Тень империи

Батальон численностью в триста человек, в числе которых был и мой отряд, ещё вчера до заката был сформирован комендантом заставы и направлен на рубежи Дуная к Малиновскому острогу, где мы должны были по приказу из штаба занять позиции и удерживать переправу. Дав тем самым возможность собрать и перенаправить войска на Измайловскую заставу, которая не только была укреплённым рубежом защиты, но и весьма немалым населённым пунктом. Так как создавалась в населённой местности.

По приказу командования, мы должны были держать переправу двое суток с момента занятия острога, а после отступать к Измайловской заставе.

Также в приказе была поставлена задача не уничтожать её до самого отступления, а при отходе просто слегка повредить, что наводило мня на скрытый смысл в данном маневре штаба.

Уничтожение мостов и переправ, привело бы к изменению пути османских войск, и вынудило бы искать отмели и броды, на которых можно было выставить опорные заграждения, из пушечных расчетов окопавшись в выгодных позициях.

Но о таком и речи не велось вчера на экстренном совете. Все, что вчера звучало из уст коменданта получившего приказ, было.

Собрать батальон, в триста человек. Во главе данного формирования поставить на усмотрение коменданта заставы одного из старших унтер-офицеров.

Снарядить отряд всем необходимым для обороны занятой позиции.

Вот только снарядили нас как на заградительный убой. Если с боевым снабжением солдат всё худо-бедно было неплохо, то с остальным нет. Провизии было выдано в обрез, и её едва ли бы хватило даже на один день. Из оборонительного наступательного вооружения, не считая солдатского, нам выдали две лёгкие уже дышавшие на ладан пушки, и пять ящиков ядер.

При боевом столкновении такого запаса огневой мощи, хватит максимум на час боевых действий, если конечно сами пушки, на которых были видны трещины и сколы выдержат столько.

Как при всём этом штаб думал, задерживать османское войско двое суток я не представлял. На ум приходило только отвлечение врага пушечным мясом.

Пешими, имея в распоряжении только несколько телег, которые везли провизию и боеприпасы мы походили на пехоту, а не на кавалерийские войска, покидая стены Ивановской заставы, что естественно увеличивало время нашего броска к рубежу Дуная.

Весь вечер и ночь, и последующий день мы увязая в грязи пробирались к нужному месту, и вот когда нам осталось совсем немного. Пять семь километров. Всего-то обойти лесной остров и очередное поле, после него подняться на небольшой холм, у подножья которого стояла наша конечная точка, как оружейный залп огласил пространство.

Заржали от испуга запряженные в телеги лошади, а на землю стали падать раненые и убитые солдаты.

— Засада! — Заорал под свист из лесного массива кто-то из унтеров, а из подлеска раздался второй залп ружей.

Крики боли и ярости огласили поле, а солдаты, впадая в хаос неразберихи, становились лёгкой добычей для врага, который застал нас врасплох на открытой местности.

— Наизготовку с земли! — Заорал я, поднимая от одного удара подошвы сапога заградительный земляной вал.

Но моим солдатам не нужно было слышать меня, так как они уже готовились к слепой стрельбе по лесному массиву из положения лёжа.

И в этот момент с дальней кромки леса под свист и выкрики, размахивая саблями, на нас устремился конный отряд.

В это же время скрывающиеся в другой стороне леса вражеские солдаты произвели ещё один залп.

Взятые врасплох и не способные выстроить должную оборону наши солдаты становились лёгкой добычей, а нехватка воинской выучки и вовсе обрекала их на скорую смерть.

— Рассредоточится! Занять боевое построение! — Орал старший унтер-офицер.

Вот только большая часть солдат ринувшаяся исполнять выкрики главнокомандующего батальона, в своих потугах мешали друг другу.

Выстрелы моих солдат огласили поле, а вдали послышался хруст веток, после чего они с четверенек рванули к моему валу, занимая огневые позиции. Я же сотворив печать, призвал десяток от полутора до двух метровых змей, и натравил их на тех, кто скрывался в лесу. Делая их такого размера, чтобы врагу было сложнее в них попасть.

И тут по нашей куче называющей себя, рассредоточенным боевым построением ударили всадники.

Земля сотряслась разрывами и огненными всполохами вперемешку с воздушными ударами, которые также разрывались как гранаты, придавая огню ещё больше мощи.

Всадники же издавая свист и рычащие выкрики, скача верхом на конях стали брать нас в кольцо, начиная кружить перед нами, то и дело атакую солдат родовой силой и кривыми саблями.

За какую-то минуту с начала атаки из засады, на поле воцарился полный кошмар. То и дело на землю валились мёртвые солдаты, а те, кто сопротивлялся и даже пытался прорваться из конного окружения, стреляя из ружей, попадали в воздушные вихри и земляные ловушки. Вспыхивали живыми факелами и, крича в агонии падали в грязь, катаясь по земле пытаясь потушить обуявшее их пламя.

Дым, кровь с запахом опаленной человеческой плоти и криками агонии поднялся над местом боя, а османские всадники топтали тела солдат копытами своих коней, рубя их саблями под воинственные крики.

Запах пороха и крови накрыл это место, а я, выхватив саблю, поднял огненный столб, после чего сам же снёс его воздушной волной, обрушивая свою атаку на часть конного отряда османов.

Под ржание испуганных и опалённых коней, которые вставали на дыбы, пятясь назад от жара огня, чуть не скидывали своих седоков со своих спин, я рванул в атаку, ломая замкнутый вражеский круг.

Словно молния, маневрируя между лошадьми, я колол и рубил их наездников, скидывая их под копыта своим же коням, которые в буйстве пламени в диком страхе топтали своих хозяев.

Часть конницы увидев, что происходит на дальнем участке боя, рванули на меня, вот только я уже сотворив технику земли, поднял полуметровые земляные преграды, пестрящие витыми корнями, в которые и влетели всадники.

Кони, спотыкаясь об преграды и, путаясь в корнях падали на землю под дико ржание, придавливая своих наездников, а за моей спиной с яростными криками мне в помощь со штыками и саблями наперевес неслась часть моего пятнадцатого отряда. А уже через секунду они начали кромсать упавших и придавленных османов словно капусту, не забывая при этом держать боевой порядок.

Вражеское окружение было сломлено, но османский отряд не спешил сдавать позиции, от чего часть вновь и поле боя накрывало гудящие неистовой мощью пламя, а земля сотрясалась, норовя уйти из-под ног.

Кромсая врагов направо и налево, я пропитался кровью, от чего моя чёрная шинель уже приобретала багровый оттенок, и сочилась вражьей кровью.

Проткнув очередного османа саблей, я поймал в развороте своего тела за кисть другого османа, занесшего её для удара кривым ятаганом, после чего пнув его сапогом в живот, вырвал из вражеской груди своё оружие и снёс второму врагу голову.

Фонтан крови ударил в лицо, а я рванул дальше, пронзая огненную преграду своим телом, дабы увидеть, как нашему старшему унтер-офицеру отрубили руку по предплечье, и он воя от боли завалился на землю к ногам османского воина, который явно был не из простых вояк.

Рядом прогремел очередной удар огня, попавший прямо в солдат, которые вспыхивая словно сухая солома, оглашая жуткими криками боли и отчаянья место своего нахождения.

Под зарево от заживо сгорающих солдат, я влетел в османского воина и плечом снес его с ног, после чего под ударом моего сапога его лицо под хруст лопнуло как переспелый плод, заливаясь кровью.

В ту же секунду на меня налетело несколько воинов, крутя ятаганы, словно в пляске смерти, при этом за их спинами возникли те, кто складывал печати.

Отбив первый смертельный ход виражей стали, я без видимых признаков сложения печатей, словно огнедышащий дракон окатил двух османов огненным пламенем, вырвавшимся у меня изо рта, и под вопли двух живых факелов, поднял в неуловимом жесте левую руку, после чего земля, дрогнув, вздыбилась под ногами осман, которые творили боевые техники.