Страница 44 из 64
Ал сделал широкий приглашающий жест в сторону ворот.
— Главное столичное кладбище стало обретать славу красивейшего еще до того, как столица стала столицей, а само кладбище и вовсе тогда было единственным в городе, свежеоснованном, но стратегически удачно расположенным, — вещал Ал… Эл, вскочивший на кладбищенскую ограду и уверенно жестикулирующий в такт словам. — Тогдашний градоправитель, первый из тех, кто занял этот пост, завещал похоронить себя не в родовом склепе, а здесь, на городском кладбище. Хотя злые языки утверждали, будто это связано с тем, что градоправитель не желал после смерти покоиться рядом с супругой, отношения с которой в последние годы жизни были… скажем так, не безоблачными, официальная версия гласила, что, дескать, при жизни горожане были для него семьей, и он не желает, чтобы после смерти это изменилось. Так или иначе, но с тех пор и возникла традиция, что главы города последнее пристанище находят здесь, на этом самом кладбище — и безутешные родственники, не желая упасть в грязь лицом в глазах всей столицы, стараются обустроить это самое пристанище как можно более достойным образом.
Ал-Эл спрыгнул с оградки и повел нас по аллее, не прекращая своейречи. На диво увлекательной речи, к слову сказать.
— И это — одна из причин, почему у здешнего кладбища репутация одного из самых неохраняемых: на всю огромную территорию приходится лишь один смотритель, который мирно спит всю ночь в сторожке у главных ворот. Дело в том, что градоправители и иные важные персоны, которым за заслуги перед городом дозволено упокоиться не в укромности родовых склепов, а на доступном для посещения всеми желающими главном городском кладбище, хоронятся при полных личных регалиях. И, дабы избежать неприятных эксцессов с возможными мародерами, захоронения и само кладбище обнесены такой плотной сетью защитных чар, что вскрыть какую-либо из здешних могил решится лишь безумец.
Здесь действительно было удивительно красиво. Особенно сейчас — в последних лучах заката, залившего все вокруг алым и золотым светом. Завораживающая, мистическая красота и обещание покоя.
Мне здесь нравилось.
Пожалуй, я бы тоже хотела, чтобы меня похоронили в месте, похожем на это, а не в каменной коробке склепа Рейон де Солей…
Алвис же, между тем, продолжал:
— Что же касается нежити, то последний раз наличие нежити на этом кладбище регистрировали более пятидесяти лет назад. Тогда главный городской некромант получил королевское порицание, а его преемник, как следует замотивированный судьбой предшественника, подошел к делу серьезно, и вот уже пятьдесят три… — Ал запнулся, поднял глаза к темнеющему небу, что-то про себя высчитывая, и подтвердил, — да, пятьдесят три года на этом кладбище не фиксировалось никаких проявлений не-жизни.
Я хихикнула в кулак: кое-кто выпадал из образа нашего ровесника!
Ал укоризненно взглянул на меня, но пробуждения во мне совести не добился.
Оставив это безнадежное занятие, Ал оживился:
— Кстати! После парочки громких скандалов, когда городская стража, спешащая на кладбище по тревоге, заставала здесь какого-нибудь безобидного травника, выполняющего работы по озеленению захоронения особо капризной растительностью, требующей непременно лунного света при высадке, здесь официально разрешено использование заклинаний до третьего уровня включительно в любое время суток! Так что можете использовать ночное зрение!
И, судя по замерцавшим во тьме зеленью зрачкам, сам тут же радостно и воспользовался своим разрешением.
А я только тогда спохватилась, что и впрямь уже вижу вместо друзей только их силуэты.
Даже в серых тонах ночного зрения кладбище не утратило своего очарования. И даже напротив, здесь стало еще атмосфернее и романтичнее.
Страшно нам с девчонками совершенно не было: мы неспешно гуляли, разглядывая ухоженные чистые аллеи, изящные ограды и надгробия, в некоторых случаях являющиеся настоящим произведением искусства, переговариваясь и делясь впечатлениями…
Продолжалось это, впрочем, не долго. Кое-кто живой и деятельный (излишне деятельный и чрезмерно живой, нужно сказать!) вскоре устал от этой размеренности и тишины, и предложил:
— Может, потренируемся? Шед, Милдрит говорила, твоя стихия — Тьма? Давай так: ты создаешь заклинания, Милдрит уничтожает, потом поменяетесь! Я тоже Тьма, подстрахую!
Парни, в отличие от нас, оживились. Шед проворчал что-то вроде “У нас сегодня, вообще-то, выходной от занятий!”, но сам уже встряхивал руки, разминая кисти.
Нет, зря я была недовольна: вышло забавно весело всем, а не только участникам. Алвис в своей ипостаси Эла был столь заразителен, активно подбадривая то меня, то Шеда, и успевая подсказывать и советовать обоим, что мы и сами не заметили, как спонтанная тренировка превратилась в еще более спонтанный турнир, а “зрители” принялись увлеченно поддерживать “участников”.
Шум мы подняли изрядный: мы с Шедом ухали, пыхтели и кхекали, ребята ахали, охали, вскрикивали и шепотом вопили “Дай, я покажу, как надо!”, так что вообще удивительно, что сквозь этот гам мы вообще расслышали срабатывание сторожевого контура, который Ал заставил нас поставить в самом начале “турнира”.
Все замерли. А мы с Шедом, не сговариваясь, четко и слаженно, как на тренировке, выполнили поисковую связку для пары “Тьма-Свет”.
Истинный свет вспыхнул, озаряя кладбище и высвечивая горбатую и жуткую фигуру кладбищенского гуля.
Все замерли.
И в этой тишине отчетливо было слышно, как Тэва выдохнула:
— Мамочки!
Гуль, понявший, что дальше таиться бесполезно, взревел и бросился на нас.
— К бою! — рявкнул Алвис.
“К бою”? А разве он не должен, как преподаватель, нас защитить?!
Пока я отвлеклась, чтобы подумать, Шед и Илька ударили, почти слитно атаковав гуля.
Гуль вильнул влево-вправо, и веерная атака Ильки прошла верхом, а “кулак Тьмы” Шеда — правее, всего-то пропахав твари бок.
Дейв ударил с секундной задержкой, гуль ушел в сторону.
Я лишь на миг оглянулась на Ала, успев заметить, как дрожат руки у Тэвы, пытающейся что-то сплести…
Рывок — гуль ближе. Ощеренные клыки, тягучая слюна в углах пасти, мышцы валунами и синюшная шкура. Все видно лучше, чем на картинке в учебнике нежитиведения.
Рывок! Тварь раскрыла пасть, и сине-черный язык — ковровой дорожкой на пути в пищевод.
И этого мои нервы не выдержали. С боевым кличем “И-и-и-и-и-и!”, я влепила по твари чем-то… Чем-то влепила.
Получилось даже лучше, чем в мертвецкой: в этот раз я оформила силу в заклинание, и корявое подобие “Стрелы”, угодив гулю в морду (мерзкую испугавшую меня морду!), прошило его насквозь и с грохотом снесло одно, два, три, четыре… четыре надгробия. А, нет, три: четвертое только надкололось.
Оглядев картину побоища — туша гуля, изрытый нежитью и заклинаниями газон, осколки черного и розового гранита — Ал цокнул языком и занудным, утрированно наставническим голосом отметил:
— Избыточное вложение сил, адептка Релей…
И, обведя нас всех взглядом, с потрясающе неуместной жизнерадостностью выдал:
— Чего замерли? Валим-валим-валим! Сюда сейчас вся городская стража примчится!
И, подавая нам пример (как и надлежит наставнику), припустил первым — только черная коса в воздухе свистнула.
Как мы бежали! О, Свет и все Предки, я в жизни так не бегала, и, надеюсь, никогда не буду больше так бегать!
Кладбищенскую ограду одолели в один миг — и даже если бы меня Ал не подсадил, уверена, я бы перемахнула ее белкой.
Все же, занятия по физической подготовке не прошли даром!
Короткий забег по ночной столице, невнятная подворотня, исписанная светящимися символами — и в портал обратно мы нырнули с невиданным доселе энтузиазмом.
Вывалились из него под стенами родной академии, и обрушились на траву кто где стоял, пытаясь отдышаться.
Шеду с Илькой при этом еще хватало сил (и дыхания!) делиться впечатлениями:
— Вот это да!
— Ничего себе, сходили погулять!