Мученик англичан

Лидия тотчас же села за письменный столик и взялась за перо.

– Надо так составить, – сказал Мобрейль, – чтобы не было, во-первых, лишних слов, а кроме того, чтобы эта записка не могла скомпрометировать тебя, если она случайно попадет в чужие руки. Начни так: «Придите сегодня в одиннадцать часов вечера». Ах, черт возьми, надо же выбрать место! Необходимо, чтобы оно было достаточно отдаленное, чтобы, если раздадутся крики, они не привлекли ничьего внимания. Но вместе с тем, дабы не возбудить подозрений Люперкати, необходимо, чтобы это было закрытое помещение. Если ты назначишь ему свидание на чистом воздухе, то он сразу поймет, что здесь что-то не так. Нам нужен дом… комната… Но где найти ее?

Мобрейль снова быстро зашагал по комнате, стараясь подыскать необходимое.

– Я нашла! – вдруг вскрикнула Лидия. – Именно то, что нам требуется: пустой дом! Помнишь тот дом в Пасси, где жил Шарль с англичанкой? Ну, тот, откуда мы взяли ребенка и разогнали слуг…

Мобрейль громко расхохотался и воскликнул:

– То есть это удивительно! Только женщины способны находить такие подходящие места для любовных свиданий! Милая моя сестричка, ты совершенно права: это именно то, что нам требуется. Ключи у тебя? Дай мне их! Ну, кончай же свою любовную записку! Пиши: «Приходите в Пасси»… Как называется улица?

– Улица де Винь. Дом окружен решеткой, а по бокам посажены тополя.

– Великолепно! Так и напиши, а потом запечатай и тотчас же пошли по данному Люперкати адресу, на улицу Сент-Оноре, я же, со своей стороны, приготовлюсь к встрече с твоим мужем!

Сказавши это, Мобрейль поцеловал руку сестры и ушел, очень довольный тем, что он нашел способ заключить брак Лидии и одновременно с этим покончить с тем, что он называл неприятной семейной историей.

Получив записку, Люперкати в первое мгновение просиял от счастья, но, перечитав внимательнее, подумал, что его обожаемая Лидия уступила, очевидно, под влиянием страха скандала. Записка была коротка и возмутительно суха. Ясно, что она разлюбила его и ее согласие на свидание было вынужденным согласием мученицы и жертвы.

Маркиз задал себе вопрос: благородно и порядочно ли с его стороны принять от нее подобную жертву? Мучаясь мыслью, что любимая им женщина скоро будет принадлежать другому, он потребовал этого свиданья с целью унизить, покарать изменившую ему женщину. Но теперь, когда она уступила, он стыдился своего поступка и глубоко сожалел, что предъявил ей такие тяжелые требования. Он решил, что почувствует себя спокойнее, если не воспользуется вынужденным согласием Лидии, которая неминуемо почувствовала бы к нему отвращение и ужас после этого насилия. Да и что отрадного могло бы представить для него это неразделенное обладание? Он пойдет на это свиданье, увидит ее еще один раз, услышит звук ее голоса, побеседует с нею, как говорят у постели умирающего с теми дорогими нам существами, с которыми нам предстоит расстаться навеки, а потом исчезнет с ее пути, и она больше никогда не услышит о нем… Он будем безгранично страдать, но зато у него будет утешение, что он не оскорбил той, которую горячо любил; это даст ему возможность надеяться, что она сохранит в своем сердце хоть немного сожаления и симпатии к нему, а может быть, и раскаяния… Да, он пойдет в Пасси, в обозначенный в записке дом, но только для того, чтобы сказать:

– Я любил тебя, люблю тебя и теперь в доказательство не прошу от тебя ничего, ничего, кроме последнего «прости»!

Порешив на этом, Люперкати отправился в Пасси. Он пошел пешком, так как состояние его кошелька не позволяло ему взять экипаж; между тем ему хотелось прийти засветло, чтобы знать, когда наступит время свиданья, куда ему идти. Он довольно легко разыскал дом, обозначенный в письме. Окна были раскрыты, а между тем никто в них не показывался.

«Лидия, верно, услала куда-нибудь людей, – подумал он, – и устроилась, чтобы нам быть одним. Итак, до вечера! Теперь я уже знаю дорогу».

Он пришел в Отэйль, зашел в гостиницу и велел подать себе вина, хлеба и сыра.

«Скромная трапеза! – грустно улыбнувшись, подумал он, – но те, кто идут на последнее свиданье, напоминающее собой вечную разлуку, обязаны поститься; ведь, умерщвляя свою душу, поневоле умерщвляешь и свою плоть».

XXXVIII

Люси сразу же по возвращении во Францию отправилась с Анни в Пасси. Она вернулась взволнованная, но довольная тем, что видит родной ей дом. Занавески на окнах были задернуты, и дом казался нежилым, но Люси не удивилась этому. Она подумала, что Шарль, вероятно, распустил прислугу, но надеялась, что кто-нибудь из них догадался, может быть, оставить какой-нибудь адрес или указание. Надо было посмотреть.

Она спокойно и доверчиво вставила ключ в замок и открыла дверь. Анни с удивлением и некоторым беспокойством шла за нею. Она очень быстро освоилась с переменой своего положения и казалась очень милой и почти элегантной в одежде, купленной для нее ее новой благодетельницей.

Люси нашла дом в большом беспорядке и запустении, ничто не указывало на то, что Шарль посещал этот дом, как не нашлось и адреса хотя бы одного из отпущенных слуг. Обойдя все комнаты и твердо убедившись в этом, Люси опустилась в кресло и глубоко задумалась. Для нее было полной загадкой упорное молчание Шарля, то, что он не ответил ни на одно из ее писем, тогда как так легко было написать в гостиницу «Король Георг». Что с ним? Куда он девался? Он точно сквозь землю провалился.

Политическое событие, о котором говорил ей ла Виолетт, и процесс, касающийся Шарля, должны быть уже закончены. Перед своим поступлением в лечебницу она разговаривала с братом о политическом движении во Франции, и брат сказал ей, что не было никаких значительных арестов, а жизнью поплатился лишь один маршал Ней, который был казнен.

Люси необходимо было разгадать эту тайну, но помочь ей в этом мог лишь один Шарль. Следовательно, было необходимо снова написать ему, так как она непременно хотела видеть его.

Предполагая даже, что он разлюбил ее и хотел с нею расстаться (это подозрение невольно зародилось в душе Люси), и то надо было думать, что он не мог отказать ей в личном свидании и последнем объяснении. И наиболее подходящим местом для этого тяжкого объяснения являлся, конечно, тот дом, где она провела с Шарлем столько счастливых лет. Пусть он вернется хоть на несколько минут в их прежнее счастливое гнездышко. Он не посмеет отказать в этой просьбе той женщине, которую некогда горячо любил. Наконец, если он так изменился к ней, Люси, то неужели можно допустить мысль, что он был бы способен охладеть вместе с тем и к Андрэ? Нет, он обязательно придет, хотя бы для того, чтобы услышать о ребенке.

Люси поспешила написать Шарлю записку, в которой сообщала о своем возвращении и умоляла его прийти хоть на несколько мгновений. Она сообщала, что дело идет о розыске ее сына, что она знает место, куда увезен их ребенок, но что только он, отец, может с помощью своих связей и друзей вернуть его матери.

Окончив записку, Люси задумалась над тем, кто доставит ее по назначению? Необходим был верный человек, но откуда взять его? У нее мелькнула было мысль об Анни, но так же быстро прошла, как и пришла: Анни не говорила по-французски, мыслимо ли было пустить ее одну по незнакомым улицам Парижа? Поэтому Люси решила лично отнести это письмо в дом госпожи Лефевр. Ее никто не знал, значит, она могла расспрашивать прислугу без всякого стеснения.

Но так как Шарль мог тотчас же по получении ее письма отправиться в Пасси и, может быть, даже опередить ее, то она решила оставить Анни дома, чтобы она могла задержать Шарля и сказать, что Люси скоро придет обратно.

Анни обещала в точности исполнить полученные приказания, но просила Люси скорее вернуться обратно, так как ей будет очень жутко одной в пустом доме. Люси успокоила ее, поцеловала на прощанье и ушла.

Ей пришлось идти пешком до самой заставы, где она наконец нашла экипаж и велела везти себя на Вандомскую площадь.