Страница 6 из 200
В. И. придумывает планы, один другого неосуществимее: проехать в Россию на аэроплане (не хватает малого — аэроплана, нужных для этого средств, согласия властей и т. д. )... »14
Потом у Ленина и Зиновьева возникла дикая, бредовая идея, о которой рассказывал впоследствии видный деятель польского революционного движения, циммервальдовец, как и Ленин, Зиновьев, член Заграничного бюро большевистской партии Я. С. Ганецкий, в то время живший в Стокгольме.
«Получаю вдруг, — писал он, — телеграмму от Владимира Ильича с сообщением, что выслано мне весьма важное письмо, получение которого просит подтвердить по телеграфу. Через три дня приходит конспиративное письмо, в нем маленькая записка Владимира Ильича и 2 фотографии — его и тов. Зиновьева. В записке приблизительно следующее: “Ждать больше нельзя. Тщетны все надежды на легальный проезд. Нам с Григорием необходимо во что бы то ни стало немедленно добраться в Россию. Единственный план следующий: найдите двух шведов, похожих на меня и Григория. Но мы не знаем шведского языка, поэтому они должны быть глухонемые. Посылаю вам на всякий случай наши фотографии”... Сознаюсь, очень хохотал над этим фантастическим планом»15.
Вдруг показалось — можно! 15 марта Временное правительство объявило амнистию всем политическим заключенным и обвиняемым в антигосударственной деятельности. Единственной проблемой остается путь домой. Самым простым он оказался для тех, что находился в Великобритании. Требовалось всего лишь получить выездную визу, взять билет на пароход, идущий в нейтральную Норвегию, оттуда проехать по железной дороге Швецию и Финляндию, чтобы оказаться в Петрограде.
Но зависел этот путь от «благонадежности» того или иного эмигранта. Тем, кто выступал за продолжение войны до победного для Антанты конца, не создавали никаких препятствий. Так поступили с Г. В. Плехановым, тогда «оборонцами» М. М. Литвиновым — будущим наркомом иностранных дел СССР, с П. М. Керженцевым, ставшим руководителем советского Российского телеграфного агентства (РОСТА), с С. С. Пестковским — заместителем Сталина в наркомате по делам национальностей.
Тогда же, в марте, до российской столицы дошла и весть о трагической смерти известных революционеров — Карповича и Янсона. Пароход, на котором они добирались до Норвегии, торпедировала немецкая подводная лодка. И знаменитая руководитель «Народной воли» Вера Фигнер, возглавлявшая Комитет помощи политическим ссыльным, заявила: «Теперь у наших изгнанников есть только два пути возвращения в Россию — через Германию или через смерть»16.
19 марта Зиновьев, вернувшись в Берн, принял участие в частном совещании представителей основных партийных групп: лидеров меньшевиков — Л. Мартов, эсеров — М. А. Натансон, бундовцев — В. Косовский, где Григорий Евсеевич представлял большевиков. В совещании, на котором не кто иной, как Мартов неожиданно для всех предложил эмигрантам возвращаться на родину через... Германию. В обмен на интернированных в России немцев.
О происшедшем Зиновьев тут же информировал Ленина — вроде бы выход найден. И не только. Сообщил и о том, что все участники совещания одобрили обращение к известному швейцарскому социал-демократу, государственному советнику Р. Гримму с просьбой выяснить такую возможность. На следующий день Зиновьев о том же сообщил и Г. Л. Пятакову, находившемуся в Норвегии. Просил его по прибытии в Петроград добиться согласия на обмен от Временного правительства.
Движение за проезд через Германию стремительно разрасталось. Уже 23 марта представители всех партий образовали «Центральный комитет по возвращению
русских политических эмигрантов, проживающих в Швейцарии, на родину». Онто и дал Гримму формальные полномочия на переговоры с Ромбергом, германским посланником в Берне, который немедленно связался с Берлином и получил согласие. Однако Ленин почему-то решил, что Гримм будет всячески затягивать выезд, и срочно собрал в Цюрихе 31 марта совещание, в котором участвовали он сам, Радек, Крупская, Мюнценберг, Зиновьев, его жена, Вронский. Они же постановили передать полномочия другому гражданину Швейцарии — хорошо им знакомому циммервальдцу Ф. Платтену. Такое решение обосновали следующим образом: «Предложение Гримма вполне приемлемо... К сожалению, представители некоторых групп высказались за отложение вопроса. Это решение в высшей степени достойно порицания и причиняет величайший вред русскому революционному движению. Принимая во внимание эти результаты обследования, Заграничное бюро Центрального комитета постановляет осведомить всех членов нашей партии о том, что предложение немедленного отъезда нами принято, и что все желающие сопровождать нас в нашем путешествии должны записаться. Копия настоящего заявления препровождена будет представителям всех групп.
Цюрих, 31 марта 1917 года. В. Ленин, Г. Зиновьев»17.
За неделю к Владимиру Ильичу и Григорию Евсеевичу присоединилось 32 человека, в том числе записаны родителями малолетние сыновья Зиновьева и бундовки Б. Н. Поговской. Однако среди них известных в будущем оказалось весьма немного: К. Радек, Н. К. Крупская, И. Ф. Арманд, Г. И. Сафаров, Г. Я. Сокольников, М. Г. Цхакая. Остальные вскоре быстро растворились в огромной революционной массе.
4 апреля Платтену удалось согласовать с Ромбергом следующие условия поездки:
«2. Вагон, в котором следуют эмигранты, пользуется правом экстерриториальности.
3. Ни при въезде в Германию, ни при выезде из нее не должна производиться проверка паспортов.
4. К поездке допускаются лица совершенно независимо от их политического направления и взглядов на войну и мир... »18.
Разместились возвращающиеся в вагоне-микст, то есть смешанном, имеющем купе второго и третьего класса. В двухместных ехали Ленин и Крупская, Зиновьев с женой. В четырехместных — все остальные.
Поезд отошел от перрона цюрихского вокзала 9 апреля в 15 часов 10 минут. Через трое суток, 12 апреля, он прибыл на последнюю немецкую станцию Зассниц на острове Рюген. Оттуда, уже без сопровождения немецких офицеров, политэмигранты последовали на пароме «Дротинниг Виктория» в шведский Треллеборг. (Наблюдательный Платтен заметил: «Из 32 путешественников не страдали от качки только 5 человек, в том числе Ленин, Зиновьев и Радек»19). 13 апреля, опять же по железной дороге, доехали до Стокгольма, а оттуда 15 апреля — в портовый Хапаранд. Затем на санях перебрались через скованный льдом Ботнический залив и оказались почти дома — в финском Борнео. Снова поезд, и вот они 16 апреля в девять часов вечера пересекли таможенную границу — в Белоострове, а спустя два часа поезд подошел к перрону Финляндского вокзала столицы.
Лидер кадетов П. Н. Милюков, только что ставший во Временном правительстве министром иностранных дел, приехавший на вокзал, чтобы встретить министра вооружений Франции А. Тома, вспоминал о прибытии из Торнео поезда восторженно, даже пафосно: «Я хорошо запомнил этот момент. Вокзал был расцвечен красными флагами. Огромная толпа заполняла двор и платформу: это были многотысячные делегации, пришедшие встречать — кого? Увы, не французского министра. С тем же поездом возвращались из Швейцарии, Франции, Англии несколько десятков русских изгнанников, для них готовились овации. Мы едва протиснулись на дебаркадер и не без труда нашли Тома с его свитой. Хотя овации относились не к нему, он пришел в восторженное настроение.
— Вот революция во всем ее величии, во всей красоте, — передал Палеолог его восклицание»20.
Написанное Милюковым — только пересказ слов из дневника М. Палеолога, посла Франции, жившего в Петрограде с июня 1914 года.
«С того же поезда, — записал посол, — сходят человек двадцать известных изгнанников, прибывших из Франции, Англии, Швейцарии. Вокзал поэтому убран красными знаменами... Лишь только показался поезд, разражается буря приветствий... Милюков, Терещенко и Коновалов (министры финансов, торговли и промышленности — Ю. Ж. ) пришли со мной встречать французскую миссию. После официальных приветственных речей я веду Альбера Тома к своему экипажу среди всеобщих оваций. Это зрелище, столь непогожее на то, что он видел в 1916 году (во время первого приезда в Петроград — Ю. Ж. ), приводит в волнение его революционные фибры. Он обводит все вокруг сверкающими глазами. Несколько раз говорит мне: