Страница 159 из 215
Когда царь согласился с ним, Феодот тайно поспешил в Дагистинский монастырь к намеченному им черноризцу, который был еретиком. Придя к нему он сказал:
— В наступающую ночь царь придет к тебе в худой одежде, чтобы побеседовать о вере и других предметах, и получить от тебя разумный совет. Ты же убеди его принять отвергнутые догматы прежнего царя Льва Исаврянина и выбросить из Божьих храмов идолы (так окаянный называл святые иконы). Затем постарайся устрашить его, что если он этого не сделает, то в скором времени, вместе с жизнью, лишится и царства, если же он пообещает исполнить это, то пророчески предреки ему долгую жизнь и благополучное царствование.
Таким образом, еретик Феодот с еретиком же иноком сговорились привлечь к своему нечестью царя, имевшего удобопреклонное к их замыслу сердце. Ничего не зная о лукавстве Феодота, царь ночью встал и в худой одежде (чтобы не быть узнанным) пошел к этому ложному чудотворцу и лживому пророку. Проводником его был все тот же Феодот. Когда они пришли к помянутому черноризцу и беседа уже началась, черноризец, стоя около царя и как бы по Божественному откровению узнав об его царском сане, с удивлением произнес:
— Нехорошо поступил ты, царь, скрывая перед нами под худыми одеждами свое царское достоинство. Но хотя ты и поступил так, однако благодать Духа Божия не позволила нам долго оставаться в неведении и открыла, что ты царь, а не простой человек.
Царь пришел в ужас от этих слов и, убедившись в святости и прозорливости черноризца, поверил его пророческому дару и способности чудотворения. Он легко склонился к тому, что тот приказывал, нисколько не сомневаясь во всем, что пророчествовали его уста, и принимая гибельный для души и полный змеиного яда совет еретика, как здравый и душеполезный. Немедленно же он обещался исполнить все советы черноризца, наученного подобным ему еретиком Феодотом, и ушел полный злого намерения воздвигнуть гонение на святые иконы. И вот, подобно сильной буре, нечестивый царь начал возмущать покой Церкви Христовой.
Святейшего патриарха Никифора, не потворствовавшего его нечестивому намерению, он сослал в заточение в Проконисс[955]; точно так же изгнал он и заключил в отдаленных странах Феофана, настоятеля обители, известной под названием Великого Села[956], а также Феодора Студита[957] и многих других великих и Боговдохновенных отцов, сильно сопротивлявшихся ему. На патриарший же престол он возвел в самый день Воскресения Христова вышеупомянутого еретика Феодота Милиссийского, по прозвищу Касситера. И был он, как "мерзость запустения, стоящая на месте святом" (Мф. 24:15; Дан. 9:27).
Тогда Бог, в праведном гневе Своем на нечестие царя не замедлил наказать его своим судом и попустил внезапное нашествие иноплеменников. То были обитавшие в восточных пустынях аравитяне, собрав всю свою силу, они вторглись в греческие области, опустошая земли, нападая на палестинские монастыри и, между другими, на обитель святого Саввы, где иночествовал блаженный Феодор со своим братом Феофаном. Святейший патриарх святого града Иерусалима понял, что это казнь за грехи и следствие гнева Божия за бесчестие и отвержение святых икон. Побуждаемый ревностью по православию он начал искать, каким бы образом погасить это пламя и обличить зло, творимое нарушителями отеческих преданий, вводящими новшества. После некоторых поисков, он нашел подходящего для этого дела человека в лице преподобного Феодора, известного своей праведной жизнью и мудростью, дышавшего Божественной ревностью и с непоколебимым мужеством стоявшего на страже православия. Оградив его молитвой и утвердив надеждой на Христа, патриарх послал его в царствующий град для обличения беззакония.
Блаженный Феодор, как послушный сын, не отказался от исполнения приказания. Готовый немедленно понести за правую веру не только многочисленные труды, но и принять страдание и даже душу свою положить за честь святых икон, он с радостью повиновался. Взяв с собою своего брата Феофана, Феодор отправился в путь и скоро достиг царской столицы. Здесь он прежде всего бесстрашно обличил в ереси наемника, не бывшего пастырем, т. е. Феодота Милиссийского, лжепатриарха Константинопольского. Преподобный открыто укорял его в том, что он развращает тех, кем и управляет, губит словесных овец стада Христова, питаемых вредной пищей еретического учения, и разоряет церковь правоверия, созидая капище зловерия. Представ затем перед самим царем и имея в устах Божественное слово, подобное острому мечу, Феодор начал устрашать царя, ясно доказывая ему, что он не только губит свою душу, но и людей Божиих влечет за собою в погибель, развращая их посредством обмана. В то же время он умолял его снова вернуться к благочестию, оставив злочестивое мудрование.
— Может быть, — сказал он, — ты умилостивишь таким образом Господа и не испиешь всю чашу гнева Божия, тяготеющего над тобою.
Удивившись свободной речи мужа, убедительности его слов, кротости нрава и его бесстрашному дерзновению, царь кротко принял обличение. Призвав его вторично, царь начал дружески беседовать с ним, спросил, кто он, откуда пришел и чего хочет достигнуть своей дерзновенной речью. Сообщив царю о своем отечестве и прибытии из Палестины, святой рассказал также и о причине своего прихода, а именно, что нарочно пришел к нему, чтобы открыто вступиться за Божию честь, видя, как бесчестят Царя Небесного в Его иконах и оскорбляют Его в лице неправедно гонимых служителей Его.
— Не подобает, — говорил он, — бояться земного царя больше небесного; наш долг обличать царей, если они прогневляют Бога.
Затем преподобный стал излагать догматы святой веры и учить воздаянию Божественным иконам должного поклонения. Приведя много мест из Священного Писания, он прибавил, что почитание святых икон есть знак нашей любви и стремления ко Христу, а также свидетельство нашей веры и нашего исповедания Его воплощения. Царь долго спорил с ним, много возражал ему от своего зловерия, но безуспешно, так как слова Божественного мужа были тверды, как адамант, а вера его непоколебима, как твердая стена. После долгого спора Феодор победил царя в словопрении и доказал ему несправедливость его воззрений. Что же тогда сделал лукавый царь? Он задумал лестью поколебать непоколебимого, пытаясь мольбой и дарами, и обещанием почестей склонить Феодора к единомыслию с собой, но не имел успеха. После многих увещаний со стороны царя, святой смело и безбоязненно сказал ему:
— Ты забыл свои обеты, царь, данные тобою Богу, когда архиерей возлагал венец на твою главу. Пощади свою душу, верни церкви украшение ее, не воздвигай брань на Бога, Судью праведного и крепкого!
Тогда царь переменил коварную кротость на свою природную и свойственную его имени звериную ярость. Он приказал долго и сильно бить исповедника Христова Феодора и его брата Феофана, и затем сослал их в заточение к морскому устью, запретив кому бы то ни было подавать им пищу, питье и одежду, чтобы, как говорил нечестивый царь, "злые погибли злою смертью".
Но когда святые страдали за Христовы иконы, томимые хладом, гладом и жаждою, "Бог отмщений Господь" не замедлил воздать беззаконному Своим праведным судом. В скором времени имеющий общие со зверями имя и жестокость погиб общей с ними смертью, ибо его закололи, как зверя. Гибель эта была предзнаменована в особом откровении, которое получила мать царя незадолго до смерти своего нечестивого сына. Уже много лет она была вдовой и проводила воздержную жизнь. Однажды во сне она имела следующее видение: ей казалось, что она шла во Влахернскую церковь Пречистой Девы Богородицы[958], и, входя в дверь, встретила некую пресветлую Деву, окруженную множеством мужей в белых ризах, между тем как церковь была залита потоками крови. Дева велела одному из мужей, облеченных в белые ризы, почерпнуть и наполнить кровью глиняный сосуд и отдать его матери нечестивого царя, чтобы та выпила. Видя это, мать царя с ужасом сказала:
— Я уже много лет не ем мяса по причине моего вдовства и не беру в уста чего-либо кровавого. Как же я буду пить эту кровь?