодня, в первый день ноября мы и узнали эту новость. Вечером в нашей комнате Гусько высказался по поводу итогов обмена.
— Это Восток, мои дорогие. Без ста грамм… — сказал он и опрокинул внутрь стопку самогона. — Без ста грамм не разберёшься.
Странный вывод от нашего замполита, но он всегда имел на всё свою теорию.
— Савелич, а ты чего там строчишь? — спросил Гаврюк, заметив, что Гусько продолжил писать.
— Помогаю командиру подвиги ваши сочинять. Член Военного Совета прислал телеграмму, чтобы списки на поощрения готовили. Командир хочет всех наградить. А, самым лучшим образом знаете кого? — улыбнулся Гусько.
Первая мысль у меня была про Марика. С таким выражением лица Евгений Савельевич только о нём мог говорить.
— Барсова, что ли? — усмехнулся Валера.
— Очень смешно, — скривил лицо Марик, начищая свои ботинки.
— Ну, его тоже. А вообще, у нас есть кое-кто с представлением на Героя Советского Союза! — поднял большой палец вверх Евгений Савельевич.
Кого именно подают на столь высокую награду, мы узнали только на вечерних посиделках в курилке. Наш комэска Буянов по всем параметрам был одобрен вышестоящим начальством.
В представлении указали и его катапультирование, и бой с духами, и больше 400 вылетов. Когда он успел столько налетать, я так и не понял. Иван Гаврилович и сам был в шоке, когда ему назвали такую цифру.
— Я после 250ти перестал полёты на сопровождение записывать. Только на удары по наземным целям, — сказал он, попивая горячий чай в беседке.
Конец ознакомительного фрагмента.