Страница 106 из 141
В рассказах современников о Сципионе меня всегда удивляла одна черта. Читатель помнит, наверно, как не любили, прямо-таки ненавидели солдаты Эмилия Павла за его чрезмерную суровость. Кажется, сын тоже не страдал излишней мягкостью. Почему же всегда и везде, где бы он ни появлялся, воины носили его на руках? В чем секрет этой пылкой любви? Конечно, одной из причин было его неотразимое обаяние, о котором так часто говорят современники: его власти покорялось все.
Но мне думается, была и еще причина.
В то время весь образованный мир зачитывался одной книгой, «Киропедией» Ксенофонта. Это совершенно особенная, ни на что не похожая книга, не то исторический роман, не то философское эссе, не то приключенческая повесть. Герой — знаменитый Кир, легендарный завоеватель, покоритель Азии. Действие разворачивается в экзотических странах Востока — Персии, Мидии, Армении. Выдержан местный колорит. Герои одеты в пышные мидийские одежды, в париках, нарумянены, глаза их тщательно подведены по придворной персидской моде. Они падают ниц перед царем, а виночерпий, подавая владыке драгоценный фиал, выливает немного вина на левую руку и отпивает, чтобы проверить, не отравлен ли напиток. Прелесть рассказу придает то, что автор сам побывал в Персидской империи и все эти детали вполне достоверны. Но, с другой стороны, Персия эта какая-то фантастическая и смахивает больше на утопию. А герои, забыв, что они древние персы, ведут ученые разговоры совершенно в духе друзей Сократа. Вот на этом-то пестром, как восточный ковер, фоне появляется Кир. Нарисован он с необыкновенной живостью. Сначала мы видим его ребенком, потом на наших глазах он растет, мужает, становится великим полководцем, совершает увлекательные подвиги. Вдобавок роман написан чудесным прозрачным греческим языком. Немудрено, что его так любили. Цицерон с неудовольствием говорит, что его современники не желают читать исторических книг, даже мемуаров крупных государственных деятелей, а вместо того читают роман о Кире (Brut. 112).
Сципион еще мальчишкой влюбился в «Киропедию» и оставался верен ей всю жизнь. Но вот что самое удивительное. Порой Кир настолько похож на Сципиона, что неискушенный читатель мог бы даже вообразить, что Ксенофонт нарисовал портрет Публия, обрядив его в персидские одежды. Кир с детства страшно любознателен, всем интересуется, он одержим жаждой подвигов и мечтает о славе. Это милый, чуткий мальчик, всеобщий любимец. Он смел до безумия; старшие удерживают его, просят быть осторожнее: Кир кается и дает обещание впредь быть умнее. Но вот появляется страшный зверь, Кир забывает обо всем на свете и несется ему навстречу. Напрасно ему кричат, зовут, напоминают обещания: он ничего не видит и не слышит. Он обожает охоту, собак, верховую езду. Он кумир своих друзей, сам обожает их и гордится их дружбой больше, чем всеми сокровищами Персии. Сам он готов отдать другу последнее. Больше всего он любит делать подарки. Когда его благодарят, он возражает, что это он должен благодарить: так ему хочется делать всем приятное. Юношей он гостит в роскошной Мидии у своего богатого деда. Домой он уезжает с кучей дорогих подарков. Его провожают толпы людей — и дети, и взрослые. Кир весь в слезах обнимает всех их одного за другим и каждому оставляет на память подарок. Кончилось тем, что он раздарил все, он смотрит — Боже, еще один друг! И Кир нашелся: он тут же скидывает с себя одежду, которая по мидийской моде расшита золотом, и протягивает другу. Ему твердят, что он обеднеет, но он со смехом отвечает, что это невозможно: у него столько друзей. Он весел и остроумен. На шутку он смотрит как на лучший дар небес. Он может оживить и расшевелить любую компанию, и люди говорят, что завидуют его блестящему остроумию больше, чем царской власти. При этом он благороден и человек исключительной доброты. Уж не говорю про друзей. Но вот приводят к нему захваченных в битве пленных, «израненных и в оковах… Кир приказал тотчас же освободить их от оков, вызвал к ним врачей и приказал лечить» (III, II, 11). Он прощает всех врагов, спешит обласкать бывшего недруга и осыпать его благодеяньями. Своей удивительной отзывчивостью и великодушием он завоевывает сердца и подданных, и союзников, и врагов.
Публий всю жизнь перечитывал эту книгу. Но по счастью, мы знаем, что было у него одно любимое место, он знал его наизусть и часто цитировал. Вот это место. Юному Киру предстоит впервые в жизни командовать войском. Он как в бреду, не верит своему счастью и сгорает от нетерпенья: неужели он действительно наденет доспехи, которыми так давно любовался?! Отец его, опытный воин, дает ему последние наставления. И вот он спрашивает сына, как тот собирается вести себя с подчиненными ему воинами. Кир говорит, что хочет осыпать их подарками и постоянно оказывать им всевозможные услуги. Но отец качает головой.
— Очень трудно, мой мальчик, всегда оказывать благодеяния тому, кому хочешь. Но радоваться вместе с людьми, когда им выпадает какая-нибудь удача, проявлять сочувствие, когда с ними случается беда, оказывать помощь, когда они в трудном положении, проявлять опасение, как бы они не совершили ошибки, одновременно пытаясь предостеречь их, — всему этому надо уделить особое внимание. Да и при всяких работах, когда воинам приходится действовать в жару, полководец должен на глазах у всех трудиться вместе со своими воинами под палящими лучами солнца, а зимой — пренебрегая холодом. Он должен быть первым, когда от воинов требуются большие физические усилия. Такой полководец привлечет к себе любовь подчиненных.
Юный Кир смущен. Как же так? Неужели полководец должен быть сильнее всех своих воинов? Отец его успокаивает. Дело не в этом. Полководец не сильнее рядового воина. Но сознание оказываемого ему уважения и то, что, как он знает, все взоры обращены на него, помогут ему с честью выдержать любое испытание и вынести самый тяжелый труд (I, VI, 24–25).
По-моему, вот где ключ, открывающий нам тайну любви войска к Сципиону. Мы должны представить его себе таким, каким стал его любимый герой. Цицерон пишет о Кире: «Философ соединил в этом образе величайшую строгость с исключительной лаской. Поэтому не без причины наш великий Публий Африканский не выпускал из рук этой книги» (Quint, fr. 1,1, 8 (23); ср.: Tusc. II, 62).
В мою задачу отнюдь не входит описывать все перипетии Нумантинской кампании. Достаточно сказать, что Сципион за 15 месяцев окончил войну, которую 10 лет не могли сдвинуть с места лучшие полководцы Рима.
Красноречие было шпагой римлянина. И на Форуме проходили блестящие дуэли, где ораторы бились за славу и гражданские права. Но самое высшее благо, которое дает красноречие, говорит Цицерон, другое. «Что так царственно, благородно, великодушно, как подавать помощь прибегающим… спасать от гибели, избавлять от опасностей»? (De or. I, 32). Вот в этих-то битвах особенно отличался Сципион. В нем была необыкновенно развита черта, которую Полибий считал характернейшей для римлян. «Как люди, одаренные благородной душой и возвышенными чувствами, римляне жалеют всех несчастных и спешат помочь всякому, кто прибегнет к их покровительству» (XXIV, 12, 11). В любую минуту готов он был ринуться в бой, чтобы защитить несчастного и обиженного. И это знали все — и союзники, и жители провинций. Все обиженные текли в Рим, к его дому. Цицерон однажды по просьбе униженных и ограбленных сицилийцев выступил с обвинением против их бывшего наместника Берреса. Дело это было на редкость опасное. Веррес был опасный преступник. Вдобавок он был миллионером. Он был готов на все, чтобы замять дело — деньги, шпионы, наемные убийцы — все пошло вход. Опасность угрожала самой жизни Цицерона. И вот оратор признается, что путеводной звездой светил ему все время один образ — образ Сципиона. «Я по мере сил стараюсь подражать ему в том, в чем он был велик — в справедливости… в стремлении защищать несчастных и в ненависти к негодяям» (Verr. IV, 81).