Страница 107 из 114
Несмотря на все это, «Квонч» не показался мне опасным местом, и в следующий раз я отпустил Джанни с одной Мелиссой. И после того тоже. И мне и ему эти его маленькие самостоятельные вылазки шли на пользу. Однако я начинал беспокоиться. Приближалось время, когда мы вынуждены будем объявить публике, что среди нас живет подлинный гений восемнадцатого века. Но где его новые симфонии? Где божественные сонаты? Он не создавал ничего заметного, отдавая все больше и больше времени рок-форсажу. Но ведь я перенес его в наше время отнюдь не для того, чтобы он стал обычным потребителем музыки из публики. Особенно из этой публики.
— Успокойся, — говорил мне Сэм. — У него просто очередная фаза. Он ослеплен новизной всего, что его окружает, и, возможно, в первый раз в жизни ему по-настоящему хорошо, весело и интересно. Но рано или поздно он вернется к творчеству. Никому не дано выйти из характера надолго, и настоящий Перголези возьмет верх.
Потом Джанни исчез.
Тревожный звонок раздался в три после полудня в ту сумасшедшую, жаркую субботу, когда задула «Санта-Ана» и разразился пожар в Туджунге. Доктор Брандон отправилась в комнату Джанни, чтобы провести обычный профилактический осмотр, но Джанни там не оказалось. Я мчался через весь город от своего дома на побережье, буквально рассекая воздух. Хоугланд, пулей прилетевший из Санта-Барбары, уже сидел в лаборатории.
— Я позвонил Мелиссе, — сказал он. — Его там нет. Но она высказала одно предположение…
— Выкладывай.
— Последние несколько вечеров они бывали за кулисами. Джанни встречался там с парнями из «Сверхпены» и еще какой-то группы. Мелисса думает, что он сейчас где-нибудь с ними. Работает.
— Если это так на самом деле, то слава богу. Но как мы его найдем?
— Мелисса узнает адреса. Сделаем несколько звонков… Не беспокойся, Дейв.
Легко сказать. Я представлял себе, что его захватили ради выкупа и держат в каком-нибудь гнусном подвале в восточной части Лос-Анджелеса, что наглые здоровенные парни высылают мне по одному в день его пальцы и требуют выплаты пятидесяти миллионов… Эти ужасные полчаса я не мог найти себе места, ходил по комнате и хватался за телефонную трубку, словно за волшебную палочку. Потом наконец нам сообщили, что его нашли с музыкантами из "Святых духов" на студии в Вест-Ковина. Игнорируя протесты дорожных патрулей, мы добрались до места, наверно, за половину допустимого правилами времени.
Студия напоминала «Квонч» в миниатюре: повсюду электроника и аппаратура для форсажных эффектов. Джанни, потный, но с блаженным выражением лица, сидел посреди шестерых практически голых парней ужасающего вида, облепленных считывающими датчиками и увешанных акустическими инструментами. Сам он, впрочем, выглядел ничуть не лучше.
— Эта музыка прекрасна, — вздохнул он, когда я оттащил его в сторону. — Музыка моего второго рождения. Я люблю ее превыше всего.
— Бах, — напомнил я. — Бетховен, Моцарт.
— Это другое. Здесь чудо. Полный эффект, окружение, погло…
— Джанни, никогда больше не исчезай, не поставив кого-нибудь в известность.
— Ты испугался?
— Мы вложили в тебя колоссальные средства. И нам не хотелось бы, чтобы с тобой что-то стряслось, или…
— Разве я ребенок?
— В этом городе полно опасностей, которые ты еще просто не в состоянии понять. Хочешь работать с этими музыкантами, работай. Но не исчезай бесследно. Понятно?
Он кивнул, потом сказал:
— С пресс-конференцией придется подождать. Я изучаю эту музыку. И, может быть, в следующем месяце буду дебютировать. Если нам удастся заполучить место в хорошей программе "Квонча".
— Вот значит, кем ты решил стать? Звездой рок-форсажа?
— Музыка всегда музыка.
— Но ты — Джованни Баттиста Перголези… — Тут меня охватило ужасное подозрение, и я скосил взгляд в сторону "Святых духов". — Джанни, ты случайно не сказал им, кто ты…
— Нет. Это пока тайна.
— Слава богу. — Я положил руку ему на плечо. — Ладно, если это забавляет тебя, слушай, играй и делай, что хочешь. Но господь создал тебя для настоящей музыки.
— Это и есть настоящая музыка.
— Для сложной музыки. Серьезной музыки.
— Я умирал с голода, сочиняя такую музыку.
— Ты опередил свое время. Теперь тебе не придется голодать. Твою музыку будет ждать огромная аудитория.
— Да. Потому что я стану балаганным дивом. А через два месяца меня снова забудут. Нет, Дейв, grazie.[48] Хватит сонат, хватит кантат. Это не музыка вашего мира. Я хочу посвятить себя рок-форсажу.
— Я запрещаю это, Джанни!
Его глаза сверкнули, и я увидел за хрупкой, щегольской оболочкой что-то стальное, непоколебимое.
— Я не принадлежу вам, доктор Ливис.
— Я дал тебе жизнь.
— Как и мои родители. Но им я тоже не принадлежал.
— Ладно, Джанни. Давай не будем ссориться. Я только прошу тебя не поворачиваться спиной к своему таланту, не отвергать дар, которым наградил тебя господь для…
— Я ничего не отвергаю. Просто трансформирую. — Он выпрямился и произнес прямо мне в лицо: — Оставьте меня в покое. Я не буду вашим придворным композитором. И не стану сочинять для вас мессы и симфонии. Никому они сегодня не нужны, по крайней мере новые, а старые слушает лишь горстка людей. Для меня этого недостаточно. Я хочу славы, capisce? Я хочу стать богатым. Ты думал, я всю жизнь проживу балаганным чудом, музейным экспонатом? Или научусь писать этот шум, который называют современной классикой? Мне нужна слава. В книгах пишут, что я умер нищим и голодным. Так вот, когда ты умрешь один раз нищим и голодным, когда поймешь, что это такое, тогда приходи, и мы поговорим о сочинении кантат. Я никогда больше не буду бедным. — Он рассмеялся. — В следующем году, когда мир узнает обо мне, я соберу свою собственную рок-форсажную группу. Мы будем носить парики, одежду восемнадцатого века и все такое. Группа будет называться «Перголези». Каково? Каково, Дейв?
Джанни настоял на своем праве работать со "Святыми духами" ежедневно после полудня. О'кей. На рок-форсажные концерты он ходил почти каждый вечер. О'кей. Говорил, что выйдет в следующем месяце на сцену. Даже это — о'кей. Он забросил сочинительство и не слушал ничего, кроме рок-форсажа. О'кей. У него просто очередная фаза, сказал Сэм. О'кей. Я вам не принадлежу, сказал Джанни.
О'кей. О'кей.
Я позволил ему поступать, как он захочет. Спросил только, за кого его принимают эти парни из рок-группы и почему они взяли его к себе так быстро.
— Сказал им, что я просто богатый итальянский бездельник, — ответил Джанни. — Я их очаровал, понятно? Не забывай, я привык добиваться расположения королей, принцев и кардиналов. Так мы, музыканты, зарабатывали себе на жизнь. Я их очаровываю, они слушают мою игру и сразу видят, что перед ними гений. Все остальное просто. Я буду очень богат.
Спустя три недели после начала его рок-форсажной фазы ко мне обратилась Нелла Брандон.
— Дейв, он принимает слайс.
Странно, что меня это удивило. Но ведь удивило же.
— Ты уверена?
Она кивнула.
— Это уже заметно по анализам крови, мочи и графикам обмена веществ. Возможно, он делает это каждый раз, когда играет с группой. Вес стал меньше, формирование красных кровяных телец замедляется, сопротивляемость организма падает. Ты должен с ним поговорить.
Я отправился к нему немедленно.
— Джанни, я уже давно бросил переживать из-за того, какую музыку ты играешь, но раз дело дошло до сильнодействующих препаратов, я вынужден вмешаться. Тебе еще далеко до полного выздоровления. И не следует забывать, что всего несколько месяцев назад по тому времени, что отсчитывает твой организм, ты был на грани смерти. Я не хочу, чтобы ты угробил себя.
— Я тебе не принадлежу, — снова произнес он угрюмо.
— Но у тебя есть передо мной кое-какие обязательства. Я хочу, чтобы ты продолжал жить.
— Слайс меня не убьет.
— Слайс убил уже очень многих.
48
спасибо (ит.)