Страница 49 из 51
Однако, слушая Шуйского и его диалог с Оболенским, я начал многое понимать. Похоже, этот гвардейский генерал был очень влиятельным человеком. Вероятно, он говорил от лица самого государя, а возможно, и вместо него.
Если вспоминать, что было написано об Александре IV, становилось понятно, что он являлся вовсе не тем человеком, который способен удерживать власть в своих руках. Более того, он и не стремился никогда к этому, за него правили другие. Кто именно? Раньше я полагал, что Шереметев, Орлов и Бельские, но сейчас у меня возникли очень большие сомнения. Шереметева и Бельских меняли с такой лёгкостью, словно те были простыми конторщиками среднего звена, а не высочайшими государственными чинами. Шуйский не слишком-то переживал из-за их гибели.
Так кто же по-настоящему правил у нас в стране в то время? И почему я ни в одной исторической книге не читал о князе Алексее Шуйском? Без сомнения, где-то он упоминался, но всего лишь как один из гвардейских офицеров, отличившихся на войне. В контексте политической ситуации о нём не писал никто, и потому и я ничего не знал об этом человеке. Так что это за серый кардинал, который втайне от всех вершил судьбу империи? И как ему удалось, будучи столь влиятельной персоной, не оставить какого-либо заметного следа в историографии?
Наверное, однажды мне придётся провести собственное расследование, чтобы пролить потомкам свет на некоторые тёмные пятна отечественной истории. Но это потом, а сейчас у меня на глазах происходили судьбоносные для всей страны события — очередная перестановка в высшем эшелоне власти.
— Занимательная идея, — проговорил гвардии генерал Шуйский, выслушав Петра Петровича. — Обязательно доложу государю императору. И кого же, господин Оболенский, вы предлагаете назначить первым министром?
— Ваше высочество, вы подошли бы на эту должность как нельзя лучше, — проговорил Пётр Петрович. — Полагаю, никто из здесь присутствующих не станет возражать против вашей кандидатуры.
— Что вы, господин Оболенский, я — военный человек и мне не по нутру заниматься всей этой бумажной волокитой. Поэтому нет, спасибо за доверие, но вынужден отказаться. А вот вы… на мой взгляд, вы вполне подойдёте на должность первого министра. Раз уж предложили, так и работайте над собственной задумкой, развивайте инициативу. Будем надеяться, что-то путное из этого получится.
— Благодарю, ваше высочество, это большая честь, — важно ответил Пётр Петрович.
— А теперь, господа, давайте всё-таки определимся с должностями глав первого и второго отделений канцелярии.
Данный вопрос тоже решился быстро и легко. Главноуправляющим первого отделения стал князь Потёмкин, главой второго — один из Оболенских, главным полицмейстером — какой-то князь, знакомый Петра Петровича. Орлов остался на своём месте, а Вяземский продолжил управлять академией и прочими заведениями для одарённых, которые он и прежде контролировал.
Павлу Шереметеву не перепало ничего, но он, кажется, и не слишком на это рассчитывал. Он оказался на стороне проигравших, а проигравшим призы не полагаются. На меня Шуйский тоже внимания не обращал. Но я не удивился: девятнадцатилетний студент, пусть и способный, вряд ли чем-то мог заинтересовать столь важную персону. Чтобы занять государственную должность, одной силы мало, да я и не стремился ни к чему такому.
Разобравшись со всеми вопросами часа за полтора, гвардии генерал Шуйский объявил, что ему пора идти, ещё раз напомнил, что о результатах встречи доложит императору (и что-то мне подсказывало, император против текущих назначений возражать не станет), и поднялся из-за стола.
— Кстати, господин Дубровский, — внезапно обратился он ко мне. — Позвольте вас на пару слов. Наедине.
— Разумеется, ваше высочество, — я тоже встал со своего места, и мы с Шуйским вышли за дверь.
На улице перед крыльцом стояло бордовое купе с обтекаемыми формами, выглядящее немного современнее большинства авто этого периода. Мы с Шуйским подошли к нему.
— Я наслышан о вас, господин Дубровский, — проговорил генерал с толикой безразличия, с которым небожители смотрят на земные дела, и это ещё раз напомнило мне, кто на самом деле здесь правит бал. — И не просто наслышан, мне дважды довелось наблюдать ваши выступления на государственных состязаниях. И должен признаться, ваш дар произвёл на меня впечатление.
— Благодарю, ваше высочество, — проговорил я, стараясь угадать, зачем Шуйский вызвал меня на разговор.
— Не стоит. Это ведь ваши заслуги — не мои. Сила у вас есть, и я считаю, она должна найти достойное применение. Почему вы выбрали для поступления Первую академию?
— Много факторов сыграло свою роль, ваше высочество, трудно объяснить в двух словах.
— Вы намерены пойти на государственную службу? Какие ваши планы? Наверное, вы уже задумывались над такими вопросами?
— Разумеется. Задумывался и не раз. Я не хочу идти на государственную службу. У меня есть дело…
— Дело? Ах, да. Что-то связанное с металлургией, если мне не изменяет память.
— Верно, ваше высочество. Металлургический завод в Ярославле и чугунолитейный в Чусовграде. И я хотел бы посвятить себя двум вещами: развитию собственного дела и развитию дара. Я намерен получить первый ранг.
— Высокая цель. Но я уверен, вы добьётесь своего. Кстати, военную службу не рассматриваете? — Шуйский обернулся и посмотрел мне в глаза. — Службу в гвардии, само собой, не в простых войсках.
Намёк был понятен. Увидев мои способности, Шуйский, естественным образом, захотел заполучить такого одарённого в свою гвардию, но данный путь мне не подходил. Маршировать строем следующие полжизни… нет, никогда меня подобные перспективы не привлекали. Да и стар я слишком для такого, хоть и выгляжу на двадцать лет.
— Ваше высочество, данная стезя мне не близка, поэтому вряд ли когда-то такое случится. Я бы всё-таки предпочёл заниматься собственным делом, — ответил я.
— Ну что ж, ваш выбор, — Шуйский открыл дверь своей машины. — Каждому своё. Уверен, ваши деяния так или иначе прославят государство Российское. Одарённых первого ранга — единицы, да и толковых промышленников мало. Желаю удачи вам на вашем пути.
— Благодарю, ваше высочество.
— Всего хорошего, — Шуйский сел за руль, завёл мотор и, развернувшись, выехал на улицу.
Когда я вернулся, князья уже начали расходиться. Пётр Петрович тоже был занят, он извинился передо мной, что не сможет сейчас мне всё рассказать, обещал сделать это в ближайшее время, а пока предложил погости у него.
Первое, что я сделал, оставшись один — это позвонил Лизе. Было раннее утро, и моя троюродная сестра, вероятно, ещё спала, но трубку взяла быстро.
— Алло, Елизавета Дубровская слушает, — проговорила она, как мне показалось, слегка сонным голосом.
— Алло, привет, Лиз, это я, Алексей.
— Алексей? Что-то случилось? — спросила Лиза встревоженно.
— Да, случилось. Вчера произошёл переворот. Бельские уничтожены, Шереметевы сдались. Победа осталась за Оболенскими. Мы победили. Теперь всё изменится
— Погоди, Алексей, помедленнее, пожалуйста, я ничего не понимаю. Что там у вас произошло?
— Победа, Лиз, у нас — победа.
Эпилог
В академию я вернулся на следующий же день. Главный полицмейстер сменился, моё дело закрыли, и отныне я мог спокойно продолжать жить в Москве или в Екатеринбурге, не опасаясь ни полиции, ни третьего отделения, ни наёмных убийц.
Единственное, кто меня теперь преследовал — это друзья и однокурсники с навязчивыми расспросами. По радио и в газетах переворот освещался крайне скудно, и потому простые обыватели так и остались в неведении, что же случилось в эти дни. Да и я знал только о тех событиях, в которых участвовал сам.
Общая картина мне стала понятна лишь спустя примерно неделю в ходе общения с Вяземским и разговором с Петром Петровичем, когда тот пригласил меня в гости.
Вяземский, как оказалось, поначалу действительно не планировал ввязываться в войну родов, но когда он позвонил главному полицмейстеру и потребовал убрать своих людей от ворот академии, тот наотрез отказался подчиниться и стал угрожать уголовным преследованием. А потом и вовсе полиция вместе со стражей Бельских попыталась прорваться на территорию учебного заведения.