Страница 48 из 66
— Эй! Кто тут есть? — сначала негромко, а потом чуть сильнее закричал мужчина. Кто бы это все не устроил, он явно ненавидел немцев. А, значит, был его союзником. — Я командир десантной группы Красной армии. Попал в плен. Слышите⁈ Кто тут? Помогите?
Никто не отзывался, что, мягко говоря, настораживало. Судоплатов вряд ли бы кому-нибудь сейчас признался, но нечто напоминающее страх вовсю шевелилось внутри него. Устроивший это побоище с подготовленными егерями, элитой немецких войск, мог оказаться настоящим чудовищем…
— Эй⁈ Оглохли что ли, вашу мать⁈ — теряя терпение, ругнулся мужчина. — Помогите же! Скоро по дороге новая группа поедет…
В этот момент что-то тихо хрустнуло за его спиной. Кто-то, похоже, осторожно подбирался к нему. Судоплатов затих, стараясь не провоцировать незнакомца.
— Кто ты⁈ Я командир десантной группы… Простой капитан…
Но из-за его спины вдруг раздался укоризненный и поразительно знакомый ему голос. Судоплатов даже вздрогнул всем телом, когда узнал говорившего. Но поверить в свою догадку так и не смог. Ведь, такого просто не могло было быть.
— Ай-ай-ай, Павел Анатольевич! Нехорошо обманывать тех, кто вас спас. Какой же вы простой капитан⁈ — у говорившего был голос с небольшой горской хрипотцой, которая отличает тех, кто родился на юге большой страны. — Насколько я помню, ты уже майор государственной безопасности и целый начальник 2-го управления НКВД. По-хорошему, настоящий общевойсковой генерал. Или я не прав?
Взмокший, как суслик, мужчина хмыкнул в ответ. Значит, он не ошибся и за его спиной стоял Яков Джугашвили, сын самого товарища Сталина.
— Яша, ты, значит? — Судоплатову наконец удалось повернуться. Рядом с ним на корточках сидел Яков, улыбавшийся во весь рот. — Сюрприз получается! Ехали вас выручать, а получилось все наоборот… А это еще что на тебе такое?
Освободившийся от веревок, Судоплатов синтересом начал осматривать парня. Тот, и правда, выглядел необычно, если не сказать странно. На нем был легкий белый маскхалат, весь плотно опоясанный длинными гибкими корешками. Казалось, кто-то так пошутил, обмотав человека непонятными веревками.
— Что за сбруя такая? Не пойму что-то…
Яков одной рукой, схватив за шкирку Судоплатова, поднял его со снега. Без всякой натуги, даже не покраснел.
— Об этом, Павел Анатольевич, так просто не расскажешь. Учитель сказал, что это живой помощник из корня орешника, который делает тебя в несколько раз сильнее и выносливее, — в доказательство своих слов, парень подошел к грузовику и резко ударил в его борт. Его кулак без видимых усилий, словно через бумагу, прошил дерево, разворотив здоровенную доску. — Грузовик, конечно, не подниму, но тряхну его хорошенько. Это все Учитель…
Удивленно вскинув брови, Судоплатов несколько минут рассматривал дыру. В толстенной доске торчали лоскуты, словно из ткани.
Глава 21
Самое начало марта. Один из тех редких для ранней весны дней, когда с утра непроницаемое свинцовое марево облаков рассеивается и появляется солнце. Сразу же мороз отступает, прячась в теним стволов деревьев, глубине оврагов и ям. Если спрятаться от все еще холодного, пронизывающего ветра и закрыть глаза, то может показаться, что уже середина мая с его жаркими солнечными лучами и дурманящим ароматом распускающихся почек.
— Хорошо…
Судоплатов с закрытыми глазами привалился спиной к раскидистой березе и подставил лицо солнечным лучам. Припекало так, что пришлось расстегнуть тяжелый овчинный тулуп и ослабить ворот потрепанной гимнастерки.
— Лежал бы так и лежал…
В другое время его бы уже давно сморило. Кинул бы на снег пару здоровенных мохнатых еловых лап, укутался бы в тулуп с поднятым воротом, и «придавил» эдак часиков шесть — семь, не обращая никакого внимания на мороз.
Но будоражившие голову мысли никак не оставляли его, заставляя снова и снова возвращаться к событиям последних дней. Неустанно продолжал вспоминать произошедшее, обращая внимание на все, даже самые мельчайшие детали. И чем больше это он делал, тем более запутанной становилась вся эта история.
— Хм, — неопределенно хмыкая, повернулся к солнцу другой стороной. Тот бок, что был в тени, подмерзать понемногу начал.
Рационалист до мозга костей, Судоплатов всю свою жизнь руководствовался лишь одним постулатом — «Практика есть мерило всего», который примерял на всё и вся. С самого детства он набивал шишки, выживая в городских джунглях портовой Одессы и набирая на собственной шкуре нужный опыт. В шестнадцать юный Павел уже служит в конном полку Красной революционной армии и вместе со всеми ходит в атаку. Его мир уже прост и ясен: он сражается за народ, за бедняков, за лучшую жизнь и растопчет любую гадину на этом пути. Верный вороной жеребец под седлом, остря шашка в руке и германская граната за пазухой на крайний случай были тем, во что он верил и чему доверял.
С годами тоже ничего не поменялось. Судоплатов рос чинами и грозными мандатами, матерел в схватках с внутренними и внешними врагами молодой Советской власти. Счет лично им убитых врагов государства уже давно перевалил за несколько десятков, ликвидированных в команде с товарищами по страшному ремеслу — за сотни. Краеугольными камнями его жизни, по-прежнему, оставались приземленная рациональность и доведенная до совершенства практичность. Он верил лишь в то, что мог «потрогать руками», увидеть собственными глазами. Ничего другого ни просто не признавал, а даже возможности на существование не давал.
Но за последние несколько дней картина его жизни, выстроенная с такими усердием и тщательностью, начала разрушаться. Причем, не просто появились трещины, а начали отваливаться целые куски. То, что он увидел и услышал здесь, в глубоком немецком тылу, грозило, вообще, подорвать его веру в человеческий разум.
— Как же это все сложить вместе?
Что-то из увиденного и услышанного, конечно же, Судоплатов пытался рационально объяснить и, казалось, у него это даже получалось. Вспомнил про иллюзионистов и циркачей из своего одесского детства, которые в моменты представлений ему казались самыми настоящими волшебниками. Они глотали огонь и острые мечи, оставались невредимыми для пуль из большого армейского пистолета, задерживали дыхание на десятки минут, не чувствовали никакой боли. Только вечером у циркового костра он узнавал про всех их секреты, которые оказывались всего лишь следствием развитых человеческих способностей. И разве здесь и сейчас он не с таким столкнулся?
— Где же тут подвох?
Разведчик скрупулезно «разбирал», буквально до винтика, каждую увиденную или услышанную странность, пытаясь «поймать» на обмане. Но, к удивлению, у него совсем ничего не получалось. В происходящем вокруг него не было ни единой фальши!
— Итак, факты… Во-первых, они вырвались из концентрационного лагеря. Неполные две сотни человек, обессиленных от голода и издевательски, «голыми руками» разобралась с вооруженной до зубов охраной и овчарками. Сумели перетащить оттуда больше двух тонн всякого барахла — оружия, продуктов, амуниции, одежды и рабочих инструментов, — негромко перечислял он то, что никак не укладывалось в рациональную нормальность. — Во-вторых, за какую-то неделю строят в глубоком лесу чуть ли не целый партизанский городок с просторными землянками, баней, кухней, прачечной и оружейной, где запросто может разместить полк. Честно говоря, тут даже инженерному полку работы на целый месяц в летнюю погоду, а в зимние морозы, вообще, полгода можно провозиться. В-третьих, всякие колдовские штучки с силой, когда один боец может запросто разбросать семь — восемь других…
Словом, можно было продолжать загибать пальцы, перечисляя все новые и новые странные случаи. Взять хотя бы эту непонятную веру в живой Лес, которая, подобно болезни, распространилась среди недавних пленных бойцов. «Взрослые дяди и тети» поголовно вешали себе на шею крохотную дубовую веточку и начинали искать дерево-покровитель. И все это требовало ответов, которых, к сожалению, у него просто физически не было.