Страница 47 из 63
— У меня есть кое-что интересное для вас, девочки наверху, — говорю я им, когда Аника, наконец, начинает уставать от цветов. Елена явно устала, и мне нужно время для себя. У меня появляется идея, что я могу уложить Елену вздремнуть и попросить Анику присмотреть за ней, пока я придумаю какой-нибудь предлог, чтобы улизнуть, и для этого уже есть комната, идеально подходящая. Я начала работать над детской комнатой с того момента, как мы с Франко начали пробовать завести ребенка. Там уже есть комната с кушеткой и игрушками, с которыми, я уверена, любой из них будет рад поиграть.
Мне просто нужна минута, чтобы подумать в одиночестве. Чтобы решить, что делать дальше.
Аника не так довольна, как я себе представляла, но мне удается убедить ее устроиться с некоторыми куклами и присмотреть за ее сестрой, которая уже зевает и свернулась калачиком вокруг плюшевого мишки на кушетке.
— Я вернусь через несколько минут, — обещаю я ей. — Мне просто нужно поискать кое-какие вещи в моей старой комнате.
В тот момент, когда за мной закрывается дверь, я вздыхаю с облегчением. В комнате, моей комнате, я чувствую себя как дома, больше, чем когда-либо до того, как я уехала из-за моей свадьбы с Виктором. Она пахнет моими духами и знакомыми ароматами лавандовых саше, которыми я всегда пользовалась, моющем средством, которым я стирала простыни, свечами, которые я выбрала, с ароматом розы и меда, которые все еще стоят на моем прикроватном столике.
Внезапное чувство дома, безопасности переполняет меня вместе со всеми чувствами, которые я подавляла с тех пор, как вышла из здания, чувствами по поводу того, что я увидела в кабинете Виктора, горем и виной, страхом и отвращением. Я опускаюсь на край своей кровати, закрыв лицо руками.
Впервые с того первого дня в доме Виктора я начинаю плакать.
Здесь, где нет персонала, который мог бы подслушать, я позволяю себе разрыдаться, разражаясь громкими судорожными всхлипами, задыхаясь между каждым из них. Я вышла замуж за одного жестокого мужчину только для того, чтобы он умер и попасть прямиком в объятия другого, и теперь все мои страхи о том, что он мог сделать со своей первой женой, возвращаются, переполняя меня своей силой.
Могу ли я быть замужем за кем-то вроде него? Я не знаю, какой у меня есть выбор, на самом деле, я уверена, Алексей говорил правду, когда сказал, что Лука знает об этом. Это само по себе кажется ужасным. Но что поражает меня больше всего, прямо сейчас, это вопрос о том, как я могу привести в этот мир ребенка, особенно того, кто унаследует этот ужасный бизнес от своего отца. Я не могу понять, как человек, который любит своих дочерей так сильно, как Виктор, может продавать дочерей других мужчин, торговать человеческим мясом, а потом приходить домой и смотреть своим детям в глаза. Но еще ужаснее мысль о воспитании сына, который будет верить, что это нормально, что это его право по рождению, сына, который продолжит это ужасное ремесло.
Предательство кажется жестоким и болезненным. Ребенок, которого требует Виктор… я не вижу никакого выхода из этого, не вызвав кровопролития, которое затронет других детей, другие семьи, приведет к еще большим смертям и еще большему горю. Хорошего решения нет, и внезапно этот новый мир, в котором я вступила в брак, кажется мне еще более ужасным, чем тот, в котором я жила раньше.
Я сворачиваюсь в клубок на своей кровати, утыкаясь лицом в подушку и вдыхая знакомый аромат моей собственной постели, пока я плачу и рыдаю, желая исчезнуть, остаться в этой комнате навсегда, и никогда не возвращаться.
Я не собираюсь засыпать. Я даже не осознаю, что уже заснула, пока стук в дверь моей спальни не разбудил меня, посылая через меня вспышку чистого страха, когда я слышу, как Виктор выкрикивает мое имя с другой стороны, его голос полон такой злобной ярости, что я чувствую, что меня вот-вот вырвет.
В этот момент я понимаю, что облажалась.
И я понятия не имею, что будет дальше.
ВИКТОР
Я не могу вспомнить, когда в последний раз я был так зол. Абсолютная, раскаленная ярость, которую я испытываю в этот момент, превосходит то, что я чувствовал даже на складе, когда узнал, что предательские охранники сделали с удерживаемыми там женщинами. Это кажется другим, даже более личным, и что еще хуже, из-за того, кто виноват.
Катерина.
Моя жена.
Женщина, которую я выбрал, чтобы быть матерью моим дочерям, защищать их, заботиться о них. И она вытянула это дерьмо. Я так зол, что знаю, что не должен был стоять здесь прямо сейчас. У меня недостаточно контроля над своими эмоциями, чтобы удержаться от того, о чем я мог бы пожалеть позже, но в данный момент я настолько потерян, что мне все равно.
На одну ужасающую секунду я подумал, что она забрала моих детей и убежала с ними, увидев разбросанные по полу файлы. Я все время боялся, что для нее это будет слишком, вот почему я делал все возможное, чтобы скрыть это от нее как можно дольше. Но я не ожидал, что она заберет девочек с собой. Потерять жену было бы одно дело, но есть маленькая темная часть меня, которая думает, что я мог бы убить ее сам, если бы она попыталась убежать с моими детьми. Как бы то ни было, я собираюсь наказать ее за то, что она сделала. И я не собираюсь быть нежным или милосердным по этому поводу.
Но как бы сильно я ни колотил в дверь, она не отвечает.
— Я знаю, что ты там, — рычу я, ударяя кулаком по тяжелому дереву. — Тебе будет хуже, чем дольше ты будешь от меня прятаться.
Тишина, а затем я снова стучу в дверь.
— Катерина, ты можешь выйти сама, или я приду за тобой. Это твой выбор.
Я слышу то, что звучит как тихий, задыхающийся всхлип с другой стороны, но мне ее не жалко. Я делаю шаг назад, мое тело напрягается, когда я набрасываюсь, выбиваю дверную защелку, чувствуя, как во мне пульсирует ярость, ощущение абсолютной, тотальной потери контроля. Все, о чем я могу думать в этот момент, это выломать дверь, вытащить ее наружу и дать ей понять без тени сомнения, что то, что произошло сегодня, никогда, блядь, не повторится.
Катерина явно думает, что в этом браке у нее больше свободы, чем на самом деле. Но после сегодняшнего дня станет совершенно ясно, у кого власть. Кто главный. Если она считает, что я всего лишь собака Братвы, тогда я буду обращаться с ней как со своей сукой.
Дверь скрипит от первого удара, разлетается в щепки от второго. Третья открывает ее, отправляя в комнату и давая мне четкое представление о кровати и залитом слезами лице женщины на ней.
— Я говорил тебе, что приду сюда, чтобы забрать тебя, — рычу я, шагая к кровати и протягивая руку, чтобы схватить ее, даже когда она начинает извиваться назад, пытаясь оказаться вне досягаемости. Мне удается схватить ее за запястье, и я тяну ее вперед, таща через кровать, пока ее лицо белеет от страха. — Какого черта, по-твоему, ты делала, убегая вот так с моими детьми? — Я смотрю в ее темные глаза, широко раскрытые и испуганные, и я знаю, что пугаю ее так же сильно, как ее первый муж, может быть, даже больше. Но я не могу заставить себя беспокоиться прямо сейчас. Все, о чем я могу думать, это Аника и Елена, о том, что они, должно быть, подумали, когда Катерина привела их сюда, о том, что она могла бы им сказать.
Я даже не уверен, что она полностью понимает, что увидела. Но, должно быть, у нее появилась довольно хорошая идея, учитывая ее реакцию.
— Мне просто нужно было немного пространства! — Голос Катерины высокий, с придыханием, полный страха. — Я не хотела засыпать. Я бы вернулась, клянусь!
— Почему я должен тебе верить? — Я пристально смотрю на нее, чувствуя, как мое лицо краснеет от гнева. — Ты никому не потрудилась сказать, куда направляешься. Похоже ли это на то, что я должен тебе доверять? Кого-то, чьим словам я должен верить? — Я стискиваю зубы, чувствуя, как моя грудь вздымается, когда я пытаюсь отдышаться. — Пошла ты нахуй, Катерина. Ты вела себя так, как будто я был ниже тебя с того момента, как согласилась стать моей женой. Ты думаешь, я не что иное, как зверь? Не что иное, как русская собака? Тогда я покажу тебе, насколько жестокой может быть Братва с теми, кто переходит нам дорогу.