Страница 165 из 200
Передовая: «Никакие дипломатические договоры, даже те, которые заключает Советский Союз, разумеется, с намерением добросовестно выполнять все взятые на себя обязательства, не могут гарантировать мир... Необходима мобилизация рабочих и крестьян против опасности войны для того, чтобы в случае невозможности предупреждения войны превратить войну империалистическую в войну гражданскую»683.
Кнорин: «Мир идет не только к войне, мир идет, прежде всего, к новому туру пролетарских революций, которые зреют под тяжелым гнетом капиталистической эксплуатации и фашистского террора... Коммунистический интернационал, основание которого в начале первой империалистической войны было положено Лениным, который в 1919 году был создан Лениным, вырос в крупнейшую политическую силу, мобилизующую пролетариев угнетенных всех стран на борьбу против войны за революцию, за власть советов во всем мире»684.
Зиновьев: «Предотвратить новую войну, в которой убито и искалечено будет 80 и более миллионов людей, может только победа пролетарской революции в решающих империалистических странах»685.
Вместе с тем, сии авторы дружно приветствовали необходимость единого фронта трудящихся, одновременно подвергая самой беспощадной критике те самые социал-демократические партии, с которыми коммунистам следовало вступить в политический блок — совместно противостоять наступлению фашизма, победившего в Италии, Германии, Австрии, рвущегося к власти в Великобритании и Франции.
Наконец, во всех трех статьях не было и намека на необходимость — в условиях надвигающейся войны — крепить оборону СССР. Зачем? Передовая восклицала с гордостью: Красная армия и без того «лучшая в мире». Ей вторил Зиновьев: «Страна социализма имеет стоящую на высоте эпохи вооруженную силу, имеет Красную армию второй пятилетки, дающую возможность Советскому Союзу спокойно смотреть в будущее». И продолжил: «Под руководством Сталина партия выпестовала Красную армию, Красный флот, Красную авиацию, стоящие на уровне второй пятилетки и вполне отвечающие тем запросам, которые предъявляет нам история»686.
Именно такое утверждение и должно было вызвать праведный гнев Сталина. Ведь в минувшем 1933 году план военных заказов полностью был выполнен лишь по производству авиабомб. Выпуск винтовок и пулеметов, самолетов и танков оказался сорван и чуть превышал половину предусматривавшегося, 687 не говоря уже о том, что заводы все еще выпускали устаревшую технику — это обнаружилось всего через два года, во время гражданской войны в Испании.
Разумеется, обо всем этом в «Большевике» писать не следовало, но требовалось найти такие слова, чтобы не расхолаживать население страны, не заниматься шапкозакидательством. Надо было призывать к напряжению всех сил для скорейшего повышения боеготовности страны, находиться всегда начеку. Вот почему Сталин и потребовал 9 августа от Кагановича: «Зиновьева надо снять не просто, а с подходящей мотивировкой. Кнорина можно снять и заменить Стецким»688. Иначе говоря, предложил избавиться от самых авторов, кто и внушал читателям бездумный оптимизм, упование на мировую революцию. Да еще и повторял то, что было до некоторой степени верно в 1918, 1923 годах, но никак не годилось в 1934-м, когда Гитлер пришел к власти: «Германия есть и остается решающей страной с точки зрения пролетарской революции в Европе»689.
Глава 24
Покинул столицу Сталин, и надолго, не ради отдыха или лечения. Просто отрешился от повседневных дел, чтобы вместе с ближайшими единомышленниками — Кировым, Ждановым — продумать продолжение тех реформ, которые начал незаметно, без особой шумихи.
Мартовскими постановлениями ЦК о преподавании в средней школе гражданской истории и географии, о восстановлении исторических факультетов в университетах. Публикацией во всех газетах страны, но уже в августе, замечаний по поводу конспектов учебников «Истории СССР» и «Новой истории».
Созданием в июле Всесоюзного пушкинского комитета, дабы достойно отметить столетие со дня смерти «почему-то» забытого величайшего русского поэта. Организацией Союза писателей СССР, объединившего воевавшие прежде различные литературные группы, и проведением в августе Первого съезда советских писателей.
Вступлением СССР в Лигу обществ Красного Креста.
Поездкой советских футболистов в Испанию для проведения дружеских матчей.
Решением ЦК, пока не подлежавшим публикации, о предстоящем вскоре вступлении СССР в Лигу наций, еще характеризовавшейся как инструмент империализма и колониализма.
Такие решения, как индустриализация, коллективизация, должны были коренным образом преобразить страну. Окончательно избавить ее от радикализма. Как «левого», так и «правого» толка, в равной степени ориентировавшегося на мировую пролетарскую революцию.
И именно в такое непростое время журнал «Большевик» опубликовал статьи, выражавшие устремления крайне левого толка. Запутывавшие читателей, вносившие смуту в их умы.
Что это — фронда или нечто более серьезное? В любом случае генсеку следовало реагировать. И как можно быстрее, решительно.
1.
8 августа Зиновьева познакомили в редакции «Большевика» с двумя оценками, данными Сталиным как его опубликованному комментарию, так и не увидевшей света статье Энгельса. Ощутив, как под ним содрогнулась земля, Григорий Евсеевич поспешил объясниться. Признать свою вину, но вместе с тем как бы и отвергнув ее. Написал Сталину «объяснительную», но отправил ее на следующий день не непосредственно генсеку, проводившему отпуск на юге, а через Кагановича — так уж было заведено.
«Ясно, — каялся Зиновьев, — что моя ошибка в оценке позиции Энгельса велика... Конечно, если бы я раньше был ознакомлен с Вашими указаниями, я не написал бы такой заметки (выделено мной — Ю. Ж. )...
Позволю себе только сказать несколько слов о фактическом положении дела, ибо эти факты доказывают, что злой воли на моей стороне, во всяком случае, не было, а была только ошибка.
1. Ни редакция, ни, в частности, я не были инициаторами предложения о напечатании в “Большевике” статьи Энгельса “Иностранная политика царизма”. Дело было так. Редакция просила дирекцию ИМЭЛ дать к антивоенному номеру “Большевика” то, что дирекция считала бы наиболее подходящим. Сначала разговор шел о статье Энгельса “Может ли Европа разоружиться”. Перечтя ее, и т. Адоратский, и я (я заходил к т. Адоратскому по поручению редакции) пришли к выводу, что печатать эту вещь в “Большевике” нельзя по ряду мотивов. Во время разговора т. Адоратский сказал, что он послал в ЦК рукопись статьи “Иностранная политика царизма” с запросом о том, можно ли ее печатать в “Большевике”. Самого текста этой вещи я не получил от ИМЭЛ и не перечитывал ее уже много лет. Когда прошло несколько дней и ответа еще не было, из дирекции ИМЭЛ мне посоветовали постараться поторопить ответ через т. Поспелова. Затем т. Кнорин показал нам на заседании редколлегии выписку ПБ о том, что напечатание этой статьи в “Большевике” признано нецелесообразным. Обсуждения никакого у нас по этому поводу не было. Замечаний Ваших по существу этой статьи, как уже сказано, никто из нас до вчерашнего вечера не знал.
2. Что касается письма к Надежде, то оно было дано дирекцией ИМЭЛ для напечатания и затем было подтверждено, что его печатать в антивоенном номере можно. Я предложил в редколлегии печатать его без послесловия, ограничившись маленьким вступлением дирекции ИМЭЛ. Но члены редколлегии нашли, что надо дать приписку “от редакции”, и поручили мне написать текст ее. Я выполнил это поручение. Когда редакция одобрила текст этой вещи, гранки были посланы т. Адоратскому. Тот дал согласие, внеся только одно малосущественное замечание в начале (о Меринге), после чего письмо и заметка пошли в печать.
Привожу эти факты, конечно, не для того, чтобы в какой бы то ни было мере смягчить существо ошибки, которая Вами так справедливо осуждена, а лишь для того, чтобы подтвердить, что во всем этом не было никакой преднамеренности»690.