Выбор.

Алексей Загуляев

Выбор

Не знаю даже с чего начать…

В общем, Новый год был. Ну, как был-то… Так-то ещё не было, потому что тридцатое число только, декабрь. Но настроение у всех новогоднее. Так раньше всегда перед Новым годом случалось. В клубе, что напротив нашего дома, ёлку устраивали для детей. Дед Мороз, Снегурочка, хороводы и всё в таком духе. Мандаринами пахло сразу уже на входе. Подарки дарили тем, кто чем-нибудь особенно отличился – песенку там спел, например, или стих какой прочитал. На это в основном самые маленькие решались, а мы-то с Саней уже не маленькие давно – мне десять, а ему целых одиннадцать несколько дней назад исполнилось. По этой причине мы, конечно же, ни петь, ни стихи читать не стали бы. По возрасту как бы с некоторых пор не положено. Но на ёлку всё равно пошли. Ну а как же? Гостинцы надо получить? Надо. И на Веронику Горшкову посмотреть тоже хотелось. Влюблены мы в неё были: и Саня, и Серёга, да и я, чего уж скрывать-то. Но она даже не из нашей школы была. Возникла ещё прошлой зимой как бы из ниоткуда. Раз – и все мы, как один, рты раскрыли и сделать с собой уже ничего не можем. Любовь. Она такая. У неё нет особых причин. Не спрашивает, а просто приходит, словно к себе домой. Эх… Короче, на этой ёлке Вероника была Снежинкой. Ладненькая вся такая, в синем платье с блёстками, в белых колготках, щёки румяные, глаза блестят, и улыбка во всё лицо. А лицо у неё прямо какое-то неуловимое, всякую минуту разное, так что иногда и не узнать, если, конечно, не любишь. Любимых узнаёшь сердцем. Без вариантов. Нравилось Веронике быть на виду, роли всякие исполнять, становиться кем-то другим, а не просто девочкой из третьего класса. А нам нравилось, что ей это нравится. Она радовала нас в любом образе.

Но что я буду вам о любви-то… Тут как бы не о ней речь.

Получили мы, значит, свои гостинцы и пошли на второй этаж, где имелся просторный открытый зал, в обычное время служивший танцполом. На Новый год там устанавливали большую ёлку, всю такую в гирляндах, игрушках и огоньках. Декорации были всякие, изображавшие сугробы, домики, оленят и гномов. Детей толпа, музыка, визги, смех. Запах мандаринов смешивался с ароматом хвои и с гарью хлопушек. И Дед Мороз, само собой, басил всякие присказки да прибаутки, вытаскивая из здорового мешка сувениры.

Даже не знаю, как мы с Саней оказались вдруг в центре событий. Сначала хоровод водили с другими детьми и подпевали Снегурочке, а потом вдруг бац! – Дед Мороз вытаскивает меня из толпы и говорит:

– А вот и наш следующий смельчак. Как тебя зовут, мальчик? Скажи нам своё имя.

Я, конечно, сказал, но сам думаю, с чего это я вдруг смельчаком стал, вовсе и не было у меня никакого желания выделяться среди других. Тем более что Вероника смотрит прямо вот на меня и улыбается так, точно чего нехорошее относительно моей внезапной смелости задумала.

– И что же ты для нас подготовил? Чем удивишь? – продолжает пытать меня Дед Мороз.

– Давайте поддержим Андрюшу, – заорала в микрофон Снегурочка и начала хлопать в ладоши. А за ней и другие дети захлопали, будто стая голубей стала спускаться с неба и меня окружать. Если что, Андрюша – это я и есть.

Признаюсь, струхнул я в тот раз не на шутку. Больше от неподготовленности и от настроя совершенно не поэтического. Все стишки, которые в школе учили, из головы испарились, а песенки на ум полезли какие-то похабные, не подобающие случаю.

Вдохнул я в себя воздуха побольше да и прочитал первое, что сумел вспомнить:

– Утром ранним, на заре, из лесов дремучих, по родимой по земле, нет которой лучше, вышел маленький медведь и, на солнце щурясь, стал валяться и реветь, на зарю любуясь.

– Это всё? – спросил Дед Мороз, когда я замолк.

– Всё, – выдохнул я с облегчением и добавил на всякий случай: – Это я сам сочинил.

И это была правда. Поэтом я был, конечно, начинающим и особенно как-то творениями своими не гордился, но в этот раз прочитал с выражением и сам удивился тому, насколько хорошо у меня получилось.

– Это меняет всё дело, – пробасил дедушка, убрал обратно в мешок приготовленный было подарок (кажется, это была железная дорога с поездом), и вместо него достал свистушку в форме ракеты.

– Держи, – сказал он. – Постигай вселенную, мальчик.

Мне показалось, что кто-то из детей засмеялся. Даже Саня едва сдерживал себя, чтобы не подключиться к этой компании. Я это точно видел. И мне сделалось стыдно. Я поискал глазами Веронику – она стояла бледная и глядела на меня с жалостью, словно мне не подарок вручили, а влепили двойку за четверть. И я почувствовал, что краснею. Я даже «спасибо» не сказал, а только выбежал в вестибюль и бросился по лестнице вниз, к выходу.

Саня догнал меня только на улице.

– Ну ты чего, Андрюх? – спросил он.

– А ты чего? – сразу набросился на него я. – Смешно? Тебя бы вот вытащили, чего бы ты рассказал?

– Да не смешно ни разу, – надулся Санёк. – С чего ты взял, что смешно-то?

– Видел я.

– Чего видел? Ты на Веронику пялился.

Я покраснел ещё больше. Благо, что на улице было морозно, градусов примерно восемнадцать, так что сошло бы за здоровый румянец.

– А чего она потом? – быстро успокоившись, спросил я.

– Тоже ушла.

– Куда?

– Да почём я знаю.

В этот момент Вероника как раз вышла из клуба. Снова посмотрела на меня и даже – или мне померещилось – подмигнула игриво.

Саня толкнул меня локтем в бок.

– Да вижу, – шёпотом сказал я.

Вероника направилась к дороге, где стояли сани на полозьях, запряжённые грустной кау́рой лошадью. Девочка ловко запрыгнула на них, что-то сказала кучеру, тот дёрнул вожжами, и грустная лошадь, наследив на прощанье пахучим навозом, медленно двинулась в сторону церкви.

Я снова вздохнул.

– Дай свистнуть, – сказал Санёк.

– Чего?

– Свистнуть дай, – для большего понимания он показал на мою честно заработанную свистушку, которую я продолжал сжимать в руке.

– Да иди ты, – огрызнулся я и от обиды изо всех сил свистнул сам.

И что тут случилось – я совершенно не понял. Всё, что до этого меня окружало, исчезло в один миг. И Сани не было рядом, и клуба, и даже зимы с минус восемнадцатью. Вместо этого меня окружали деревья с розовыми цветами. И вся земля тоже была усыпана розовыми лепестками. Вверху низко-низко нависало насыщенно-голубое небо. И ни души. Один только я стою и ничегошеньки не понимаю. И пахло как-то по-особенному. Не навозом уже и не мандаринами, а чем-то кисло-сладким, похожим на вишню.

– Саша, – раздалось у меня из-за спины.

Я обернулся. И глазам своим не поверил. Метрах в пятидесяти от меня, прячась за стволом одного из деревьев, стояла Вероника. На ней было тоже розовое платье, сотканное как бы из этих же лепестков.

– Саша, – повторила она, звонко рассмеялась и побежала, скрывшись в розовой дымке сада.

Не подумайте, что я какой-нибудь там сопливый романтик и мечтал о чём-то подобном. Мне все эти розовенькие побрякушки вовсе и ни к чему. Я не любитель подобных картинок, потому что это всё девчачье. Но я решил, что стану писать честно, поэтому призна́юсь, что в тот момент, забыв обо всём на свете, я был очарован. Вот.

Я даже было дёрнулся, чтобы пуститься за Никой вдогонку. А потом подумал, да какого чёрта тут происходит?! Это же не взаправду. Такого не может быть. Я посмотрел на свистушку, прижал её к губам и дунул…

И снова стала зима, знакомые жёлтые колонны балкона перед входом в клуб, и Саня. Но в Сане что-то всё-таки изменилось. Потому что он был удивлён, судя по его виду, не меньше моего. Нет. Не тем, что я побывал в розовом саду, этого он видеть не мог, а тем, что и у него в руках появилась точно такая же свистушка, как и у меня.

– Это чо? – спросил он и посмотрел на меня.

Я показал ему свою.

– Откуда? – продолжал недоумевать он.

Я пожал плечами, всё ещё не в силах переварить пережитое и не зная, следует ли об этом рассказать своему другу.