Страница 24 из 24
Кочевник прекрасно знал готовившуюся процедуру: в их племени подобным образом клеймили жеребят на втором году жизни. Уж не собирается ли проклятый заклинатель заклеймить его самого, как несмышленое бессловесное животное? Какой позор!
На алтаре расцветали языки священного солнечного огня. Мессир Элирий Лестер Лар чинно ступил к пламени и, величественно произнеся что-то нараспев, сделал небольшой надрез на ладони. Красивой краской цвета киновари на узких ладонях жреца были нарисованы раскрытые глаза, и прокол пришелся аккурат на то место, где должен был быть зрачок. Несколько капель вытекли и тягуче упали в огонь, накормив его силой.
Пораженный до глубины души, Райар увидел, как, приняв предложенную жертву, пламя в мгновение ока поднялось высоко и увеличилось в несколько раз, похожее на тысячелепестковый бутон лотоса. Темный кроваво-красный цветок созревал и распускался у него на глазах, а в воздухе, посреди специфической смеси запахов удушливых ритуальных благовоний, воска и горячего лампадного масла, отчетливо потянуло свежим цветочным ароматом.
Скупым и точным движением Красный Феникс опустил тавро в огонь и выждал несколько томительных мгновений, пока металл печати не раскалился добела, а по рукояти не начали виться хищные красные стебли огненного цветка, которые, к изумлению Райара, не обжигали наставнику руки.
Удостоверившись, что всё готово, верховный жрец вытащил из пламени подготовленное орудие пытки и приблизился к кочевнику. Невольно юноша отметил высокие породистые скулы, холодные глаза — зимний штормовой океан. Безо всяких эмоций на лице в этот миг Совершенный являл собою странный облик рафинированного экзекутора.
Райар в бешенстве стиснул зубы, давно смекнув, к чему идет дело. А дело было — дрянь. Увы, что-то непостижимым образом удерживало его на месте, не давая защищать себя или хотя бы постыдно бежать прочь. В те далекие времена кочевник ещё не был знаком с древним искусством духовного пленения, но прозорливо подметил: с первого взгляда невзлюбивший его Яниэр стоит прямо за спиной и, вероятно, сделал с ним что-то такое, что не дает пошевелить даже пальцем!
Ненависть к жестокому Красному Фениксу и невыносимая ярость от осознания собственного бессилия затопили и переполнили чашу сердца. Как смеет надменный ублюдок учинять подобные пытки и унижения? Как смеет он…
Боль прервала поток гневных мыслей. Вновь произнеся неведомые слова на своём птичьем языке, жрец плотно прижал переливавшуюся духовным цветом печать к телу парализованной, не способной сопротивляться жертвы.
Проклятье! Юноша думал, что подготовился к боли, но оказалось — не настолько. В тот же миг красное солнце вспыхнуло на коже, похожее на яркого ядовитого паука. Огненный паук немедленно впился в глотку, когтистыми суставчатыми лапами вцепился в измученную шею, с которой не сошли ещё следы жестоких поцелуев, оставленных Хвостом Феникса.
Крик умер в груди, так и не родившись. Связавшие кочевника незримые путы были так крепки, что не позволяли даже разжать губ и, кажется, он вот-вот захлебнется собственным напрочь сбитым, сумасшедшим дыханием… безмолвной бранью… а может быть, и кровью. Отчаяние и злость сплелись в диковинный клубок. Находясь под безжалостным контролем техники пленения северянина, Райар случайно прикусил язык, и теперь во рту разливался терпкий привкус соленой горечи.
Брови Совершенного сошлись на переносице, когда он вновь увидел в залитых болью золотых глазах не страх, но — всё ту же лютую, ненависть к себе, которая, против ожидания, только возросла. О, то была чистая, ничем не замутненная ненависть! Взгляд пленника неожиданно отыскал свою цель и прошел навылет, как золотая стрела.
— Мужество, достойное лучшего применения… — едва слышно прицокнув языком, пробормотал Красный Феникс и отвернулся. Удивительное дело: дикая боль прорастающей печати, которая сломала бы и опытного жреца, как будто дала обратный эффект и только многократно усилила волю мальчишки.
Но самому Райару казалось: сейчас он умрет. Солнце встало ему поперёк горла, не давая вдохнуть. Сердце поднялось и яростно билось, кажется, прямо в этом израненном пыткой горле. Сердце кипело и бушевало, не желая сдаваться, отказываясь умирать. Дух его был силен.
— Довольно, — задумчиво приказал Элирий Лестер Лар куда-то в алтарный полумрак. — Отпусти моего звереныша.
Как только по милости Красного жреца тело его получило свободу, Райар почувствовал, насколько оно ослабело от боли. Руки дрожали, как после попойки, ноги предательски подкосились, и юноша наконец закричал, почти с облегчением закричал, падая перед Учителем ниц на холодные храмовые плиты — и оставаясь лежать. Полная священного цвета кровь смыла проклятия, которые он собирался произнести.
Величественно расцветал и наливался багровым глубокий ожог могущественной печати контроля. Длинные, острые как пики, лучи Запертого Солнца вольготно растекались на горле — выжигая прошлое, выжигая всё, что было прежде и всё, что могло быть после…
Отныне и навеки делая рабом того, кто больше всего на свете любил свободу.
Конец ознакомительного фрагмента.