Лотос

Мой желудок скручивает от этой мысли, и я отступаю от окна, тяжело вздыхая.

Лотос.

Интересно, что это слово значит для него? Я хочу узнать его значение.

Оливер назвал меня «Королевой Лотоса» во время нашего короткого воссоединения, и с тех пор этот титул преследует меня.

Я подхожу к дивану в гостиной, тянусь за своим дневником, лежащим на кофейном столике. Листая линованную бумагу, я открываю блокнот на самой последней странице с каракулями и вникаю в слова:

Лотос является символом возрождения в самых разных культурах, равно как в восточных религиях. У него есть качества, которые идеально соотносятся с состоянием человека: цветок лотоса великолепен, даже если его корни находятся в самой грязной воде.

Это я обнаружила, когда исследовала значение этого слова. Когда я прочитала их в первый раз, у меня перехватило дыхание. Я тут же переписала строчки и неделями размышляла над их смыслом. Почему этот цветок так важен для Оливера?

Почему он ассоциирует его со мной?

Я кладу ноги на кофейный столик, скрещивая их, затем бросаю блокнот рядом с собой на подушку. Мой взгляд скользит к портрету на холсте, прислоненному к дальней стене.

Знакомые глаза смотрят на меня в ответ.

Глаза, которые до жути точны и в то же время никак не могут передать истинную глубину и тайну реальности.

Моя картина с Оливером Линчем все еще покрыта пятнами кофе, и я бы все отдала, чтобы исправить это.

Глава 3

Оливер

– Ты хочешь что-нибудь?

Я смотрю прямо перед собой, не моргая и с трудом улавливая слова, слетающие с губ человека, который называет себя моим братом. А именно моим сводным братом, связанным со мной узами брака родителей. И теперь он был вынужден приютить меня и помочь собрать воедино осколки моей разбитой реальности.

Вытянув ноги перед собой, я сижу под окном, спиной к стене, в моей старой детской спальне. Я ее не помню. Я не узнаю наклейки на потолке или потрескавшуюся голубую краску. Пахнет затхло и странно.

Мой взгляд останавливается на треснувшей двери шкафа напротив, и я подумываю о том, чтобы заползти внутрь и спрятаться в маленьком темном пространстве. Эта мысль приносит мне спокойствие, и я закрываю глаза, возвращаясь в заточение знакомой тюрьмы.

– У меня есть замороженный ужин и газировка. Ты голоден?

Голос Гейба нарушает мое уединение, и я заставляю себя снова открыть глаза. Он мнется в дверном проеме, – прямо напротив меня.

Не знаю, из чего состоит замороженный ужин, но мне все равно – я не голоден.

Я не отвечаю.

Гейб продолжает водить носком ботинка по пушистому ковру, прислонившись плечом к дверному косяку. Он вздыхает, почесывая затылок.

– Что ж, если ты проголодаешься, кухня дальше по коридору направо. Это и твой дом тоже, так что не стесняйся исследовать его и не чувствуй себя стесненно. Я помогу со всем, что тебе понадобится.

Я вновь переключаю свое внимание на Гейба. Достаточно сложно пытаться не паниковать, когда мой сводный брат разговаривает со мной с расстояния в несколько метров. Он навещал меня несколько раз за последние несколько недель, когда меня мучили и кололи, когда за мной ухаживало множество незнакомцев и когда меня допрашивали до тех пор, пока мне не показалось, что мои мозги вот-вот полезут из ушей. В итоге все решили, что я не представляю опасности ни для себя, ни для общества, поэтому меня выпустили обратно в мир – мир, который, как я думал, был разрушен и заражен. Меня отправили восвояси с минимальным представлением о том, как работает современная цивилизация. Просто дали крошечную бумажную карточку с подробной информацией о психологе, к которому я не собираюсь обращаться в ближайшее время.

Теперь я полностью завишу от незнакомца, который пронзает меня своими беспокойством и жалостью… Точно так же, как я зависел от Брэдфорда.

Тем не менее я не могу подобрать подходящих слов, поэтому просто киваю и продолжаю пялиться в стену.

Я испытываю облегчение, когда Гейб медленно выходит из комнаты, оставляя меня одного. Я привык быть один. Меня это устраивает.

Мои мысли снова возвращаются к Брэдфорду, и я не могу не задаться вопросом, жив ли он еще. Там было так много крови. Я попытался объяснить полицейским, которые допрашивали меня, то, где я жил, но мой подземный дом оказалось сложно описать. Бетонный пол с темно-зеленым ковром. Темно-бордовый спальный мешок. Маленький телевизор для видеокассет. Стопки книг и комиксов, шкаф с закусками и скоропортящимися товарами, а также художественные принадлежности, которыми меня снабдил Брэдфорд. Это было маленькое убежище – скромное жилище, в котором было все необходимое.

Все, что, как я думал, мне было необходимо.

Представители власти смотрели на меня как на сумасшедшего, когда я пытался дать им ответы. Я рассказал им о стеблях кукурузы, еноте с мудрыми глазами и маленьком деревянном домике, в котором находилась моя камера. Но мои ответы были непонятными, а описания расплывчатыми. Как можно точно обрисовать что-то, если им не с чем это сравнить?

Когда один из детективов, мужчина с отталкивающими усами, посмотрел на меня, его взгляд показался мне снисходительным. Он обращался со мной так, словно я был хрупким, незрелым ребенком и говорил медленно, используя самые элементарные слова. Он даже делал рисунки на белой бумаге, пытаясь достучаться до меня, заставить все понять.

Но я и так понял. Я понимал его слова, вопросы и отчаянную потребность в ответах.

Чего я не понимал, так это – почему.

Почему мне лгали?

Почему я провел столько лет в изоляции и с ложным чувством страха?

Почему именно я?

Наверное, я никогда этого не узнаю. Брэдфорд, скорее всего, уже умер от потери крови, а он был моей единственной надеждой на объяснения.

Мои колени подтягиваются к груди, а носки скользят по ковру. Он мягкий и приятный – ощущение, которое я никогда раньше не испытывал. Или, во всяком случае, которое я не помню.

И тогда я думаю о той девушке в окне – о ее волосах, солнечных и мягких, как ковровое покрытие. Она сказала, что ее зовут Сид, и от нее знакомо пахло… Но как это возможно? Как она может быть моей Сид?

Моя Сид – выдумка.

Моя Сид была воображаемой подругой, которую я сам придумал, когда меня одолело одиночество.

Я создал ее с помощью грифеля карандаша и собственного воображения.

Королева Лотоса.

Я качаю головой, ошеломленный и трещащий по швам. Это слишком. Всего слишком много. Я не знаю, как жить в таком огромном, переполненном и шумном мире. Я не могу понять, что реально, что действительно существовало до того, как Брэдфорд спрятал меня под землей и напичкал ложью. Я не могу отличить воспоминание, мечту и небылицу.

Я доверял Брэдфорду. Я думал, он был моим опекуном. Моим защитником.

Моим героем.

Я чувствую себя преданным самым ужасным образом.

Прислонив голову к стене, я пытаюсь выровнять прерывистое дыхание и забыться. Я возвращаюсь в свою пещеру и сажусь по-турецки на зеленый ковер, жую крекеры, держа в руке только что заточенный карандаш. В моем разуме оживают краски, приключения и таинственные злодеи, которых нужно победить.

Мне больше по душе монстры, которых я создаю сам.

Я предпочитаю их, потому что в битве с ними всегда побеждаю.

– Там плохо, Оливер. Очень плохо.

Я жую злаковый батончик, наблюдая, как человек по имени Брэдфорд спускается по металлическим ступенькам, одетый в странный желтый костюм. Похоже, он сделан из пластика и застежек-молний. Он выглядит так, словно собирается выпрашивать сладости, но Хэллоуин еще не наступил. Я здесь всего около недели… Кажется. Может быть, мне стоит начать подсчитывать дни на бетонной стене рядом с буквами моего имени?