Рецидив жизни

Краем глаза я вижу, что вся наша группа прекратила работу и следит за происходящим. Вижу Анну, которая, взяв лопату на перевес, идет к нам. Вижу двоих солдат в ОЗК, которые спешат к нам по коридорам между ямами, передергивая на ходу затворы автоматов.

Ну что, мусор, сейчас, кажется, нас убьют. Но сначала я должен успеть убить тебя. Жаль, только, что тебе не будет так больно, страшно и непонятно-безысходно, как было мне, когда ты вогнал в меня двадцатисантиметровое лезвие кухонного ножа…

Мой убийца насадился на лом уже почти до половины, еще немного — и он дотянется до моего лица.

Тогда я делаю шаг назад, нажимая на свое оружие, и валю мента на землю.

Подошедшая Аня бьет его лопатой, плашмя, попадая по плечу.

Убийца даже не обращает на ее удар внимания, как и на железо, засевшее у него в груди — его глаза неотрывно следят за моим лицом, а руки все тянутся ко мне в бессильной попытке схватить за горло.

Мне нужно успеть — автоматчики уже нырнули под ограждение.

Я вытаскиваю лом из груди трупа и яростно бью мента острием в лоб, сокрушая череп, чувствуя, как легким толчком отдается в мои руки удар железа о лобную кость.

Успел!

Мы квиты, мусор…

Подлетевший автоматчик бьет прикладом в спину Анну, свалив ее на землю; другой заряжает мне в голову. Я падаю и вижу, как солдат делает в меня короткую очередь.

Не знаю, куда он попадает, но точно не в голову.

Идиоты! Учат вас, учат!.. А вам бы только пострелять почем зря…

Судя по толчкам, пули ложатся в грудь и в шею. Ну и что мне с того!

Тот, что ударил Анну, ставит ногу в сапоге на горло девушке и приставляет ствол автомата к ее голове. Я вижу, как широко распахнулись ее глаза навстречу новой смерти.

Не смей, щенок!..

Не вздумай, тварь! Убью!

Но солдат не стреляет. Пожалел симпатичную девчонку, наверное. Да и не так-то легко убить человека, пусть и мертвеца!

Я почему-то тоже до сих пор жив…

Приходят два мужика в фуфайках, приносят носилки.

Двое мертвецов из нашей группы, по команде солдат, кое-как загружают в носилки труп и уносят его, с волочащимися по земле свисающими ногами, к ближайшей вырытой яме, сбрасывают мента вниз.

Солдат для порядку несколько раз бьет меня прикладом в лицо, пинает напоследок и машет второму: пошли, ну их.

Анна встает, подходит, опускается на колени рядом со мной.

— Больно? — спрашивает она.

Я улыбаюсь:

— А тебе?

— У тебя нос сломан, — говорит она. — И губы порваны. И еще у тебя рана вот здесь, в горле. И в груди, вот…

— Неважно, — отмахиваюсь я. — Не стой на коленях!

— Это был он? — спрашивает девушка, кивнув на яму, в которую унесли труп.

— Да.

— Не надо было его убивать, — на глазах ее выступают слезы. — Ты отяготил свою душу еще одним убийством.

— Девочка моя, если бы я не убил его, он бы отяготил свою душу повторным убийством меня. Я не мог этого допустить, — отвечаю я вставая и поднимая с колен ее. — А так — и мне хорошо, и ему.

Она задумчиво качает головой: нет, неправильно это.

Я притягиваю ее к себе, обнимаю со всей нежностью, на какую способен мертвец.

Какая, все же, паскудная штука — эта жизнь! Живешь через два подъезда от человека и даже не догадываешься о его существовании. И чтобы понять, что это тот человек, с которым ты охотно прожил бы жизнь… нужно сначала сдохнуть.

Аня отклоняется, смотрит в мое покореженное лицо, медленно и осторожно целует в губы.

Слезы на ее губах обжигают меня — я чувствую это…

18

Еще три дня мы каждое утро ходим на поле и роем, роем, роем бесконечные ямы. Сегодня мы роем, а назавтра бульдозер их засыпает. Как в армейском анекдоте…

Мы с Аней не сомневаемся, что когда все поле будет перерыто, нас заставят начать сначала.

Но они, кажется, решили иначе…

Когда основная масса уже уходит с поля, нашу и еще три группы оставляют. Наверное, мы будем работать всю ночь. Я не против. Мне все равно. Что лежать на земле в загоне, что махать лопатой всю ночь здесь — разницы особой нет…

Но вечные два мужика в фуфайках обходят группы, собирая лопаты, уносят их к вагончику.

Потом солдаты окружают нас и ведут к крайней незасыпанной яме. Ударами автоматов заставляют выстроиться цепью в два ряда. Выезжает из-за вагончика бульдозер, подползает поближе и останавливается за спинами солдат, не заглушая двигателя. На гусеницу бульдозера вскакивает мамлей, который принимал меня с Аней в лагерь. Он без противогаза и с мегафоном.

— Граждане трупы! — слышим мы его голос.

Начинается первый в этом году дождь. Стоящая рядом со мной Аня поднимает к небу улыбающееся лицо, открывает рот, глотая живительную влагу, впитывая ее кожей. Дождь! Дождь — это жизнь. Теперь-то уж мы точно не умрем от жажды.

— Граждане трупы! — продолжает офицер. — Рад сообщить вам, что ваше пребывание в лагере смертников подошло к концу!..

— Нас отпустят?! — дергает меня за рукав Аня. — Но как же?.. Наверное, закон все же приняли…

— Сегодня, — продолжает лейтенант, — вы, наконец, получите то, что заслужили: просторную уютную могилу, в которой уже не будете никому мешать, а будете спокойно кормить червей, как и полагается мертвечине. Рад поздравить вас с этим знаменательным событием в вашей смерти! Ур-р-ра, товарищи мертвецы!

Он убирает от губ мегафон, оглядывает нас, словно ожидая ответных криков ликования.

— На этом считаю торжественную часть законченной! — объявляет он, снова поднося ко рту громкоговоритель. — Можно приступить к повестке дня… Товарищи солдаты!..

Солдаты бросаются к нам, ударами прикладов и пинками теснят мертвых к яме. Стоящий впереди меня грузный сутулый мужчина, получив удар в челюсть, валится назад, на меня. Рыхлый край ямы проваливается под моей ногой и я лечу вниз с трехметровой высоты.

Я вижу, как Аня с ужасом смотрит мне вслед, заглядывает в яму, выискивая меня обезумевшими глазами, потом открывает рот в немом крике и прыгает вниз, ко мне.

Сверху валятся один за другим трупы. Кто-то, наверное, пытался сопротивляться или бежать, потому что звучит короткая автоматная очередь.

Потом сверху валится земля; слышно, как наползает на яму бульдозер.

Аня сталкивает с себя упавшего на нее мужика с простреленной головой, тянется руками ко мне, ползет, а сверху валится на нее пласт грунта. Еще один. Потом земля сыплется беспрерывно, огромными и бесконечно тяжелыми массивами, которые не дают пошевелиться.

Я вижу торчащую из-под земли шевелящуюся Анину руку, хватаю ее и из последних сил тяну девушку к себе. Ты не одна, девочка моя, я вижу тебя, я спасу тебя! Знай, что ты не одна!

Очередная гора грунта падает сверху, напрочь отрезая меня от серого света…

Я и так уже не могу пошевелиться, а бремя земли становится все тяжелее и плотнее — наверное, там, наверху, бульдозер укатывает закопанную яму…

Мне бы только не отпустить Аниной руки!..

Ничего, люди, ничего…

Я, в отличие от вас, бессмертен. Мне не нужен воздух, мне неведома боль, меня не пугает теснота. Я буду зубами, час за часом, день за днем, прогрызать тоннель в этой братской могиле. И если за это время я не умру от жажды, то не сегодня завтра мы все равно выберемся наверх…

И тогда не обессудьте…