Осколок его души.

Так или иначе, я продолжала смотреть на ребят, сгорая от гнева, что разрастался внутри. Зная, что не права и не в силах побороть себя и успокоиться. Всё это грозило обернуться настоящей катастрофой, когда Китарэ решительно подошел ко мне, и опустился на колени.

— Ив, всё так плохо? — спросил он, разом нарушив обет молчания.

— Да, — посмотрела я на него, закусив губу, — я не могу так. Вас слишком много, прости… — выдохнула я.

— Ничего, — спокойствие в его голосе, я могла почувствовать кожей. Он хотел использовать свой дар, чтобы успокоить меня, но этого не стоило делать хотя бы потому, что это пробудит Аши, а это уже совсем другой уровень проблемы, с которой именно сейчас я была не готова столкнуться.

— Нет, Китарэ, не надо, не сейчас, — прошептала я, беря его за руку.

— Тогда… — обернулся он, посмотрев на Ари.

Парень понятливо кивнул и тут же подошел, сел рядом со мной и протянул свою ладонь. Огонь и вода, два противостоящих друг другу элемента? В это верят лишь те, кто не понимает. Мы равновесие друг для друга и спасение. Осторожно вложила изменившуюся ладонь в его и взглянула в глаза, боясь напугать его своим видом.

— Всё хорошо, — сжал он мою ладонь и тут же болезненно сморщился. — Рэйвон, — позвал он без лишних слов того, кто поможет уравновесить уже его.

Как так вышло, что в эту ночь мы замкнули наше ожерелье? Я была сейчас объективно самым сильным эвейем в комнате, который находился на грани срыва из-за переполняемой энергии, силы, гнева, которая нуждалась либо в выходе, либо в равном противовесе. Ари ещё не мог пропустить через себя всю эту мощь, но когда в единую нить выстроились всем мы, а вторую мою ладонь сжал Дилай, я почувствовала, как моя энергия побежала по этому кругу, словно грязная вода, очищаясь сквозь слои земли и возвращаясь ко мне уже совсем другой — чистой, звенящей, прозрачной. Китарэ сидел в центре, глаза его были прикрыты, но я ощущала, как от него расходятся невидимые нити энергии, которые касаются каждого из нас, связывая единой паутиной силы, знания, равновесия, понимания.

Моё раздражение ушло, а на его место встало совершенно иное чувство. Ощущение, которое сложно было представить. Меня вдруг стало больше, я словно впитала их всех и растворилась в них сама, превратившись в нечто большее. Огромный, единый организм, который дышит, чувствует, воспринимает по-разному, но целостно. Это была самая удивительная медитативная практика в моей жизни. Так глубоко не путешествовал прежде ни один из нас, чтобы уже с первыми лучами солнца понять, что больше нам не нужно касаться друг друга, чтобы помогать уравновешивать энергетический баланс. Наша энергия свободно перетекала из одного тела в другое, беспрепятственно переплетаясь в удивительную радужную нить.

Возвращаться в реальность было сложно. Не хотелось обрывать это удивительное ощущение единения, но когда в дверь постучали, возвещая тем самым о начале тренировок, я неохотно отпустила руки Ари и Дилая, чтобы надеть своё кольцо, и именно в этот самый момент поняла, что нет никакой разницы. Я продолжала чувствовать их.

Эта ночь она перевернула наш мир верх дном, изменив не просто ощущения рядом друг с другом, а само отношение к нашей связи.

Она смотрела на свое отражение в, казалось, вдруг потускневшем зеркале. Сколько она так сидит? Как часто у неё возникает такое желание? А самое главное, зачем она продолжает это делать? Разве это что-то может изменить? Порой, ей казалось, что она всего лишь застряла в каком-то бесконечном кошмаре, который никак не закончится. Сознание путалось, сплетая неясные образы настоящего, где она всё ещё была молода и прекрасна ровно до тех самых пор, пока её глаза не распахивались от ужаса собственного отражения, в котором вдруг возникала старая, сушеная, словно рыба на солнце, старуха с пергаментной желтой кожей и бесконечными линиями морщин. Эта старуха была так ярко и не к месту накрашена. На ней почему-то были её украшения и кимоно, но всё это было так дико и нелепо! В такие моменты её накрывала бессильная ярость, в которой она пыталась разбить окружающую её дорогую мебель из драгоценных пород дерева. Порвать вещи, уничтожить хоть что-нибудь, чтобы ей стало немного легче. Такие приступы быстро заканчивались ничем. Ведь теперь она была так слаба, что проще было бы просто сдаться и уснуть, чем нанести хоть какой-то ощутимый вред.

Дорэй всё время чувствовала себя уставшей, изможденной, ей не хотелось вставать. Каждое лишнее движение несло в себе утомительную беспомощность. Она осторожно поднялась с табурета, что стоял перед её зеркалом, и подошла к окну. Пожалуй, теперь это было самым насыщенным событием её дня — посмотреть на то, что происходит снаружи. В этот раз обычная картина умиротворенного зимним сном леса была разрушена странной суетой снаружи. Прежде, ей не пришлось бы даже открывать окна, чтобы понять, о чем судачат внизу. Теперь же, она едва могла разобрать звуки за окном, не говоря о том, чтобы разглядеть людей собравшихся внизу. Осторожно потянув за щеколду, она отворила окно и чуть высунулась наружу, подавшись навстречу влажному зимнему ветру, что тут же хлестнул её по лицу.

— Послушайте, — высокий мужской голос был достаточно звонким, чтобы она могла разобрать слова, — я проделал такой путь не для того, чтобы выслушать такой нелепый отказ⁈ Вы хотя бы знаете, кто я⁈ Немедленно доложите о моем прибытии хозяйке!

Дорэй чуть прикрыла глаза пытаясь вспомнить, где прежде слышала этот голос. Но последнее время её память была так слаба. Многие вещи вдруг оказались точно за пеленой из густого тумана.

— Разумеется, мы доложили о вашем прибытии, но госпожа никого не желает видеть, — сиплый голос её охранника заставил вынырнуть из омута собственных мыслей, к которым так или иначе подобраться она не могла.

— Я не приму такой ответ! Что за глупости⁈ Переход сюда обошелся мне в кругленькую сумму, а теперь вы заявляете, что меня и не примут!

«Кто же это?» вновь устало подумала она. Имя этого гостя, точно повисло где-то рядом в воздухе. Казалось, протяни руку и дотянешься, узнаешь.

— Вам стоило заранее договориться о встрече. Я не вправе впустить вас, пока у меня не будет такого дозволения, — предельно вежливо отвечал её тюремщик.

— Я Сэвон Пэа! Это имя вам о чем-то говорит, что вы так дерзко отказываете мне⁈