Дай мне больше

Вдруг он поднимает голову и смотрит на меня, словно удивляясь чему-то. — Как ты не злишься, Изабель? Твой муж получил минет от другого — и не говори, что это нормально, потому что мы с тобой занимались сексом, потому что он был рядом, и ты знаешь, что это совсем другое.

Я смотрю на него, подыскивая слова, чтобы описать свои чувства. Я немного ревную, но не потому, что он мне изменил, а потому, что я в этом не участвовала.

Наконец, я выдавила из себя ответ, который, я надеюсь, имеет смысл. — Для меня это не измена, Дрейк. Не тогда, когда это ты.

— В этом нет никакого смысла, — пробормотал он, его пьянство проглядывает сквозь пальцы.

— Все это не имеет никакого смысла… но также и то, что ты с нами сейчас, имеет для меня больше смысла, чем то, как мы были раньше.

— Что? — Его лицо искажается, как будто попытка обдумать это понятие причиняет ему боль. Я немного смеюсь, притягивая его к себе для поцелуя.

— Неважно. Я к тому, что… если бы это был кто-то другой, кроме тебя, я бы сошел с ума от злости и ревности.

Он снова берет мои губы, смещая свой вес, так что он оказывается наполовину сверху, а наполовину рядом со мной.

— Я знаю, как ты можешь вернуть его за это, — шепчет он мне в губы. Его рука тянется к моим трусикам, но я быстро хватаю его за запястье.

— Просто поцелуй меня, — говорю я, положив его большую руку на мою поясницу. И он целует меня. Он целует меня так долго, что я думаю, что он начинает трезветь. Мы не торопимся друг с другом, как подростки, впервые занимающиеся сексом, мы лежим, исследуя это новое между нами.

Когда он массирует мне спину и прижимается губами к моим губам, я невольно задумываюсь, а всем ли девушкам, с которыми он общается, он уделяет столько внимания и страсти. Я хочу быть для Дрейка кем-то особенным. Я не хочу быть просто очередной девушкой, с которой он связался.

Его толстая эрекция, прижатая к моему бедру, вызывает вспышку жара в моем животе каждый раз, когда он насаживается на меня. И хотя я обещала, что мы будем только целоваться, я больше не могу этого выносить. Это похоже на пытку — делать это с ним, особенно после того, что Хантер сделал с ним сегодня ночью.

Поэтому я глажу его толстый бугор через шорты, и он издает тяжелый стон мне в шею. Он не просит меня об этом, но я знаю, что он хочет, чтобы я прикоснулась к нему, поэтому я проникаю под резинку и обхватываю рукой его гладкий, твердый как камень член. Он такой твердый, что кажется, будто это должно быть больно.

— Разве это не против правил? — шепчет он.

— К черту правила, — отвечаю я и начинаю гладить его.

Он снова громко стонет, и я почти надеюсь, что он разбудит Хантера. Пусть он увидит нас такими. Пусть увидит, как я закончу то, что он начал.

Бедра Дрейка подрагивают и подрагивают, и я знаю, что это не займет у него много времени.

— Залезай на меня, — шепчу я, перекатывая его так, чтобы он оказался между моих ног. Я быстро поднимаю рубашку, обнажая свои груди, и продолжаю работать с его членом, двигаясь все быстрее и быстрее, читая его выражение лица, пока не вижу, что он вот-вот кончит. И я направляю головку на свою грудь, позволяя ему накрыть меня ею.

— О, Изабель, — хрипит он, наблюдая, как сперма окрашивает мою грудь. Затем он на мгновение замирает, глядя на беспорядок, который он устроил. Протянув руку, он массирует одну сторону, как бы втирая ее в мою кожу.

— Мне это нравится, — шепчет он. — Видеть, как ты покрываешься моей спермой.

Когда он наклоняется ко мне и осыпает мой рот долгими поцелуями, у меня в животе порхают бабочки. — Ты действительно самая лучшая. Ты знаешь это?

Я ничего не отвечаю, только натянуто улыбаюсь и целую его в ответ.

Он тянется к приставному столику, чтобы взять горсть салфеток, и не спеша вытирает меня. Когда он закончил, то рухнул рядом со мной, откинул одеяло и укрыл нас обоих. Я прижимаюсь к его груди, и мы лежим так некоторое время. И только когда я думаю, что он уснул, он начинает говорить.

— Хантер не помнит то зеленое платье, а я помню. И ты смотрела на меня.

— Я смотрела на тебя?

— Да, ты первая посмотрела на меня, — отвечает он осторожно, как будто это трудно признать.

Я помню это, но никогда не говорила об этом Хантеру. Когда он спрашивает, я говорю ему, что не помню, как он стоял и смотрел на меня, но я помню часть того дня. Я помню Дрейка. Но Дрейк никогда не преследовал меня. Он даже почти не смотрел на меня, когда Хантер заговорил со мной.

При воспоминании об этом у меня на глаза навернулись слезы. Но следующие слова из уст Дрейка режут меня как нож.

— Я думал, что ты самая красивая девушка, которую я когда-либо видел, но я бы никогда не пошел за тобой. Не из-за Хантера, а потому что мне не нравились такие девушки, как ты.

— Такие девушки, как я? — спросила я, сохраняя ровный голос.

— Слишком хороши для меня. Слишком умные, красивые и милые.

— Дрейк, — говорю я, глядя на него со слезами на ресницах.

— Я рад, что он поступил так. Я горжусь им за то, что он поступил с тобой правильно.

Я верю его словам, но вижу боль в его глазах, когда он шепчет их. И я не знаю, что ответить. Я хочу сказать ему, что люблю его — что я всегда любила его, так же сильно, как Хантера, и точно так же, но я не уверена, что это признание поможет сейчас.

— Я знаю, ты думаешь, что я просто шлюха, которая никогда не хочет остепениться, но я всегда хотел иметь такую жену, как ты, Изабель. А недавно я понял, что мне нужна только ты.

Еще одна слеза скатывается по моему лицу и падает на его руку. Я теряю дар речи, глядя ему в глаза. Понятно, что слов не осталось, поэтому он целует меня в лоб и закрывает глаза, быстро погружаясь в сон, а я лежу и впитываю в себя его пьяные признания, запечатлевая их в памяти, где они останутся навсегда.

Правило № 24: Просыпайся

Хантер

Мои сны искажены и беспокойны. Сначала я ищу его в темноте, но мои руки находят не тех людей. Под моими пальцами чужая плоть, а я хочу найти лишь того, кого мое тело знает наизусть. Каждый раз, когда мне кажется, что я нашел его, он ускользает.

А когда в кромешной тьме комнаты мне удается взять его в руки, я чувствую, как веревка прижимается к его коже, но она слишком туго обмотана вокруг него. Она мешает ему двигаться и дышать, и я начинаю паниковать, пытаясь найти конец веревки, чтобы развязать его. Он шепчет мое имя, зовет меня.

Хантер, ты ли это?

Хантер, вытащи меня из этой штуки.

Хантер, помоги мне.

Но я не могу ему помочь. Как бы я ни старался, я бесполезен. Единственное, что меня сдерживает, — это моя собственная глупая гордость и страх. Почему я не был более внимателен на этих семинарах? Почему я постоянно ускользал по своим делам? Я должен был быть там.

Теперь Изабель развязывает его, и уже не так темно. Она распутывает его узлы, как будто это самая простая вещь. Почему я не мог этого сделать? Она смотрит на меня с мягким нетерпением на лице — не со злостью, потому что понимает, что это не моя вина. Но как долго она будет облегчать мне задачу? Как долго она будет позволять мне лажать, прежде чем ей надоест?

Когда она развязывает Дрейка, он идет к ней. Они прижимаются друг к другу, пока я смотрю, но это уже не то, что было раньше, когда наблюдение за ними возбуждало меня. Теперь я просто чувствую себя одинокой.

Кто-то отталкивает меня от них. Это мудак из клуба в Остине, и он бьет кулаком по моему лицу. Он продолжает бить меня до тех пор, пока не перестает быть тем человеком — теперь он мой отец.

И я знаю, почему он меня бьет. Он знает. Он узнал, что мы с Дрейком делали в темной комнате того клуба, и ухмылка на его лице полна отвращения и ненависти. А я тону в его разочаровании. Я все равно никогда ему не нравилась, и, возможно, именно поэтому. Может быть, он всегда это знал.