Еще шла война

А спустя некоторое время другой поезд увез Ныркова.

Стояло знойное лето с короткими утренними зорями и тихими вечерами.

Нырков вышел из дому ранним утром. До отхода поезда на Ростов оставалось более часа, и Алексей не особенно торопился. Приятно пройтись по новой улице: ее не было здесь еще два года тому назад. Небольшие каменные и глинобитные домики со стеклянными верандами, крытые серебристым этернитом, стояли на почтительном расстоянии друг от друга, огороженные палисадниками. Из-за них выглядывала гвоздика, фиолетовые петушки, резеда и еще множество других цветов, названия которых он не знал. Кое-где у домиков в одиночку и целыми семьями высоко, почти к самым крышам, поднимались празднично нарядные мальвы.

Весь этот мир радужных красок и нежных запахов волновал, радовал Ныркова.

Работая на шахте, он не мог, конечно, не знать, что строится новый поселок, не раз бывал на его улицах, но тогда все казалось ему обыденным. Что ж, строится народ — и хорошо! Но теперь, когда на некоторое время надо было расстаться с шахтой, с поселком, со всем, к чему он привык, к чему пригляделся, все вдруг предстало каким-то значительным и новым. Он невольно задержал шаг, с жадностью присматриваясь ко всему.

Ему будет о чем рассказать своему другу. За сравнительно короткое время шахта «2-бис» превратилась в одну из мощных в Донбассе. И место красивое.

На перроне было немноголюдно и не чувствовалось той беспокойной суеты, какая всегда бывает во время посадки на больших станциях. Пассажиры выходили из вагонов и, отойдя в сторонку, с интересом рассматривали новенькую станцию, с трех сторон защищенную мощными высокими густолиственными тополями.

Отыскивая глазами номер своего вагона, Нырков услышал девичий голос:

— Станция-то какая беленькая, как лебедь.

Алексей невольно оглянулся. Рядом с коренастым майором стояла молодая девушка в голубой блузе. На ее смуглом худощавом лице застыла восторженная, почти детская улыбка. Лицо майора было серьезным. Казалось, он не слышал, о чем говорила его спутница. Все его внимание было приковано к расщепленному снарядом, но все еще зеленому могучему тополю. Видимо, он напомнил майору о военных годах.

«И новое радует, и старое не забывается», — подумал Нырков и пошел к своему вагону.

Он протянул билет проводнице, как вдруг в дверях показалась стройная невысокого роста девушка в форме студентки горного института.

— Скажите, долго будем стоять, я успею сходить в буфет, какая это станция?

В ее звонком, торопливом голосе были нотки легкой тревоги и радостного возбуждения.

— Успеете, — улыбнулась ей проводница, — а станцию называют Привольное.

— Разве? — радостно удивилась девушка. — Я хорошо знаю Привольное. Здесь на шахте работает знаменитый забойщик… Ну как его?.. Ага, Нырков, — вспомнила она и, спрыгнув со второй ступеньки, побежала к вокзалу.

Когда Алексей входил в вагон, проводница сказала:

— Видать, бедовая…

Нырков ничего не ответил, но поверил в ее слова.

В купе, куда вошел Алексей, на нижней полке лежал, подложив под голову руку, седоусый старик в синей сатиновой косоворотке. Над ним в изголовье висел мундир почетного шахтера с орденами и медалями. Старик не спал, но даже и глазом не повел в сторону нового пассажира.

Уложив чемодан на верхнюю полку, Нырков вышел в коридор и стал смотреть в окно.

Просторную степь, изрезанную шоссейными и железными дорогами, заливал нежно-золотистый свет утреннего солнца. Когда, случалось, по дороге пробегала автомашина, пыль медленно и долго плыла над жнивьем.

В вагон вбежала девушка, запыхавшись. В руках у нее было несколько яблок. Карманы форменного жакета отдувались: в них тоже были яблоки.

— Еще бы капельку — и опоздала, — сказала она не то самой себе, не то Ныркову, улыбаясь. — А вы тоже в нашем купе? Угощайтесь. — И с ее лица слетела улыбка, глаза смотрели пристально, даже чуть строго и удивленно.

Нырков назвал номер купе и, немного смущенный, взял из ее рук яблоко.

— Это хорошо. Возможно, теперь и старик повеселеет, — проговорила она и вошла в купе. Через некоторое время Нырков услышал ее ласковый увещевающий голос:

— Съешьте хоть яблочко. Взгляните, какие они чудесные, румяные. Ну, прошу вас.

Старик не отозвался.

— Это же просто безобразие! — уже возмущенно сказала девушка. — Всю дорогу ничего не ест.

— Я, дочка, сыт по горло, — сказал старый шахтер. Голос его был натруженный, сердитый.

Через минуту она вышла из купе и, поплотнее закрыв за собой дверь, сказала:

— Вот безобразие! Сколько уже с ним еду, а он ничего не ест и не спит.

— Здоров ли он? — поинтересовался Нырков.

— С курорта едет и чтоб нездоров! — даже удивилась она.

«Что же в самом деле со стариком?» — начал тревожиться Алексей. И, решив, что у почетного шахтера стряслось какое-то личное горе, проникся к нему сочувствием.

Не отрываясь от окна, студентка в раздумье говорила:

— Странный какой-то он… Спрашиваю: ведь вы с курорта домой едете, а такой невеселый… «Веселиться, — говорит, — нечему, дочка. А скука моя оттого, что на шахте у нас дела плохи». Расскажите, говорю, может, совет дам, ведь я без году горный инженер, — девушка с хрустом откусила яблоко и, аппетитно пережевывая, продолжала: — и надо же было сказать такое: без году — инженер. Старик улыбнулся в ус и такое обидное сказал мне, что будь это не почетный шахтер, не знаю, что бы и ответила ему…

— И очень обидное? — осторожно поинтересовался Нырков.

— «Молодо-зелено», — вот что сказал. И даже к стенке отвернулся. Разве это не обидно?

Наморщив лоб, она с умоляющим выжиданием посмотрела на Ныркова.

— Обидно, конечно, — посочувствовал Алексей. Видимо, довольная ответом, девушка продолжала:

— Молодо-зелено… А ведь мне и в самом деле год до диплома. Сколько уже раз на практике была. И сейчас на практику еду.

— А на какую шахту едете? — спросил Нырков.

— В Ростов. Не в самый город, разумеется, в трест. А на какую шахту пошлют — на месте решится.

Она помолчала, видимо, залюбовавшись солнечным степным простором за окном, затем обернулась к Ныркову и сказала, опять повеселев:

— Хорошая пора — практика. А вы шахту знаете?

— Я забойщик. Восьмой год в шахте работаю.

Студентка задумалась.

— Не так уж и много, — заметила она. — Мой отец тридцать пять лет работает проходчиком.

Нырков снисходительно улыбнулся, подумав: «Бате, наверное, лет пятьдесят, если не более, а мне-то еще третий десяток не миновал».

Разговорились. Нырков сказал, что он тоже едет в Ростовскую область на шахту имени Ленина. Девушка даже зарделась от радости. Она слышала об этой шахте и будет настаивать в тресте, чтобы ее послали на практику только на шахту имени Ленина и ни на какую другую.

— Выходит, еще встретимся, — сказал Алексей.

Поезд вдруг затормозил, тряхнув вагон. Студентка невольно ухватилась за рукав Ныркова, но, как бы испугавшись, тотчас отняла руку.

— Станция Ясиноватая. Тут будем долго стоять, — сказала она и быстро пошла к выходу.

Алексей вошел в купе, взял кепку. Ему тоже хотелось выйти на перрон. Почетный шахтер все в той же позе лежал на полке.

— Чего стоим? — спросил он. — Из-под нависших сомкнутых бровей вопросительно и недовольно глядели маленькие колющие глаза. Нырков назвал станцию. Старик рассердился:

— И что это за станция такая — Ясиноватая! Всегда здесь стоят поезда по целому часу.

Он поднялся, поудобнее уселся.

— Садись. Горняк? — сказал он.

— Угадали.

— Вижу, забойщик, — убежденно сказал старик, все еще хмурясь, видимо, борясь со своими какими-то нелегкими мыслями, — по обличью угадываю: забойщик-крутовик. В какие края путь держишь?

Нырков положил фуражку на прежнее место, сел. Теперь, когда почетный шахтер сам начал разговор, как-то неловко было уходить. Он рассказал, что получил отпуск и решил побывать у своего боевого друга.